Молодежные субкультуры в современной России

Молодежные субкультуры  в современной России  

Исследования молодежных субкультур. Изучение молодежных субкультур издавна составляет важное направление  социологии молодежи. С 60-х годов  ХХ века к этой проблематике обратились ведущие социологи разных стран  мира, в отечественной же социологии анализ молодежных субкультурных феноменов  до конца 1980-х годов велся в  очень узких рамках и не был  сколько-нибудь значимой областью молодежных исследований. Частью это происходило  из-за того, что такие феномены в  силу утвердившихся научных парадигм воспринимались как социальная патология, а подобного рода тематика в основном носила закрытый характер и ее разработка не могла вестись по свободному выбору того или иного исследователя  или исследовательского коллектива. Частью важно и то, что субкультуры, свойственные Западу, были мало представлены (по крайней мере на поверхности) в  формах социальной и культурной активности молодого поколения. 

С конца 1980-х годов  внимание исследователей к молодежным субкультурам России стало более  заметным — как у нас[1], так  и за рубежом[2]. В 2000-е годы исследовательская  активность в этом направлении усилилась. Некоторые авторы стремятся прояснить  субкультурные характеристики молодежи в рамках отдельных территорий (например, к такому пути по мотивам вполне практическим склонны исследователи  НИЦ «Регион» Ульяновского госуниверситета, руководимого проф. Е. Л. Омельченко[3]; внимание к субкультурам молодежи на региональном уровне проявляют исследователи  Санкт-Петербурга[4]). Другие идут по пути описания большого и разнородного материала, который сгруппирован на основе определенной теоретической ориентации[5].  

Разделы по молодежной субкультуре выделяются в изданиях учебного характера. Специально этому  вопросу посвящено объемное учебное  пособие С. И. Левиковой[6], опубликовавшей в последние годы немало работ  по данной проблематике. В учебнике под редакцией В. Т. Лисовского параграф «Молодежная субкультура в современной  России» написан З. В. Сикевич. Обращает на себя внимание то, что здесь под  молодежной субкультурой понимается «культура  определенного молодого поколения, обладающего общностью стиля  жизни, поведения, групповых норм, ценностей  и стереотипов»[7]. Автор настаивает на том, что молодежная субкультура  — характеристика именно целого поколения, что «существует некое субкультурное  «ядро», которое присуще в той  или иной мере всему молодому поколению»[8]. Надо думать, эта точка зрения имеет  немало сторонников, о чем свидетельствует, например, воспроизведение цитированных положений З. В. Сикевич в учебном  пособии Ю. Г. Волкова, В. И. Добренькова  и др. «Социология молодежи»[9]. 

С нашей точки  зрения, трактовать субкультурные феномены как присущие (хотя бы в смысле их «ядра») всем молодым россиянам —  значит стать на путь абстрактных  схем. В действительности более плодотворна  и реалистична позиция М. Фуко, который настаивал: во имя методологической строгости мы должны уяснить, что  можем иметь дело только с общностью  рассеянных событий[10]. В применении к конкретным обстоятельствам современной  России это тем вернее, что привычный для общества западного типа образ молодежной субкультуры здесь довольно слабо представлен — по большей части именно как рассеянные события, общность которых устанавливается исследовательским конструированием реальности. Если исходить из ожидания, что в России молодежные группы формируются как стремление к смене установок (своих и общества) и в поведении отражают эту тягу к общественному обновлению на основе философского осмысления социальных ценностей и особого образа жизни, то материалы исследований последних лет покажутся обескураживающими: субкультурные феномены в западном смысле едва заметны. Их известность в обществе во многом результат «эффекта CNN»: представления как особо значимых событий и явлений в средствах массовой информации. 

Молодежные субкультуры: российская специфика. Что же предопределяет российскую специфику субкультурных  образований в молодежной среде, а точнее — их слабую развитость в традиционном для Запада понимании? Три фактора, как нам представляется, здесь играют основную роль. 

Первый — социальная и экономическая неустойчивость российского общества на протяжении последних полутора десятилетий  и обнищание основной части населения. В 2000 г., согласно данным Госкомстата  России молодежь (16–30 лет) составляла в численности населения с  денежными доходами ниже величины прожиточного минимума 21,2%, а в своей возрастной группе доля бедных была 27,9%[11]. Среди  безработных молодежь в возрасте до 29 лет тогда же составила 37,7%[12]. Хотя в последующие два года отмечался  некоторый экономический подъем, принципиально картина не изменилась. Для значительной части молодежи проблема физического выживания  отодвигает на задний план потребности, реализуемые в формах молодежных субкультур.  

Второй фактор —  особенности социальной мобильности  в российском обществе. Каналы восходящей социальной мобильности в 1990-е годы претерпели коренные изменения, и молодежь получила возможность достигать  престижное социальное положение в  очень короткие сроки. Первоначально (в начале десятилетия) это привело  к оттоку молодежи из системы образования, особенно высшего и послевузовского: для быстрого успеха (понимаемого  как обогащение и достигаемого в  основном в сфере торговли и услуг) высокий уровень образования  был скорее помехой, чем помощью. Но позже вновь усилилась тяга к получению образования как  гаранта личного жизненного успеха. Кроме того, действует фактор укрывания  юношей от службы в армии.  

Возможность быстро достичь успеха, стать богатым, в  действительности слишком часто  основанная на криминале, является, тем  не менее, основой для социальных установок и ожиданий значительной части российской молодежи. Этим во многом вытесняется идентификация  с субкультурными ценностями в западном смысле, поскольку такая идентификация  в российских социокультурных условиях противоречит реализации установок  на материальное благополучие. 

Третий фактор —  аномия в российском обществе в Дюркгеймовом смысле, т. е. утеря тех нормативно-ценностных оснований, которые необходимы для  поддержания социальной солидарности и обеспечения приемлемой социальной идентичности. В молодежной среде  аномия ведет к парадоксальному  сочетанию актуальных оценок и глубинных  ценностных предпочтений. 

В плане актуальных оценок особенно значимо отношение  молодежи к органам государственной  власти, к высшим должностным лицам. В середине 1990-х годов негативные оценки повсеместно преобладали, но и исследования последнего времени  фиксируют относительно низкие показатели доверия молодежи к государственным  структурам. Позитивный сдвиг наметился  с начала 2000-х годов в отношении  к Президенту России (по мониторингу  ВЦИОМ, в ноябре 2001 г. В. В. Путин вызывал  доверие у 39,1% респондентов в возрасте до 29 лет[13]). Но та или иная оценка Президента не ведет автоматически к повышению  доверия к власти в целом или  ее отдельным институтам. Важным итогом недоверия к власти является распространение  уверенности молодых россиян  в том, что можно полагаться только на собственные силы. 

На фоне социальной аномии широчайшее распространение  приобретает преступность среди  российской молодежи. С 1990 по 2000 г. состав лиц, совершивших преступления, численно увеличился почти в два раза (с 897,3 тыс. до 1741,4 тыс. человек), а в возрастной группе 18–24-летних в 2,5 раз (с 189,5 тыс. до 465,4 тыс. человек). В 2000 г. к лицам, совершившим  преступления, были отнесены 932,8 тыс. молодых  россиян (14–29 лет), т. е. более половины (53,6%) всех преступников[14]. Что это  означает для современного состояния  молодежной среды в России? Расчет на базе официальной государственной  статистики показывает, что число  молодых россиян, хотя бы раз совершивших  преступление (по установленным фактам), в данное время составляет примерно 6 млн. человек, или одну пятую часть  молодежи в возрасте 14–30 лет. 

Эти драматические  обстоятельства имеют непосредственное отношение к специфике молодежных субкультур в России. Если попытаться выявить черты, свойственные различным  субкультурным образованиям в молодежной среде, то (1) связь с субкультурами  криминала окажется одной из наиболее часто представленных — наряду с (2) влиянием западной молодежной моды, (3) феноменом романтической компенсации  повседневной рутины, а также (4) воспроизводством некоторых черт советского прошлого. Эти четыре характеристики могут  выступать как основа типологизации  молодежных субкультур в России, и  в отборе субкультурных феноменов  для описания и анализа мы в  основном ориентировались на них.  

Криминализация молодежных субкультур. Истоки этого процесса носят общесоциальный характер. Большое  число молодых людей осуждены за преступления и отбывают наказание  в местах лишения свободы. Общее  число осужденных в возрасте до 30 лет в период между 1990 и 2000 г. составило 5576,3 тыс. человек[15]. При суммировании мы не учитывали рецидивы, но все  же ясны масштабы явления. Часть вернувшихся  из мест заключения активно участвуют  в формировании молодежных групп криминального характера. В середине 1990-х годов в России по официальным данным насчитывалось более 5 тыс. таких групп[16]. Такого рода группировки, а в еще большей мере носители тюремного опыта — важные каналы проникновения делинквентных субкультур в молодежную среду, но все же проблема этим не исчерпывается. Масштабы организованной преступности в России таковы, что значительная часть молодежи оказывается прямо или косвенно связанной с криминальными структурами, имеет контакты с ними в сферах бизнеса, политики, развлечений и т. д. Организованная преступность фактически составляет параллельную реальность, и принятые в ее среде социокультурные ориентиры приобретают ценностное значение в молодежной среде. 

Из этих ориентиров особое значение имеет культ физической силы, ориентация на здоровый образ  жизни как одну из высших жизненных  ценностей. В наших исследованиях  зафиксированы случаи, когда молодые  люди добровольно лечатся от наркомании, мотивированные тем, что это обязательное условие их возвращения в преступную группировку.  

Криминализированы многие молодежные сообщества, сформировавшиеся вокруг спортивных комплексов и тренажерных  залов, любительских объединений каратэ, кикбоксинга, других видов единоборства, которые в определенных случаях  используются криминалом как боевые отряды при «разборках», резерв охраны и телохранителей. В своем большинстве  такие объединения имеют легальный  фасад спортивной организации, связь  с криминалом может быть не известна многим участникам. Субкультурными признаками такого рода групп становятся конкуренция  накаченных мышц (искаженная форма  бодибилдинга), тренировочный костюм как наиболее приемлемая в любых  ситуациях одежда, довольно часто  — золотые перстни и другие знаки принадлежности к иерархии преступного мира.  

Нередко солидарность криминальной молодежной группы укрепляется  совместными действиями по «оздоровлению» общества.  

В 1980-е годы в этом плане опасения вызывали различные  локальные группировки, название одной  из которых было в общественном сознании стало знаком всего этого явления. Речь идет о люберах. Люберы — одна из молодежных групп криминального  характера, получившая широкую известность (в основном через публикации в  СМИ) как своего рода модель агрессивного поведения молодежи в условиях социальной аномии. В городе Люберцы близ Москвы эта группа сформировалась как спонтанное объединение молодежи младших возрастных групп, отсюда и название. Особенностью социальной практики, выражавшейся люберами, является то, что в ней произошло  соединение своеобразно понятой  установки на здоровый образ жизни  и агрессивного ответа на жизненную  неустроенность и повсеместное нарушение  социальной нормы в период «перестройки». Последнее обстоятельство реализовалось  у люберов в т. н. практике «ремонта»  — совместных действиях по «оздоровлению» общества, а на деле целенаправленном преследовании тех, кто, по мнению любералов, портит общество (группа подростков вылавливает  и избивает бомжей, проституток, алкоголиков  и т. д. в качестве «меры перевоспитания»). «Успешные» рейды укрепляли солидарность криминальной молодежной группы на ценностях  насилия. В самом внешнем виде люберов, их одежде (например, многие носили штаны с вшитыми железными чашечками) выражалась готовность к немедленному физическому столкновению. Группы люберов появлялись в Москве, других городах, искали «врагов», устраивали побоища. Для их усмирения часто использовались специальные контингенты милиции.  

Хотя крупных скандалов  вокруг люберов, вроде их целенаправленного  выезда в 1987 г. в Ленинград для  очистки города от металлистов, панков, хиппи, уже с середины 1990-х годов  не отмечалось, ряд молодежных групп  сохраняет соответствующую идентичность, и слово «люберы» осталось общеизвестным  обозначением агрессивных молодежных банд, вошло в песни (например, песня  российского рок-музыканта Ю. Шевчука  «Мама, я любера люблю», песня группы «Гражданская оборона» «Эй, брат любер» и др.). Первые спонтанные практики «ремонта»  позже преимущественно стали  характеризовать некоторые экстремистские праворадикальные группы с более  высоким уровнем организации  и субкультурной определенности (скинхеды, баркашевцы). «Ремонт» проявляется  и сегодня. Особенно большую тревогу  общества вызвали в начале 2000-х  годов погромы в Москве торговцев  с Кавказа, где практика «ремонта»  явно носила организованный характер и где ударной силой стали  подростки (возможно, футбольные фанаты, но источник событий находится в  правоэкстремистской части политического  спектра и в уголовном мире). Середина 2000-х годов стала временем расовых преступлений, совершаемых  некоторыми молодежными группами и  отдельными лицами совершенно сознательно. 

В настоящее время  все больше криминализация молодежных сообществ осуществляется структурами  организованной преступности на планомерной  основе — как подготовка своего кадрового резерва. Летом, например, действуют десятки палаточных лагерей  для подростков, созданные преступными  группировками в разных регионах России под видом легальных форм юношеского отдыха. Известны факты, когда  преступные группировки с той  же целью берут шефство над  детскими домами. 

Влияние западных молодежных субкультурных феноменов. По этому  признаку охарактеризовать российские молодежные субкультуры очень сложно не столько из-за изобилия быстро возникающих  и исчезающих форм, сколько из-за того, что в российской среде некоторые  из них являются простым заимствованием, в то время как другие могут  отражать скорее сходство мотивов действий. В самом деле, российские скинхеды, возникшие как оформленное движение в начале 90-х годов ХХ века (всплеск  численности скинхедов относят  к периоду после событий сентября-октября 1993 г.), хоть и по форме близки к  западным аналогам, но порождены прежде всего внутренними проблемами страны. (Рассмотрение скинхедов в рамках субкультурной проблематики упростило  бы задачу анализа. Они должны изучаться  в более широком социальном контексте  как одна из угроз безопасности России, но объем и сложность этой темы не позволяет ее здесь осветить удовлетворительно.) В общем, имеются разные дистанции  российских субкультурных феноменов  от западных образцов. Рассматриваемые  ниже субкультурные формы показывают эту разницу: от фактически «наших»  футбольных болельщиков, где западное влияние не осознается большинством участников, до рейверов и хип-хоп  культуры, где «нашего» (российского) довольно мало.