Живые машины времени, или Рассказ о том, как Брэдбери стал Брэдбери

     Живые машины времени, 
или Рассказ о том, как Брэдбери стал Брэдбери

     © Сергей Бережной, 2005

     Если  судить по американской литературе XX века, создается странное впечатление: похоже, для среднего американца историческое время началась примерно двести сорок  лет назад. Все, что было до Декларации Независимости, пребывает в блеклой  неотчетливости. Лишь отдельные события  из тех эпох вызывают в памяти какой-то отклик - "Мэйфлауэр", приобретение у индейцев Манхэттена, Салемские процессы...

     Блюститель  древних американских традиций Говард Филлипс Лавкрафт считал идеальным и изначальным временем вторую половину XVIII века. Двухсотлетние дома в его рассказах - это строения почти немыслимой древности...

     Для меня, выросшего буквально на руинах Херсонеса (а его возраст переваливает за две с половиной тысячи лет), столь "неглубокие" представления о древности выглядят забавно и странно. Древность - это скифские нашествия, войны Митридата, клейменые гераклейские амфоры... Даже осада Херсонеса киевским язычником Владимиром, предшествовавшая крещению Руси, по времени ближе к нам, чем к моменту основания первых греческих колоний в Крыму.

     Американская  история укладывается в столь  небольшое количество поколений, что  древность оказывается поразительно близка.

     Молодой Рэй Брэдбери был современником Эдгара Райса Берроуза. А Эдгар Райс Берроуз был сыном отставного офицера американской Гражданской войны, современника Эдгара Аллана По.

     Как поразительно коротка эта цепочка - всего два-три поколения, неполный век...

     Но  ведь Рэй Брэдбери - наш современник. Он врос в эту временную цепочку, добавил к ней свое звено, стал еще одной живой машиной времени, которая связывает нас с легендарным ныне миром пионеров журнальной фантастики - Хьюго Гернсбеком, Абрахамом Мерритом, "Доком" Смитом, Джоном Кэмпбеллом...

     Неужели все эти исторические персонажи - практически наши современники? Джек Уильямсон родился, когда Эдгар Берроуз еще не начал писать, опубликовал первый рассказ в том же 1928 году, когда вышел "Космический Жаворонок" "Дока" Смита, стал популярен в то же самое время, что и Джон Кэмпбелл, печатался в тех же журналах, что и Хайнлайн, Азимов и Старджон, получал те же премии, что и Филип Дик, Роджер Желязны, Урсула Ле Гуин и Уильям Гибсон... Сейчас, когда пишутся эти строки, Джек Уильямсон жив, пишет, преподает...

     Одна  жизнь - между легендой и современностью. Это кажется немыслимым. Невозможным.

     Брэдбери был прав: люди - это живые машины времени.

     Стоит осознать, как коротка история  жанровой фантастики - и становится очевиден масштаб перемен, произошедших в культуре на протяжении XX века. То, что называли фантастической литературой  во времена Гернсбека, разительно отличается от того, что называется фантастической литературой сейчас. Но мы привычно кладем эти мало чем схожие литературные направления в одну и ту же корзину, не задумываясь, что тем самым лишаем термин "фантастика" всякого внятного смысла. Грандиозная эволюция, которую прошла за это время литература свободного воображения, как будто скрыта за одним окаменевшим словом, из-под которого гиганты один за другим выбирались из гетто масскульта в общепризнанные классики.

     Джон  Р.Р. Толкин. Ричард Матесон. Курт Воннегут. Джеймс Баллард. Харлан Эллисон. Урсула Ле Гуин.

     И, само собой, Рэй Брэдбери.  

     Рэй Дуглас Брэдбери родился 22 августа 1920 года в Уокигане, штат Иллинойс. Связь с американской древностью Рэю была обеспечена - английские предки его отца обосновались на новом континенте еще в 1630 году. Его мать была по национальности шведкой, так что по материнской линии Рэй Дуглас вполне может считать себя потомком викингов (наша машина времени уходит в прошлое все глубже и глубже). С ней у мальчика всегда было полное взаимопонимание. Отец, напротив, держал его на некотором расстоянии. Позже, уже когда Рэй повзрослеет, их отношения наладятся, и тогда в сборнике "Лекарство от меланхолии" появится необычное посвящение: "Моему папе, чья любовь, хоть и столь запоздалая, так радостно меня удивила"...

     Радостное удивление - пожалуй, именно этими словами  можно описать мироощущение многих произведений Брэдбери, посвященных детству. Кажется, что он никогда не переставал играть с этим миром.

     Но  его воображение будоражили и  детские страхи. В раннем автобиографическом эссе он писал:

     "Среди  моих первых воспоминаний есть  и такие: я поднимаюсь ночью по лестнице и вижу мерзкое чудовище, поджидающее меня на предпоследней ступеньке. Я вскрикиваю и бегу изо всех сил к маме. Затем мы поднимаемся по лестнице вместе с ней. Чудовище неизменно прячется. Маме так ни разу не удалось его увидеть. Временами мне было даже обидно, что ей не хватает воображения... Все первые десять лет моей жизни призраки, скелеты, и прочие детские страхи постоянно квартировали в моей голове".

     Но  в этой голове квартировали не только детские страшилки - с самого раннего  детства у Рэя была неодолимая тяга к волшебному вымыслу. Он с упоением слушал, как мама читала ему "Волшебника страны Оз", и с точно таким же восторгом внимал тетушке, которая сказкам предпочитала рассказы Эдгара По. Взрослые брали мальчика с собой в кино, где он смотрел "Призрак оперы" и "Затерянный мир". Однажды он попал на выступление знаменитого иллюзиониста Блэкстона. Магия произвела на Рэя совершенно неизгладимое впечатление. Он захотел стать фокусником.

     В 1928 году (в том самом, который через  много лет станет волшебным годом "Вина из одуванчиков") мир восьмилетнего  Рэя повернулся раз и навсегда - совершенно случайно к нему в руки попал номер "Amazing Stories Quarterly" - толстого ежеквартального журнала фантастики. Это было бумажное сокровище, преисполненное магии. На ярко-желтой обложке гигантские, больше двух метров ростом, красные муравьи преследовали человека. Какой мальчишка смог бы спокойно смотреть на такое? Обложка обещала невероятные приключения. Обложка будила именно то, что стало едва ли не главным достоинством ранней журнальной фантастики - ощущение Чуда. Восторг перед этим чудом легко перекрывал страх перед чудовищами. Точнее, чудовища сами собой становились частью пронизывающего мир волшебства...

     Словно  фрагменты сложной головоломки, щелкнув, встали на свои места, и с  этого момента жизнь Рэя пошла в строго предопределенном направлении. Впрочем, пока он об этом не догадывался.

     Но  рок уже разгонял маховик его  судьбы. В 1932 году бедствия Великой  Депрессии сорвали семью Брэдбери с места. Из Иллинойса они переехали в Аризону.

     За  день до отъезда Рэй снова попал под действие магии. Мистер Электрико, иллюзионист из бродячего цирка, разбившего шатры на берегу озера Мичиган, сказал мальчику, что узнает в нем старого друга, который погиб в 1918 году в Арденнах. По словам мага, Рэй унаследовал его душу. Это было не на представлении, фокусник просто разговаривал с ним.

     "Почему  он сказал это? Не знаю. Может  быть, он увидел во мне готовность  принять какую-то новую судьбу? Откуда мне знать... Но я помню,  что он сказал мне "Живи  вечно" - и подарил мне мое  будущее, а заодно и мое прошлое  - много лет жизни до того  дня, когда его друг погиб  во Франции..."

     Сам Брэдбери уверен, что начал писать именно благодаря встрече с Мистером Электрико. Почему бы нам не поверить ему?..

     В Аризоне Рэя ждал настоящий клад: один из местных ребят собрал целый ящик журналов фантастики, и Рэй прочитал их все. Истории о Тарзане и марсианские эпопеи Эгара Райса Берроуза настолько потрясли его воображение, что он, не в силах преодолеть жажду новых приключений, принялся творить их сам.

     Тем летом его настоящей Машиной  Чудес стала игрушечная пишущая  машинка, у которой были одни только заглавные буквы.

     Еще двумя годами позже, в 1934 году, судьба и Депрессия переносят его  семью в Лос-Анджелес. К этому  времени Рэй превращается в полноватого очкарика, традиционного школьного изгоя, которого сверстники никогда не зовут играть в бейсбол. Что ему остается? Только чтение. И фантастические рассказы, порожденные его воображением...

     Сейчас, семь десятилетий спустя (неужели  семь десятилетий? - проклятая машина времени, с ней совершенно невозможно уследить за годами!), он остается таким  же толстячком в очках, с по-детски чистой и не по-детски печальной  улыбкой. В 1950 году он напишет: "Никто  не может постареть, пока не осознает вполне, насколько он одинок в этом мире".

     Еще через несколько десятилетий  станет ясно, что сам он этого  так вполне и не осознал.

     Тогда, в середине 30-х годов (наша машина времени отправляется в прошлое), он лишь начинал чувствовать одиночество, но был не в силах его осознать. Это было нелегкое чувство. Он, открытый для чудес, погибал в повседневности. Мама его понимала, но радоваться чудесам  не могла - ей по-прежнему не дано было видеть чудовищ, засевших на предпоследней  ступеньке ночной лестницы.

     Возможно, со временем Рэй тоже научился бы не обращать на них внимания, забросил журналы и стал обычным работягой. К тому шло, и к тому бы пришло, если бы рок не продолжал раскручивать свой маховик - если бы не чудеса.

     В Калифорнии было возможно все. Однажды  он заехал на роликах в Голливуд и приехал домой в лимузине бывшей кинозвезды и будущей королевы голливудских сплетен Луэллы Парсонс. А вот 13-летний Брэдбери стоит рядом с Джорджем Бернсом, в прошлом популярным радиоведущим, а в будущем - известным актером и лауреатом "Оскара"...

     Рэй всегда был там - в неуловимом промежутке между прошлым и будущим, и никогда не терял способности охватить взглядом и то, что уже было, и то, что еще не сбылось.

     В первых числах сентября 1937 года Брэдбери случайно познакомился в букинистическом магазине с каким-то парнем, который обратил внимание на его страсть к фантастическим журналам и пригласил... куда? Не может быть. Его пригласили на очередное ежемесячное заседание местного отделения Научно-Фантастической Лиги.

     Брэдбери пережил то же потрясение, которое примерно тогда же обрушилось на нью-йоркского любителя фантастики Фредерика Пола и на сотни (всего лишь сотни - на всю страну) других: он, неудачник, заблудившийся в воображаемых мирах, нашел таких же, как он, нашел единомышленников - и нашел их в совершенно реальном, вещественном, повседневном мире! Не может быть.

     Во-первых, чудес не бывает.

     Во-вторых, попробуйте-ка повторить это еще  раз - после такого несомненного чуда!

     5 сентября 1937 года Рэй Брэдбери, наконец, вышел на скоростное шоссе, по которому его судьба рванула вперед - без светофоров и остановок на дозаправку.

     Именно  на том заседании кто-то вручил ему  первый номер самодеятельного клубного журнала "Imagination" (отпечатанного на машинке, размноженного на ротаторе и пробитого у корешка тремя скрепками), где были опубликованы рассказы и статьи членов Лиги. Брэдбери вдруг осознал, что в таком журнале могли бы публиковаться и его рассказы. Предложить их в настоящий журнал он бы не осмелился, но в такой - почему бы и нет?..

     Его первая фэнская публикация состоялась уже через четыре месяца - в январе 1938 года в очередном выпуске "Imagination" появился рассказ "Дилемма Холлербокена". Рассказ был старательно снабжен всеми недостатками любительской прозы, но как минимум сюжетная его идея была свежа: герой накопил невероятное количество энергии благодаря тому, что сумел "остановиться во времени", и эта энергия должна была немедленно высвободиться, если бы он снова начал "двигаться ".

     Время, энергия времени, человек и время - все это было уже в самом  первом его опубликованном рассказе!

     Три года спустя на поразительно похожей  идее построит первый из рассказов  своего "оружейного" цикла Альфред  Ван Вогт - профессиональный писатель и один из любимцев Джона Кэмпбелла. Было что-то?.. или?.. Как бы то ни было, фантастический мир оставался невероятно тесен.

     Но  Брэдбери был в этом мире пока что почти никем. Он был Шутом. Джокером. Записным остряком, который хохмил в журналах, на встречах, на улице, всегда и по любому поводу. Он бурно общался. Он рассылал юморески и заметки во все любительские журналы, до которых мог дотянуться. "Но под всем этим неуправляемым весельем, - писал спустя всего лишь пять лет его близкий друг Брюс Йерке, - скрывалось глубокое понимание человеческой природы, и уже видны были зарубки, оставленные временем..."