Зарождение грузинской темы в творчестве русских поэтесс ХХ века

 Кружение

 Луны  и солнца. Вечный бег планет.

 Небесный  свод. Другого свода нет(46).

 Если  первая глава передает  смену  разных впечатлений, то во второй возникает  образ активного  действующего лица - молодой художницы, копирующей фрески Гелати. Стоит зима, у нее замерзают  пальцы, но она самоотверженно преодолевает трудности. Жар любви к нетленному памятнику искусства, тепло сердца помогают художнице победить холод  и стужу.

 При помощи звонких, «поющих» красок описана  в третьей главе дорога к Гелатскому храму. Они как бы вобрали необычные  цвета и оттенки мастеров старины.

 Медь, сурик, охра, киноварь и ржа

 И на табачном золоте долины

 Риона голубые рукава.

 Каков пейзаж! Палитра  какова(47)!

 Такими  же радужными красками переливается окружающий поэтессу мир – горячие  ключи, питающие их  вулканы, пожар  «циклопической кухни» последних,  осыпанные золотом мандариновые рощи. На смену этой огнедышащей  палитре приходит контрастная ей тишина храма. Его древние геометрические пропорции,  окружающая его вековая  природа неожиданно сравниваются с  искусством кино, фотографии:

 И горы медленным амфитеатром

 Вплывают  в амбразуру кадр за кадром (48).

 Пленительны тишина,  голубой свет, льющийся из купола храма, но поэтессу все-таки манит  жизнь за его пределами, ее стремительный  ритм, ее трудовые будни. Не случайно у  подножия храма автора ждет оживленная толпа читателей, ее современников.

 Далее описана поездка в Сатаплия, в  сталактитовые пещеры. Природа здесь  напоминает,  по образному выражению  поэтессы, древнюю летопись. С большой  любовью  и задушевностью нарисован  образ хранителя музейных ценностей, влюбленного в свой край, знающего в нем каждую тропинку. Жизнь этого  скромного служителя - бесконечная  борьба за сохранение чудес природы. После темноты пещеры автора особенно сильно влечет к солнцу, к людям. От восприятия света удачно перекинут  мостик к древней легенде о  похитителе золотого руна, о Колхиде,  о Медее.

 В следующей  главе описано посещение Багдади  – родины Маяковского, воспроизводятся  отдельные эпизоды его жизни. Домик поэта, - как отмечает Инбер, - это не нечто музейное и застывшее, а живая каждодневность, гостеприимно распахивающая свои двери перед  почитателями его таланта.

 Далее поэтесса переходит к краткому рассказу о молодом Маяковском. Она выбирает одну деталь его биографии – Маяковский – мальчик залезал, играя, в большие  глиняные кувшины и пробовал, как  оттуда резонирует его голос:

 И путник, даже если и спешил,

 Задержится  и слушает бывало,

 Как отроческим голосом кувшин

 Не  то поет, как звонкий запевала,

 Не  то гудит. И пористая глина

 Рождает эхо в тишине долины (49).

 Деталь  выбрана исключительно метко. Она нужна для того, чтобы на ее основе родилось широкое, масштабное обобщение. От рассказа о кувшинах Вера Инбер тонко и умело перебрасывает читателя к годам зрелости Маяковского, ставшего поэтическим трибуном  народа. «Львиный рык», - говорит о его голосе поэтесса.

 Последняя глава посвящена встрече Нового года в Грузии. Подобный финал был  подсказан ходом рассказа – нередко  звучали слова:   «А вот и…», «Мы едем…», «И мы дивимся…», «Мы  возвращаемся…», «Мы завтра едем…»- связки, свидетельствующие  о том, что речь ведет гость, любимый  и любящий, вдумчивый и заинтересованный. Живо и непосредственно нарисованы образы хозяев дома – главы семьи-редактора, его детей, его матери, которую  Инбер  называет «прообразом Грузии», это своего рода символическое воплощение матери – родины. В доме, где поэтесса встречает Новый год, стоит «рабочий стол под лампой», что является залогом  интенсивной творческой работы.

 Во  время путешествия по стране поэтесса не только познакомилась с ее природой и достопримечательностями, но и  сумела постигнуть дух народа, выявить  лучшие черты его характера:

 грузин…

 В родных горах ли, на чужой низине

 В любви  и дружбе он неотразим,

 В борьбе с врагом  –  еще неотразимей (50).

   Примечательна концовка поэмы. Поэтесса,  вобравшая в себя множество необычных впечатлений, ощущение свежести и новизны, чувствует себя в долгу перед Грузией, мечтает написать о ней совершенные строки, согретые любовью и теплотой. Поэма – только начало, только намек на задуманную тему, книгу:

 Страна  моя, я у тебя в долгу,

 Я  у тебя в долгу, моя эпоха (51). 

   И.Гринберг справедливо отмечает, что лучшим в произведении Инбер является «уважение к созидательной деятельности народа и настойчивое желание участвовать в общем труде своей строкой в противовес «односторонней чувствительности и склонности обращаться к мягким и теплым краскам»(52).

   В поэме много моментальных зарисовок, размышлений, афоризмов, наблюдений. Но произведению иногда  не хватает внутренней цельности и монолитности.

   Создавая поэму, Инбер обратилась к сравнительно редко употребляемому стихотворному размеру – секстине (шестистишный размер с разной системой рифм – а вв а сс), что способствует непринужденности интонации и эпической  повествовательности.

   В тексте немало познавательных сведений, касающихся истории, географии страны, переданных не протокольно и сухо, а живописно и поэтично. В поэме нет единого сюжетного стержня. Прошлое, настоящее, будущее, личное и общественное переплетаются между собой, но несколько хаотично.

   Отношение Инбер к Грузии хорошо видно и из ее записных книжек и дневников. Говоря о тбилисском ботаническом саде, она отмечает: «Природа здесь какая-то гортанная. Какие мгновенные вспышки света и тепла от встречного сердца»(53).

   « Да здравствует солнечный Новый год, встреченный мною в Грузии! Эту встречу Нового года в Тбилиси я запомню надолго»(54). Зимнему празднику посвящено и вошедшее в дневник четверостишие:

 Ничего  не случилось,  пожалуй,

 Только  песня была «Сулико»,

 Только  песня на струнах дышала,

 И забыть «Сулико» не легко(55).

   Эта мелодия развевает поселившееся в сердце поэтессы смятение чувств.

   В заметках поэтессы  передаются и впечатления Инбер от посещения Гелати, раскрытые в названной поэме в более развернутом виде. Их страницы повествуют также о высокой оценке, данной «Путевому дневнику» К.Чуковским, о творческом вечере поэтессы, состоявшемся в Москве 1 ноября 1938 года, где обсуждалось это произведение. «Такую поэму можно написать одну за 20 лет», - сказал Н.Асеев(56).

   Как видно из приведенной цитаты,  произведение «Путевой дневник» заслужило высокую оценку литераторов-современников  Веры Инбер.

   Такова одна из начальных страниц русско-грузинской поэтической летописи дружбы. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 В   ы   в   о   д   ы 

   В 20 – е 30 – е годы ХХ века в творчестве русских поэтов определенное место занимает грузинская тема. Это период подготовки I съезда писателей, которому предшествовало усиление творческих контактов между литераторами разных регионов. Большую роль сыграл в деле популяризации грузинской литературы приезд бригады русских писателей в Грузию. В задачи бригад входило выявление литературных сил, отбор лучших произведений авторов соседних народов для перевода на русский язык. Для многих русских поэтов переводческая работа стала частью их творческой деятельности.

   На съезде писателей (1934г.) возникла идея создания антологии грузинской поэзии с древнейших времен до наших дней.

   Возрастала интенсивность творческих встреч.

   Грузия широко вошла в произведения лучших представителей русской литературы.

   В этот период, как уже отмечалось, состоялись руставелевские торжества, в которых русские собратья по перу приняли активное участие.

   Основными особенностями так называемых "грузинских" произведений этого периода является романтическое восприятие кавказской природы, показ музыки труда, пристальное внимание к вопросам творчества.

   Поэты, пишущие о Грузии в 20 - 30 – е годы, принадлежат,  примерно к одному и тому же поколению.

   Одна из интересных страниц этого литературного процесса – отражение грузинской  темы в творчестве русских поэтесс.

   Выдающийся мастер стиха  Анна Ахматова не бывала в Грузии, и, казалось бы, ничем с ней не связана, однако, тема Грузии оживает  в ее  в поэзии. Она возникла через приобщение к грузинской художественной культуре благодаря литературной традиции, благодаря личному знакомству с выдающимися грузинскими поэтами – Тицианом Табидзе и Паоло Яшвили.

   Стихотворению А. Ахматовой "Надпись на книге" предпослан эпиграф, который взят из великой поэмы Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре". В произведении  чувствуется перекличка со  строкой («что отдал, то твое») и в более широком смысле,  обнаруживается связь с грузинской философией. Таким образом, появление эпиграфа к стихотворению "Надпись на книге" далеко не случайно: очевидно, грузинская культура была знакома Ахматовой и привлекала ее.

   В конце 20 – х годов создано стихотворение «Здесь Пушкина изгнанье началось…», где Кавказ увиден поэтессой через образы русских поэтов, через их связь с Грузией.    Второе стихотворение А. Ахматовой, связанное с грузинской тематикой, посвящено грузинской красавице Саломее Андроникашвили («Тень»). Здесь воссоздан  нежный облик петербургской красавицы – грузинки, который перекликается со стихотворением О. Мандельштама – «Соломинка». 

   В раздел "Поздние черновые редакции стихотворений 1907 – 1928 годов" вошло четверостишье Ахматовой под названием "Кавказское", написанное  на Кавказе в 1927 году, которое тематически связано с произведением «Здесь Пушкина изгнанье началось…».

 В последние  годы жизни А. Ахматова интенсивно переводила. Из грузинской поэзии она обратилась к стихотворениям  Иосифа Гришашвили, Паоло Иашвили, Михаила Квливидзе.

   В 30 – ые годы была создана поэма Веры Инбер " Путевой дневник". Произведение написано в виде  дорожных записок, в которых отобразились грузинские впечатления поэтессы  от путешествия по стране Руставели. В. Инбер отразила много эпизодов и картин из жизни  Грузии,  сумела ярко воспеть полюбившуюся ей  землю, ее природу, города, храмы, образы людей разных профессий, характеров и судеб.