Творчество М. А. Булгакова

     Следующее положение Вс.Сахарова относится  к образу профессора Преображенского. Сахаров справедливо обращает внимание на то, что это далеко не идеал Булгакова. Но, увлекшись, он опять забывает о доказательствах, как и о том, что Булгаков всегда избегает однозначной оценки событий и персонажей, на что справедливо указывает А.Зеркалов: "Для нас чрезвычайно важна двойственность булгаковской оценки события…». Вс. Сахаров считает, что "авторская оценка Преображенского отрицательна, несмотря на очевидную симпатию к бесспорным его достоинствам, врачебному гению и высокой культуре ума и знания". На мой взгляд, авторская оценка сложнее, и способы ее выражения в повести тоже сложны. Отношение автора к профессору на протяжении произведения меняется от язвительной иронии до искреннего сочувствия. И важно не определить его одним словом, а понять, когда и почему происходят эти изменения.

     Основную тему повести трактует В.Лакшин, обозначая ее как "ответственность науки (и шире - теории) перед живой жизнью". То, что у Булгакова является следствием более глобальных событий, Лакшин представляет как причины: "Таковы невеселые раздумья сатирика о возможных результатах взаимодействия в исторической практике трех сил: аполитичной науки, агрессивного социального хамства и сниженной до уровня домкома духовной власти, претендующей на святость прав, огражденных теорией. Но почему стало возможным объединение этих трех сил? Ответ - конечно, непрямой - есть в повести, но критик его не замечает.

     А.Зеркалов считает, что в центре внимания М.Булгакова – проблема отношений «между старой интеллигенцией и нечистой пеной, всплывающей на волне великой революции». И опять оказывается, что исследователь останавливается лишь на частной идее.

     М.Золотоносов тоже основной в повести считает проблему "отношений между новой властью и старой интеллигенцией", но, в отличие от А.Зеркалова, по-другому расставляет акценты, утверждая, что Булгаков демонстративно опровергал стоявшие за Преображенским "культурные понятия и традиции" в спорах Преображенского с Борменталем, поскольку "в споре побеждает Борменталь, практически доказавший, что усмирить Шарикова можно лишь простым насилием". Хотя нельзя не согласиться с М.Золотоносовым в том, что "Преображенский в создании Шарикова виноват не меньше Швондера", но общая его позиция мне представляется во многом уязвимой, так как и она предполагает однозначное, категоричное решение, не учитывающее всей сложной системы связей между героями, их словами, поступками и событиями.

     Более точной мне представляется позиция  Н.Сергованцева. Он прежде всего характеризует время, в которое жил писатель и которое оказало огромное влияние на рождение его произведения: "время, когда все двоилось, несочетаемое сочеталось, противоположности укрощались". Сложность времени определила, по мнению Н.Сергованцева, и две главные линии повести - "нравственную и социально-философскую". О нравственной линии писали многие литературоведы. Но всю структуру повести определяет вторая линия, говорящая читателю, что "не революция с ее непредсказуемыми взрывами и поворотами, а великая неостановимая эволюция - вот что действительно согласно естеству, природному и человеческому".

     Спор  доктора Борменталя и профессора Преображенского о том, собачье  или человеческое сердце у Шарикова (конечно, не в прямом значении слов), занимает до сих пор и читателей, и исследователей. Большинство склоняется к позиции Преображенского, которую С.Фуссо формулирует так: "В Шарикове непереносимы отнюдь не рудименты его собачьей сути, но именно "человеческая" сущность Клима у Шарикова - человеческое сердце, сердце Клима Чугункина".

     На  Западе также нет крупных исследований, однако уже наметились основные подходы  к изучению повести. Так, Кристина Райдел в статье «Булгаков и Уэллс» указывает, что это произведение Булгакова во многом базируется на «Острове доктора Моро» английского фантаста, в то же время являясь по отношению к этой вещи Уэллса «экстраординарной литературной имитацией, зачастую напоминающей пародию».

     Элен  Госцилл в работе «Точка зрения в «Собачьем сердце» Булгакова» рассуждает о нарративной технике повести и обнаруживает в ней четыре «нарративных голоса»; Шарика-собаки, доктора 
Борменталя, профессора Преображенского и «бесстрастного» комментатора». Повествовательной технике Булгакова посвящены также работы Сигрид Маклафлин и Менахема Перн. Довольно распространены на Западе политические трактовки «Собачьего сердца». Так, Горбов и Глэнни видят в персонажах повести Ленина, 
Дзержинского, Троцкого, Зиновьева и др.

     Диана Бургин в работе «Булгаковская ранняя трагедия ученого-творца: интерпретация «Собачьего сердца» пишет следующее: «Страшное имя и отчество Шарикова (Полиграф Полиграфович) как эмблема сути этого создания, также ироничны, ибо «Детектор Лясиг, сын 
Детектора Лжи» есть метафизическая ложь». Предисловие Э. Проффер к третьему тому собрания сочинений Булгакова в издательстве «Аракс» подытоживает исследования предшественников. В настоящее время назрела необходимость в целостном осмыслении произведения. При этом важно выйти за пределы социологического толкования, выявить идейно-эстетическое содержание повести «Собачье сердце», а также определить новые жанровые особенности как антиутопии.

    М. Булгаков в «Собачьем сердце»  строит повествование в оригинальном плане. Писатель идет не от общего к частному, а, наоборот: от частной истории, отдельного эпизода — к масштабному художественному обобщению. В центре произведения поставлен невероятный случай превращения собаки в человека.

     Фантастический  сюжет основан на изображении  эксперимента гениального ученого-медика Преображенского. Пересадив собаке семенные железы и гипофиз мозга вора и пьяницы Клима Чугункина, Преображенский ко всеобщему изумлению получает из собаки человека, бездомный Шарик превращается в Полиграфа Полиграфовича Шарикова. Однако у него остаются собачьи повадки и дурные привычки Клима Чугункина, и профессор вместе с доктором Борменталем пытается воспитать его. Но все усилия оказываются напрасными. Поэтому профессор вновь возвращает собаку в исходное состояние. Фантастический случай завершается идиллически: Преображенский весьма занимается своим прямым делом, а присмиревший пес лежит на ковре и предается сладостным размышлениям.

     Жизнеописание Шарикова Булгаков расширяет до уровня социального обобщения. Писатель дает картину современной действительности, выявляя ее несовершенное устройство.

     У Булгакова фантастика ограничена описанием научного эксперимента с Шариковым. Но и этот вымышленный случай довольно рационально мотивирован с точки зрения науки и здравого смысла, что приближает его к реальности, все повествование в «Собачьем сердце» построено в тесной связи с действительностью 20-х годов и социальной проблематикой. Фантастика в произведении выполняет не основную роль, а вспомогательную. Абсурдный, с точки зрения природы, эксперимент помогает обнажить абсурд в обществе, в котором в результате исторического эксперимента все ненормальное становится нормально: Шариков, получившийся из собаки с помощью органов уголовника, абсолютно подходит новому советскому государству, он принимается и даже поощряется им — назначается на должность, причем не рядовую, а заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных.

     В «новом обществе» действуют алогичные  законы: восемь комнат в квартире ученого рассматриваются как покушение на свободу; в домкоме вместо того, чтобы заниматься практическими делами, распевают хоровые песни; нищета и разруха воспринимаются как начало «новой эры». Характерно, что рукопись, сохранившаяся в архиве Н. С. Ансарстого озаглавлена «Собачье счастье. Чудовищная история». Э. Проффер предполагает, что Булгаков «изменил название, когда кто-то сказал ему, что оно уже было использовано Куприным в рассказе о собаках, представляющим собой прозрачную аллегорию». Вероятно, первоначальное название иронически перефразировало название дешевой колбасы «собачья радость».¹³ В повести неоднократно обыгрывается этот мотив — удовлетворения минимальных потребностей. Бездомный пес рад самой маленькой косточке. За кусок колбасы он готов лизать Филиппу Филипповичу ноги. А, попав в теплый дом, где его постоянно кормят, он «размышляет» о том, что вытащил «самый главный, счастливый собачий билет»¹⁴.

     Это животное довольствование малым, заурядное  «счастье» ассоциируется в повести  не только с Шариковым, но и с жизнью людей в начале 20-х годов, которые стали привыкать жить в нетопленных квартирах, питаться гнилой солониной в Советах нормального питания, получать гроши и не удивляться отсутствию электричества. Профессор Преображенский категорически отрицает такую систему: «Если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха... Двум богам нельзя служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев!»¹⁵ 
 
 
 
 
 
 

     Глава 3

     В "Собачьем сердце" есть характерные приметы времени с декабря 1924 года по март 1925-го. В эпилоге повести упоминается мартовский туман, от которого страдал головными болями вновь обретший свою собачью ипостась Шарик. Программа московских цирков, которую столь тщательно изучает Преображенский, проверяя, нет ли там номеров с участием котов ("У Соломоновского... четыре каких-то ...Юссемс и человек мертвой точки... У Никитина... слоны и предел человеческой ловкости"), точно соответствует программам начала 1925 года. Именно тогда состоялись гастроли воздушных гимнастов "Четыре Юссемс" и эквилибриста Этона, номер которого назывался "Человек на мертвой точке"¹⁶.

     Повесть начинается с изображения Москвы, увиденной глазами Шарика, бродячего пса, никому не нужного, "знающего" жизнь далеко не с лучшей ее стороны. Картина города реалистична, даже натуралистична: шикарные рестораны, где "дежурное блюдо - грибы, соус пикан", и столовая "нормального питания служащих Центрального Совета Народного Хозяйства", в которой варят щи из "вонючей солонины". Здесь живут "товарищи", "господа", "пролетарии". Все показывает неприглядную изнанку: кругом разруха, исказились в страшной гримасе улицы, дома, люди. Дома, словно люди, живут своей самостоятельной жизнью (калабуховский дом). Немалое значение в завязке повести имеет зловещий пейзаж: "Вьюга в подворотне ревет мне отходную", "ведьма сухая метель загремела воротами", "вьюга захлопала из ружья над головой"¹⁷.

     В основе повести лежит великий  эксперимент. Главный герой повести  — профессор Преображенский, являющий собой тип людей, наиболее близких Булгакову, тип русского интеллигента, — задумывает своеобразное соревнование с самой Природой. Его эксперимент фантастичен: создать нового человека путем пересадки собаке части человеческого мозга. В повести звучит тема нового Фауста, но, как и все у М. А. Булгакова, она носит трагикомический характер. Больше того, действие повести происходит в канун Рождества, а профессор носит фамилию Преображенский. И эксперимент становится пародией на Рождество, антитворением. Но, увы, ученый осознает всю безнравственность насилия над естественным ходом жизни слишком поздно.

     Характеристика центральных героев вытекает из их речи: Булгаков освещает некоторые диалоги Борменталя и Преображенского, последний также высказывается в присутствии Швондера с соратниками, причем эти его слова довольно важны для понимания его характера. Он представляет собой новое молодое поколение интеллигенции, менее сдержанное, менее терпеливое, но столь же ревностно с неприязнью относящееся к советскому режиму. Вспомним, что именно доктор Борменталь по большей части разбирается с провинившимся Шариковым, именно он заставляет его извиняться перед женщинами. Швондер же, бросая заученные фразы о "великой и могучей" Советской власти, характеризует себя не с лучшей стороны – как пустой человек, мозг которого впитал "светлую идею счастливого будущего" и самым безобразным образом ее извратил. Он действует и говорит по схеме, он не искренний приверженец идеи построения социализма ради счастья, он ищет своей выгоды и потому может использовать лишь банальные заученные штампы, лозунги и девизы.

     Несмотря  на противостояние этих героев в рамках повести (да и в жизни), есть то, что  их объединяет: Булгаков не снимает  вины ни с интеллигенции, ни со швондеров, ни с самого народа, олицетворением которого является Шариков. Образованные люди придумали общество, где все будут счастливы, и даже "создали" человека, который должен построить это общество, и именно их вина, что они не смогли уберечь образ пролетария от обработки швондеров, превративших его в вора, труса, подлеца. Уповая на жизненную стойкость, житейскую мудрость люмпенов, повидавших множество лишений и трудностей, интеллигенция надеялась, что если дать им власть, они смогут гуманно и справедливо ею воспользоваться. Но они не предусмотрели того, что пролетарий будет опьянен своей внезапной властью, и предастся вовсе не построению счастливой жизни, а устройством своей собственной, используя власть в глубоко корыстных целях. К тому же он попадает под влияние людей типа Швондера, который также является выходцем из массы люмпенов, но стремится к наживе, он делец, пропагандирующий равенство путем отнимания нажитого у других.

     В повести присутствуют моменты, говорящие  об абсурдности мира, созданного пришедшими к власти швондерами. Так, например, в записях доктора Борменталя о ходе эксперимента мы можем неоднократно встретить восхищенные приписки о таланте профессора Преображенского. И тут же – упоминание о том, что пациент ругается "по матери". Или вспомним сцену первой операции: напряженный момент, совершается, которое, может быть, станет мировым открытием в медицине…и при этом Булгаков обращает внимание на семенные железы в стеклянной банке и процесс выпиливания дырки в черепе собаки, описанные чересчур подробно. Эти нелепые моменты или внушают неприязненное ощущение, или вызывают смех. Так Булгаков выразил свое отношение к советской власти: задумки построения всеобщего счастья, безусловно, прекрасны и заслуживают уважения; но резкая ломка старого не может не привести к отрицательным последствиям.