Традиции волшебной сказки в творчестве Т. Толстой

     Действительно, автор устанавливает свои масштабы, смело смещает привычные координаты мышления, когда рассуждает о том, почему мелкие вещи сохраняются лучше, чем люди и шкафы: «Мясорубка времени  охотно сокрушает крупные, громоздкие, плотные предметы — шкафы, рояли, людей, — а всякая хрупкая мелочь, которая и на божий-то свет появилась, сопровождаемая насмешками и прищуром глаз, все эти фарфоровые собачки, чашечки, вазочки, колечки, рисуночки..., пупунчики и мумунчики — проходят через нее нетронутыми». Кажется, что может точнее выразить стремление художника укрыться от сложностей реальной жизни и человеческих отношений в собственном искусственном мирке? Но такой взгляд на мир может иметь и другой источник.

     Среди определяющих признаков прозы Т.Толстой  можно назвать следующие, позволяющие  говорить о «сказочности» рассказов  Т.Толстой: 

     1.Соединение  фантазии и реальности

      2.Обращение к теме детства 

     3.Внешние  черты поэтики сказки (выбор героев, их характер). 

     4.Ритмико-поэтическая  организация текста.

     Татьяна Толстая - человек, который отказывается вырасти. Именно поэтому её главный  враг - неостановимый бег времени. Толстая его останавливает, встраивая  свою, особую МЕТАФОРУ, которая, как волшебная палочка, обращает жизнь в сказку.

     "Способ  анализа произведений Т.Толстой  (к чему и призывает сам  АВТОР) - искать "КЛЮЧЕВУЮ МЕТАФОРУ", которая разлита в тексте. Не найдя этого ключа, читатель рискует заблудиться в густой и красивой словесной вязи Толстой, так и не проникнув в её СВОЕОБРАЗНУЮ ФИЛОСОФИЮ ЖИЗНИ…

     Автор встраивает эту самую "КЛЮЧЕВУЮ МЕТАФОРУ" в каждый свой рассказ. Это - образ механического, заводного мирка. С поворотом ключа, он, каждый раз заново, начинает свою размеренную, игрушечную "ненастоящую" жизнь. Только в мире механического повторения, только во вселенной, которая приводится в движение заводным ключом, можно вырваться из поступательного - и наступательного - хода времени".

     Так, в рассказе "На золотом крыльце  сидели…" выросшая героиня обнаружила, что волшебный мир её детства  грубо нарушен годами. От "пещеры Алладина" - комнаты соседской  дачи - остались только "пыль, прах, тлен". Но среди разрухи уцелели ЗАВОДНЫЕ ЧАСЫ: "Над циферблатом, в стеклянной комнатке, съёжились маленькие жители - ДАМА и КАВАЛЕР, - хозяева ВРЕМЕНИ. ДАМА бьет по столу кубком, и тоненький звон пытается проклюнуть скорлупу десятилетий". Такие часы, хитрая механическая игрушка, представляют АВТОРСКИЙ ИДЕАЛ - ВРЕМЯ, которое идет не вперед, в будущее, а по кругу.

     Чаще  всего герои Толстой - малые и  старые, дети и старики. Только такие  персонажи удовлетворяют её тягу к вневременному существованию. Дети - это другие. Жизнь не властна  над ними. Того, что взрослые называют настоящим, они ещё просто не знают. Но в старости люди приходят к восхитительной способности не различать подлинного и иллюзорного. А всё потому, что  они вырвались из времени…

     Подлинный мир, по Толстой, только тот, что возникает  из метафор - уподоблений. Метафора - это  свёрнутая в тугой клубок сказка. Метафора Толстой - волшебная палочка, обращающая жизнь в сказку.

     Единственный  способ спасения от разрушительного, опошляющего  вихря так называемой настоящей  жизни, как для детей, так и  для АВТОРА - не верить в то, что  она настоящая. Важно умело вернуться  в безопасное "пещерное тепло  детской". Вернуться в светлый  круг ясных и сказочных правил, которые всегда, даже среди чудовищ, порожденных детским страхом, оставляют  спасительную лазейку… "…Смотри, драгоценные  часы с не   нашими цифрами и  змеиными стрелками! А эти - с незабудками! Ах, но вон те, вон те, смотри же! Над  циферблатом - стеклянная комнатка, а  в ней, за золотым столиком - золотой  Кавалер в кафтане, с золотым  бутербродом в руке. А рядом  золотая Дама с кубком - часы бьют, и она бьет кубком по столику - шесть, семь, восемь…"

     А реальность - это ощущение времени. Жизнь не стоит на месте. Она идёт по кругу - от рождения до смерти, снова  рождение, и снова смерть - принцип  свободного распределения ролей, как  в детской считалке.

     Стремясь  остановить мгновение, застыть в  нем, АВТОР пытается выбрать это  самое мгновение. Но какое оно  должно быть? Где и когда должен замкнуться круг, чтобы никогда не надоедало вращаться в кольце прекрасной сказки? Её рассказы жестоки, даже безжалостны к тем, кто не желает подчиняться сказочным порядкам. Татьяна Толстая отнюдь не добрый волшебник, и сказки у неё с  плохим концом. Мир страшен сам  по себе. Жизнь изначально трагична…  Маленькие вырастают, старые умирают…

     Но… Толстая не принимает такую жизнь…Она  как больной ребенок, от тоски  и одиночества переселившийся в  иллюзорный мир, остается наедине с  никому не нужными, всеми забытыми вечными  вещами - часами, в которых золотые  дамы подносят золотым кавалерам  золотые кубки. В её рассказе показан  чуждый, враждебный мир, где не срабатывают  законы её кукольной вселенной…

     Прекрасно и точно передается ощущение ребенка, открывающего реальное чудо окружающего  мира: "Он раньше жил себе просто, строгал палочки, копался в песке, читал книжки с приключениями. Лежа в кровати, слушал, как ноют, беспокоятся  за окном ночные деревья, и думал, что чудеса - на далеких островах, в попугайных джунглях или в маленькой, сужавшейся книзу Южной Америке, с пластмассовыми индейцами и  резиновыми крокодилами. А мир, оказывается, весь пропитан таинственным, грустным, волшебным, шумящим в ветвях, колеблющимся в темной воде. По вечерам они  с мамой гуляют над озером: солнце садится за зубчатый лес, пахнет черникой, еловой смолой, шишки золотятся в  вышине. Вода в озере кажется холодной, а попробуешь рукой - так даже горячая".

     Во  всех оживающих вещах можно узнать один источник Толстой - Андерсена и  всю традицию литературной сказки, которую с таким искусством умеет  создавать уютный, домашний, горьковато-ироничный  мир умных разговорившихся вещей. Мир, в котором взрослые, серьезные, полезные вещи, превращаются в игрушки…

     "Зимой  дворники наклеивали на черное  небо золотые звезды, посыпали  толчеными брильянтами проходные  дворы Петроградской стороны  и, взбираясь по воздушным морозным  лестницам к окнам, готовили  на утро сюрпризы: тоненькими  кисточками рисовали серебряные  хвосты жар-птиц…".

     Для детей в её рассказах лицо сказки и есть лицо жизни. Никакого зазора между фантазией и реальностью  не возникает. Сказочность у Толстой  гораздо шире собственно фольклорной  традиции. Она парадоксально подчеркивает вымышленность, праздничную фантастичность в качестве первоначально открывающихся  ребенку, а, следовательно, самых подлинных  черт реальности… 

     "Магические" фигуры, такие как руг, числа,  которые входят в общепринятую  структуру мифов - вполне обычные  реалии жизни. 

     Проходит  время. Те дети, чьими глазами мы видим мир в первой части рассказа, вырастают и, возвращаясь в сад, видят его уже по - новому. Вспомним: «Выросшая героиня обнаружила, что  волшебный мир её детства грубо  нарушен годами…» "Как давно  я здесь не была. Какая же я  старая! Что же, вот ЭТО и было тем, пленявшим? Вся эта ветошь и  рухлядь, обшарпанные крашеные комодики, топорные клеенчатые картинки, колченогие жардиньерки, вытертый плющ, штопаный тюль, рыночные корявые поделки, дешевые  стекляшки? И это пело и переливалось, горело и звало? Как глупо ты шутишь, жизнь! Пыль, прах, тлен. Вынырнув с волшебного дна детства, из теплых сияющих глубин, на холодном ветру разожмем озябший  кулак - что, кроме горсти сырого песка, унесли мы с собой?…"

     Нет уже того очарования, сказки, фантастики, волшебства, которые ощущаются в  детском восприятии мира… 

     Рассказывая свои невеселые сказки, Т.Толстая, как  в детском кукольном театре, говорит  за всех сама - единственная хозяйка  вымышленного ею простого и вечного  мира, который хорош уже тем, что  не похож на сложный и бесконечный  мир настоящий.

     В этом рассказе Толстой, как, впрочем, и  в других, изображена обыденная человеческая жизнь, причем взгляд АВТОРА устремлен  в основном на теневые её стороны. Радость узнавания мира, понимания  его, которая всегда есть в героях Т.Толстой, не бывает легка и бездумна. Напротив, дорога к ней лежит через  трудные порой откровения. Через  столкновения святой простоты детства  с жестокой сложностью взрослой жизни, где есть разочарования и утраты.

     Автор пишет действительно для того, чтобы высказаться. Она хочет  сказать что-то свое, с полной ответственностью за это высказываемое. В этом чувство ДОСТОИНСТВА СОБСТВЕННОГО СЛОВА Т.ТОЛСТОЙ.

     Очарование  детства драматично уже изначально, так как всё приходящее. Детство - одно из самых хрустальных периодов времени человека, поэтому драматично уже изначально. Какие противовесы, противостоящие этому драматизму времени:

     Наши  воспоминания. Они остаются с нами.

     Прощание  с юностью и встреча нового этапа взросления.

     Благодарность за то, что этот этап в жизни был.

     Потери  в жизни ребенка - это драгоценность, которую нужно с благодарением  принять. Опыт приобретается часто  через человеческие страдания. С  потерями в жизни (любимого человека, веры, возможных иллюзий) ребенок  приобретает МУДРОСТЬ.

     Преодолеть  потери можно, НЕ РАЗРУШИВ СЕБЯ!

     Своеобразие творческого стиля, особенность  мировоззрения Татьяны Толстой  в том и состоит, что она  любит своих героев (дядю Пашу в  рассказе "На золотом крыльце  сидели…"), которых и любить - то вроде бы не за что, но она не боится встать рядом с ними. Взглянуть  на них не свысока, их же глазами  посмотреть вокруг, переболеть их болью, почувствовать их беду, разделить  её с ними. А, переболев, перечувствовав и перестрадав, найти и показать драгоценную радость существования, открыть во всякой на первый взгляд никчемной и бесполезной судьбе высшее счастье человеческой жизни  как таковой. Человек же зачастую, прожив целую жизнь тоскливо и  безрадостно, так и уходит, не поняв, какое счастье выпало на его долю. А дети, по мнению Толстой, другие. Жизнь  не властна над ними. Она существует для них в измерении сказки. Того, что взрослые называют настоящим, они ещё просто не знают. Сила авторского слова в том, что, даже говоря о  смерти, она утверждает ЖИЗНЬ. Вот  эта мысль - основная и в этом и  в других рассказах Т.Толстой. Вокруг неё строится: и сюжет, и герои, и детали.

      Сказочность у Толстой гораздо шире собственно фольклорной традиции. Она парадоксально подчеркивает вымышленность, праздничную фантастичность в качестве первоначально открывающихся ребенку, а следовательно, самых подлинных черт реальности. По логике прозы Толстой, сказки детства во многом адекватны сказкам культуры — вроде тех, которыми живет Марьиванна, или Симеонов из рассказа «Река Оккервиль», или Соня, или Милая Шура, или Петере из одноименных рассказов.

       Сказочное мироотношение предстает в этих рассказах как универсальная модель созидания индивидуальной поэтической утопии, в которой единственно и можно жить, спасаясь от одиночества, житейской неустроенности, кошмара коммуналок и т. д., и т. п.

Особенно  показателен в этом плане рассказ  «Факир» (1986) — своего рода эстетический манифест Толстой.

История отношений  семейной пары, живущей на окраине  Москвы, — Гали и Юры, с их другом — Филином, факиром, чудотворцем, создающим  вокруг себя атмосферу волшебных  метаморфоз, вся пронизана антитезами. Так, наиболее заметно контрастное  сопоставление образов утонченной культуры и цивилизации, составляющих мир Филина, и образов дикости, энтропии, окружающих Галю и Юру. С  одной стороны, «мефистофельские глаза», «бородка сухая, серебряная с шорохом», коллекционные чашки, табакерки, старинные монеты в оправе («какой-нибудь, прости господи, Антиох, а то поднимай выше...»), «журчащий откуда-то сверху Моцарт». А с другой — мир за пределами «окружной дороги», «вязкий докембрий окраин», «густая маслянисто-морозная тьма», предполагаемое соседство «несчастного волка», который «в своем жестком шерстяном пальтишке, пахнет можжевельником и кровью, дикостью, бедой... и всякий-то ему враг, и всякий убийца». Образ мира «окружной дороги» в принципе вырастает из архетипа «край света». С другой стороны, именно «посреди столицы» (своего рода двойной центр) угнездился «дворец Филина». Сам же Филин постоянно сравнивается с королем, султаном, всесильным повелителем, магом, даже богом. В сущности, так моделируется мифологическая картина мира, где периферия граничит с природным хаосом, а центр воплощает культурный логос. Единственное, но очень важное уточнение: весь этот мифомир не объективен, он полностью локализован в зоне сознания и речи Гали: это ее миф о Филине.

Симптоматично, что по контрасту с мифологизмом Галиною восприятия байки, которые  рассказывает сам Филин, носят отчетливо сказочный характер. Все эти истории, во-первых, явственно пародийны — уже в этом проявляется их игровой характер: в них, как правило, обыгрываются элементы советской массовой культуры (добывание секретов с помощью политического шантажа, погоня за сокровищами, проглоченными попугаем, чтобы в конце концов отдать их народу; партизанские подвиги в духе Василия Теркина; эпизод из «жизни замечательных людей»). Во-вторых, они, эти истории, почти обязательно строятся на совершенно фантастических допущениях — вроде того, что балерина тренированной ногой останавливает пароход, а фарфоровый сервиз в целости извлекается из сбитого одной пулей немецкого самолета. Причем фантастичность этих допущений как бы одновременно осознается и не осознается рассказчиком. Так, например, история о партизане вызывает реакцию Юры: «Врет ваш партизан! — восхитился Юра... — Ну как же врет! Фантастика!» На что Филин возражает: «Конечно, я не исключаю, что он не партизан, а просто вульгарный воришка, но, знаете... как-то я предпочитаю верить».