Сложности перевода поэзии Пушкина

     Важным  научным вкладом в западную "пушкиниану" является перевод "Евгения Онегина" на английский язык, выполненный В.Набоковым (1964), составившим к нему обширный комментарий культурологического  характера, что способствует более  глубокому осмыслению этого произведения у англо-американского читателя. 
 
 

2.2 Перевод  тропов в поэме "Медный всадник"  А. С. Пушкина 
 
 

     Единицей  анализа служит отдельное образное средство текста - троп. Для начала хотелось бы дать небольшую справку из словаря:

     Тропы (от греч. tropos — поворот, оборот речи)

     1) в стилистике и поэтике употребление  слова в образном смысле, при  котором происходит сдвиг в  семантике слова от его прямого  значения к переносному. На  соотношении прямого и переносного  значений слова строятся три типа тропов: соотношение по сходству (метафора), по контрасту (оксиморон), по смежности (метонимия). В художественных текстах тропы — различные способы словопреобразований (от слова к образу) и соотношений между ними. Тропы закрепляют в слове особенности индивидуального восприятия реальности и являются важным элементом художественного мышления. Виды тропов: метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, литота, эпитет  и другие.

     Для анализа взята поэма А.С. Пушкина  «Медный всадник». Начать анализ хотелось бы со следующего четверостишия:

     ... Нева вздувалась и ревела,

     Котлом  клокоча и клубясь,

     И вдруг, как зверь, остервенясь,

     На  город кинулась.

     В данном четверостишии образ Нева - это живой и пластичный образ создается Пушкиным методом бессчетных и разнообразных сравнений - с мечущимся в постели больным, с грабителем-злодеем, с уставшим в битве конем. Большая часть переводчиков передали это сравнение описательно: a maddened beast ("сумасшедший зверь") у О. Элтона и Ч. Джонстона, a frenzied beast ("обезумевший зверь") у У. Арндта. Но вот Э. Тернер, желая, по-видимому, передать мощное деятельное начало пушкинского сравнения, распространил его: like wild beast escaped from cage - "подобно дикому зверю, сбежавшему из клеточки". Интересно и убедительно, но стоит отдать должное Д. М. Томасу, который использовал морфологическое средство - возвратное местоимение herself: в итоге он, кроме непосредственного сравнения, передал и неизменное для пушкинской поэмы "оживление", олицетворение Невы.

     Другое  сравнение. В несобственно-прямой речи Евгения, потрясенного смертью Параши, звучат слова:

                              ... Иль вся наша

     И жизнь ничто, как сон пустой,

     Насмешка  неба над землей?

     В передаче этого сравнения примечательно  внедрение так называемого перевода-интерпретации. Так, Ч. Джонстон сравнивает жизнь, непостоянную и изменчивую, с водой и дымом (fickle as water, our life is as dreamlike as smoke), У. Арндт - с призраком (all life, a wraith and no more worth, but Heaven's mockery at Earth), Э. Тернер - с пустой мечтой, игрушкой судьбы-шалуньи (Or is our life an empty dream, The toy and sport of jesting fate?). Можно предположить, что переводчики, "испугавшись" банальности сравнения, столь естественной для мелкого чиновника, захотели усложнить, украсить его.

     В различие от сравнения, метафора владеет семантической двуплановостью. Поэтическая речь Пушкина глубоко метафорична, её ассоциативные связи трудно и, возможно, нереально передать правильно. Тем более интересно посмотреть, как переводчики справились с известным фрагментом:

     О массивный властелин судьбы!

     Не  так ли ты над самой пучиной,

     На  высоте, уздой стальной

     Россию  поднял на дыбы?

     Существительное "пучина" - двойная метафора. Как  отмечают авторы "Поэтической фразеологии  А. С. Пушкина" А. Д. Григорьева и Н. Н. Иванова, слово пучина имеет два значения, и оба учитываются А. Пушкиным: во-первых, "море", во-вторых, "пропасть". Как же смогли передать эту двойственность переводчики? У Д. М. Томаса и Ю. Кайдена это "пропасть" (precipice); у О. Элтона - "пустота" (void); у У. Арндта - "пучина" (chasm). Все варианты - слова иноязычного происхождения: precipice, void - латинизмы, а chasm - слово греческое; конкретно они, по мнению переводчиков, воплощают патетику пушкинского обращения.

     Еще один пример:

     К утру Нева отступает, и первый луч солнца

     Не  нашел уже следов беды вчерашней

     Багряницей  уже прикрыто было зло

       Словарь Академии русской дает  следующие две дефиниции метафоре  багряница: 1. ткань багряной окраски; 2. верхняя одежда владетельных особ.

     Современные словари конкретизируют значение, определяя багряницу как "одежду багряного цвета (царей в древности как символ верховной власти)", отмечая данное слово пометой поэтическое, устаревшее.

     Большая часть переводчиков употребили слово purple, романтически рисуя картину солнечного утра. Таков и перевод У. Арндта:

     The purple cloak of pity

     Already covered recent harm

     And all returned to former calm.

     Но, чувствуя несоответствие, У. Арндт счел нужным сделать сноску-разъяснение, высказывая предположение, что А. Пушкин хотел не просто "окрасить" рассветное утро, но уподобить милость природы монаршей милости. Хотелось бы отметить, что в багряницу одели Иисуса Христа, ведомого на Голгофу... Метафорический образ А. Пушкина, следовательно, может пониматься и как начало крестного пути Евгения.

     В случае с другой метафорой - "в  Европу прорубить окно" - нужно  было также находить вариант перевода:

     О. Элтон и Д. М. Томас передали его  словосочетанием-окказионализмом to cut a window through to Europe. При этом оказался "изобретенным" О. Элтоном, использовав новый фразовый глагол to cut through. У Арндт употреблял глагол с интенсивным компонентом значения - to break: break a window to the West. Этот глагол - посреди множества его значений - имеет значение "проникать куда-или с трудом, преодолевая сопротивление". Но ведь и российское прорубить тоже фиксирует действие, требующее усилий. А вот перевод Ю. Кайдена to open the window to the West неудовлетворителен, так как в нем потеряна интенсивность и напряженность глагола прорубить.

     Глубоко метафоричны и эпитеты А. Пушкина, многие из них точно, образно, лаконично переведены на английский язык. Так, найден полный эквивалент метафорическому эпитету стальная ("уздой стальной Россию поднял на дыбы") - iron, прилагательное, используемое и в английском языке не лишь в прямом ("сделанный из определенного сплава"), но и в переносном ("мощный", "крепкий", "ожесточенный") значениях.

     Выразительные эпитеты имеют место и в  бессчетных пушкинских перифразах с  их постоянно-оценочным характером. Вот перифразы, содержащие характеристику-оценку Петра Первого: кумир на бронзовом коне, массивный властелин судьбы, державец полумира, горделивый истукан. Так, перифраз-обращение О массивный властелин судьбы был правильно переведен Д. М. Томасом: O mighty master of fate! Частичный эквивалент встречаем у У. Арндта: Oh, Destiny's great potentate - успешно найдено слово potentate - "властелин", но потеряна экспрессивность эпитета массивный - great - "великий, мощный". Трансформационный перевод встречается у Ч. Джонстона, О. Элтона и Ю. Кайдена. Так, Петр в интерпретации О. Элтона - "повелитель тьмы и властелин" (lord of doom and potentate), у Ч. Джонстона - "исполинский кумир" (O giant idol), у Ю. Кайдена - "царь силы и судьбы" (Tsar of might and destiny). В последних трех переводах имеет место и нехарактерная пушкинскому перифразу ( шире - Пушкину-поэту) многословность.

     А вот, к примеру, перифраз горделивый истукан. Прилагательное горделивый не имеет отрицательного смысла, быстрее  напротив: "исполненный гордости, сознания собственной значимости, превосходства"4 . но соединенное с экспрессивом истукан словосочетание приобретает значение резко отрицательной оценки. Отметим к тому же, что слово истукан Пушкин смело взял из простонародного языка, ибо употреблял второе значение, бранное - "бессердечный, тупой человек"5 .

     Переводчики по-различному интерпретировали данный перифраз. Так, для Д. М. Томаса - это  всего только "статуя" (the statue); в переводе Ч. Джонстона - это "сокрушительный памятник" (the overpowering Image) - довольно далеко от оценки Пушкина. Наконец, Э. Тернер не захотел (а может быть, не сумел) понять экспрессив таковым образом: Great Russia's giant Tsar - таков его перевод. Лишь О. Элтон, а за ним У. Арндт решились на передачу перифраза Пушкина с его оценочным значением: "надменный памятник" (the Haughty Image).

     Не  стоит забывать, наконец, что "Медный всадник" - это тоже перифраз. Вынесенный Пушкиным в заглавие поэмы, этот перифраз с метатезой частей дважды встречается в тексте в сцене преследования - Всадник Медный.

     В переводах перифраза опять-таки встречаются красноречивые расхождения. Идеализирующий российского царя Э. Тернер называет Петра "кавалером", а поэму - "The Bronze Cavalier". Ч. Джонстон, желая выделить деятельное начало в Петре - царе и в Петре - герое поэмы употребляет отглагольное существительное rider. Заглавие поэмы поэтому - "The Bronze Rider". Адекватный перевод перифраза Пушкина дают О. Элтон, Ю. Кайден, У. Арндт, Д. М. Томас: "The Bronze Horseman". 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     ЗАКЛЮЧЕНИЕ 
 
 

     Проблема сложностей перевода русской поэзии до сих пор остается открытой. Это связано не только с различными взглядами переводоведов на данный вопрос, но и от обилия факторов и нюансов, влияющих на его решение.

     По  ходу работы было выяснено, что несмотря на неизбежные сложности, с которыми сталкивается переводчик в процессе работы над текстом, несмотря на неизбежную разницу дарований авторов оригинального и переводного текста, в принципе на иностранном языке можно более или менее точно воссоздать произведения Пушкина, не только передавая их содержание, но сохраняя также и их художественные, эстетические особенности. Основную сложность при переводе русской поэзии, а именно поэзии Александра Сергеевича Пушкина, составляют перевод реалий и троп.

     Хотелось  бы отметить, что экспрессивы с образным компонентом значения (тропы) очень важны для переводчика: конкретно тут в них более явственно представляется сплав мощной особенности А. С. Пушкина с государственной историей, культурными традициями, языком.

     Стремясь  к адекватности в передаче тропов, переводчики, как правило, добросовестно  и упорно ищут лексические соответствия. Фаворитные из них (такие как у У. Арндта и Д. М. Томаса) исходят при этом из понимания, что речь А. С. Пушкина представляет собой взаимодействие двух стихий - литературно-книжной и разговорно-бытовой. Справедливо поэтому внедрение латинизмов precipice, void в передаче пушкинской метафоры "над самой пучиной", логично предпочтение латинизма potentate словам statue, image в переводе пушкинского перифраза "О массивный властелин судьбы", но перифразы с внедрением просторечия не удались ни одному переводчику. Известное "пред горделивым истуканом" осталось непереведенным.

     Нельзя  не отметить и другого. Глубоко метафоричную поэтическую речь Пушкина различает "благородная простота", точность и лаконизм, когда, по словам Л. Толстого, "ни одного слова нельзя, ни отнять, ни прибавить". Встречаясь с безэквивалентной лексикой и фразеологией, нагруженной внутритекстовой многозначностью (багряница, прорубить окно, властелин, истукан), переводчики прибегают к многословному описательству, что искажает и утяжеляет стиль А. С. Пушкина. Каким бы неимоверно сложным ни был труд переводчика поэтических произведений А. С. Пушкина, радостно, что нескончаемый поиск единственно подходящего слова длится.

     Решение в процессе исследования поставленных задач позволило сформулировать следующие выводы:

     1. Сопоставление переводов разных  авторов, разный язык перевода  позволяет более контрастно и  ярко показать, что необходим  учет всех сложностей (особенно  тропов) при поиске эквивалентов  лексических и фразеологических единиц.

     2. Эмоциональность и экспрессивность  у Пушкина создается посредством  использования диалектных и просторечных  слов, фразеологических единиц, повторов, усилительных частиц, которые не  всегда сохранены в языке перевода.

     Научно-практическая значимость данного исследования состоит в том, что его результаты могут найти применение в курсе теории и практики перевода, лексикологии и фразеологии русского и английского языков.