Ориенталистские мотивы в творчестве Гумилева

lign="right">                       (4,т.1,  с.132)

     Своеобразное  звучание, искусный подбор звукоцветности раскрывают необычное мировосприятие поэта, индивидуальность его лирического героя. (10, с. 350)

     Стихи, созданные в 1918-1921 годах, вошли в  сборники "Шатер" и "Огненный столп".

     Сборник "Шатер" полностью посвящен Африке. Стихи доказывают, что удивительная в своем постоянстве сила любви  к экзотическому континенту выразилась во весь размах зрелого поэтического таланта. Знаменитое "Вступление", открывающее этот сборник, исповедует душу лирического героя. Уважительное, почти благоговейное отношение  к далекому таинственному краю, и  вместе с тем - глубокое знание традиций и истории его - это питает ум и  сердце молодого путешественника:

                       Оглушенная ревом и топотом,

                       Облеченная в пламя и дымы,

                       О тебе, моя Африка, шепотом,

                       В небесах говорят  серафимы.

                       (4, т.1, с. 211)

Используя прием  инверсии, автор заставляет нас акцентировать  внимание на каждом слове, наполненном  глубоким смыслом:

                       Про деянья твои и фантазии,

                       Про звериную душу послушай,

                       Ты, на дереве древнем  Евразии

                       Исполинской висящая грушей.

                       (4, т.1, с. 211)

     Сам поэт отличался настойчивым характером. И так же, как он сам, герои его  стихов открывают душу и сердце навстречу  всему новому, что встречали в  далеких странствиях. Как и следовало ожидать, африканские путешествия приумножили творческое наследие поэта. Своими путешествиями с их опасностью, трудностями Гумилев обрел право писать о таких высоких понятиях, как жизнь, смерть, честь.

     Африка, поэтические грезы о ней были всегда рядом. Недаром в самые  трудные для себя времена Гумилев  говорил:

                       Ах, бежать бы скрыться бы, как вору,

                       В Африку, как прежде, как тогда…

                       (4, т.1 с. 194)

     1.2. Художественное своеобразие цикла «африканских» стихов(«Абиссинские песни» др.).

     Ситуация  вокруг художественных приёмов усугублялась тем, что поэт не только любил исчезнуть за нарисованными им образами, но пошел еще дальше — он создал маску, которую, правда, менял в зависимости от места действия и своих задач, но за которою действительно скрывал свое лицо. «Маска» тоже шла от романтизма, от романтического и театрального реквизита. В «Пути конквистадоров», да и в других ранних книгах, главенствует именно маска — маска неустрашимого конквистадора, завоевателя и покорителя, властного и жестокого: 

                         Как конквистадор  в панцире железном,

                         Я вышел в путь…

                         «Сонет» (4, т.2, с. 33)

       Маска стала своеобразным художественным  открытием Н. Гумилева, помогавшим  ему «входить неузнанным» всюду,  куда влекла его романтическая мечта.

       Когда же мечта обернулась  явью, то есть привела его в  ту сказочную страну, о которой  он так пылко и литературно  грезил, он эту маску не сбросил.  Так, в маске конквистадора,  и явился он читателям своих  африканских стихов. Они, эти стихи, были пронизаны мужественностью, их ритм был упруг, интонация непреклонна, а голос из-под маски, звучавший с победной интонацией, заставлял предполагать в ее владельце человека надменного и высокомерного по отношению к окружающему. (9, с. 78) Мужество, чувство долга, риск — все это были черты человека воинственного, пришедшего в страну с определенной целью, а именно с той самой, какая двигала и отважными героями Киплинга, следовавшими долгу и бремени белых:

                         Завтра мы встретимся  и узнаем,

                         Кому быть властителем  этих мест;

                         Им помогает черный  камень,

                         Нам — золотой  нательный крест.

                        . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                         …Весело думать: если мы одолеем  -

                         Многих уже одолели  мы, -

                         Снова дорога желтым  змеем

                         Будет вести с  холмов на холмы.

                         Если же завтра  волны Уэби

                         В рев свой возьмут  мой предсмертный  вздох,

                         Мертвый, увижу,  как в бледном  небе

                         С огненным черный борется бог.

                       «Африканская  ночь» (4, т.2, с. 72)

       Надо учитывать, что отношение  к Африке у Гумилева эволюционировало, и стихи, связанные, например, с его первой поездкой, заметно  отличаются по внутреннему смыслу  от произведений, написанных, когда  он работал в археологической  экспедиции, близко познакомился  с черными рабочими, носильщиками, погонщиками, провожатыми. В первый  период, когда он лишь первоначально  знакомился со своей заветной  и достаточно литературной страной,  называемой заманчивым словом  «Африка», он действительно смотрел  на окружающее как турист, заезжий  и любопытствующий путешественник  в белом пробковом шлеме на  голове и с английским стеком  в руках. Напустив на себя  «конквистадорство», он и в стихах пытался не изменить ни этой позы, ни взгляда немножко сверху вниз, как это он видел у высокомерных и знающих Африку англичан. В его душе просто не могло быть ничего похожего на «киплингианство», а тем более желания войти, условно говоря, в ряды колонизаторов-англичан, изменив, таким образом, храбрым и благородным «бурам». (2, с. 283) Насколько сильно было влияние англо-бурской войны на русское общество и на молодежь той поры, когда Гумилев учился в гимназии, хорошо говорит в упомянутой работе А. Давидсон. Он пишет: «О впечатлении, которое произвела та война на детей и юношество, можно судить по множеству воспоминаний…». И дальше он приводит несколько таких колоритных свидетельств: «Мы, дети, были потрясены этой войной. Мы жалели флегматичных буров, дравшихся за независимость, и ненавидели англичан. Мы знали во всех подробностях каждый бой, происходивший на другом конце земли». Так вспоминал Паустовский. Маршак в детстве играл с мальчишками в войну буров и англичан. Эренбург «сначала написал письмо бородатому президенту Крюгеру, а потом, стащив у матери десять рублей, отправился на театр военных действий», но его поймали и вернули. Ахматова поминала буров даже в поздних стихах.

       Очень скоро Гумилев после  достаточно поверхностных зарисовок  африканской действительности (лиц,  фигур, одежды, пейзажа и т.  п.) переходит к стихам, где сквозит  совершенно иное, не равнодушное,  а преисполненное симпатии отношение  к подневольным рабам черного  континента. В «Абиссинских песнях»,  составивших важнейшую часть  «Чужого неба», он описывает  нищую, тяжкую, беспросветную жизнь  африканских туземцев. Более того, он оправдывает возможный бунт  черных невольников против европейцев, пришедших на цветущую землю  с «дальнобойными ружьями», «острыми саблями» и «хлещущими бичами»:

                         По утрам просыпаются  птицы,

                         Выбегают в поле  газели,

                         И выходит из  шатра европеец,

                         Размахивая длинным  бичом.

                         Он садится под  тенью пальмы,

                         Обернув лицо зеленой  вуалью,

                         Ставит рядом с  собой бутылку  виски

                         И хлещет ленящихся  рабов.

                         Мы должны чистить  его вещи,

                         Мы должны стеречь  его мулов,

                         А вечером есть  солонину,

                       Которая испортилась днем.

                         Слава нашему хозяину-европейцу!

                         У него такие  дальнобойные ружья,

                         У него такая  острая сабля

                         И так больно  хлещущий бич!

                         Слава нашему хозяину-европейцу!

                       Он  храбр, но он недогадлив:

                         У него такое  нежное тело,

                         Его сладко будет  пронзить ножом!

                         «Невольничья» (4, т.3, с.238)

       «Абиссинские песни» и некоторые  другие африканские стихи, если  их читать непредвзято, убедительно  сами по себе разрушают устойчивую  и вредную легенду о «киплингианстве» и «колонизаторстве» Гумилева. Именно в «африканских» стихах впервые и с большой выразительной силой проявилась в его творчестве социальная тема. Известно, что Гумилев был противником проникновения в искусство социальных, особенно политических мотивов. Тем более следует отметить важную роль, какую сыграла в его творчестве Африка.

       Итак, «маска» оказалась сдвинутой,  приоткрылось лицо, отчетливее зазвучал  голос, мужественный и сочувствующий,  без каких-либо «конквистадорских» интонаций. Но можно ли сказать, что вместе с приоткрывшейся «маской» исчезла и «объективность» Гумилева-поэта? Как мы помним, так называемую объективность, чаще всего смешиваемую с общественным индифферентизмом и асоциальностью, отмечали едва ли не все, в том числе и самый наблюдательный истолкователь и «куратор» поэта В. В. Брюсов, сказавший, что «объективность» мешала ему как лирику, но признававший, однако, что именно в таких вещах он оказывался наиболее силен. (11, с. 600)

       Так называемая объективность  Гумилева является таким же  камнем преткновения для многих  о нем писавших и пишущих,  как и знаменитое «киплингианство», обычно рассматривавшееся вкупе с его «колониализмом» и «шовинизмом». 

     1.3. Традициональный контекст ориентализма автора.Связь «африканской» лирики Гумилёва с барочной традицией.

      XVII век в Европе был столетием самых продолжительных войн и кровавых революций. Историческиекатаклизмы разрушили представление о гармонических связях человека с внешниммиром и ввергли его в трагическое переживание противоречий действительности. Барочнаяпоэзия отразила смятение вопрошающего человека и его отчаянные поиски выхода. Можнопредполагать, что в том же XVII веке развернувшаяся колонизация Нового Света имела в своей подоплёке и подобные духовные искания, стремление к обладанию новым спасительным знанием и опытом. Именноэтим путём пришла в литературу разного рода экзотика. Интересно, что в началеХХ века поэту Гумилёву было свойственно подобное чувство «странствия земного»:он создал образ «конквистадора, преследующего звезду», а Ахматова свидетельствовала, как много раз он говорил «о той «золотой двери», которая должна открыться перед ним где-то в недрах его блужданий». Таким образом, африканская тема поэта была созвучна давней традиции, которая и окрашивает его достижения в этой области: