Литературная и личная судьба Афанасия Афанасьевича Фета

мере  оценил в  Фете вдохновенного певца русской  природы, Тургенев же понял и

показал  Фету,  что  лирический подтекст картин природы  в его стихотворениях

воспринимается  читателем без специальных, поясняющих его концовок.

     Понимание   Тургеневым  внутренних  тенденций   развития  творчества Фета

сделало  для  поэта  приемлемыми многие его редакторские решения, огорчавшие

автора, но затем  оставленные им в силе во всех последующих  изданиях.

     Сотрудники   "Современника"  продолжили  борьбу  Белинского  с  поздним

ультраромантизмом,  статьи  критика,  посвященные  творчеству  Пушкина, были

существеннейшим  моментом  этой  борьбы. "Энциклопедичность", разносторонняя

"отзывчивость"  и  объективность  Пушкина  расценивались Белинским как  высшее

проявление  творческого  осмысления  поэтом впечатлений  бытия. Сама личность

Пушкина  провозглашалась  идеалом поэтической "художнической" натуры. В своих

попытках  приблизить Фета к этому идеалу, освободить его поэзию от элементов

романтического  субъективизма  сотрудники  "Современника",  и  прежде  всего

Тургенев,  опирались  на  такие черты Фета, как его острая наблюдательность,

умение  видеть  и  передавать  динамичные стороны  жизни природы, способность

выражать  юношеское  воодушевление,  стихийную радость  существования. Прилив

энергии,  творческой  активности  и оптимизма, которые испытал Фет, попавший

после   нескольких  лет  скитания  по  провинции  в  избранный  круг  лучших

литераторов,  обнадеживал  Тургенева,  внушал  ему  мысль,  что Фет окажется

восприимчивым   к   эстетическим  идеалам  редакции  "Современника".  Однако

несмотря  на то, что сотрудники "Современника" 50-х гг. оказали благотворное

влияние  на развитие творчества Фета, полного сближения  поэта с их кругом не

произошло.  Даже  у  тех  из них, кто лично более  других был дружески к нему

расположен,   были   существеннейшие   пункты   идейного   и   эстетического

расхождения  с  ним.  Л.  Толстого  -  особенно позже, в период их дружеской

близости  -  раздражало  в Фете его безразличие  к проблемам нравственности и

религии.  В  конечном  счете они не могли сойтись и в отношении к искусству,

его  задачам  и цели, ибо Фет отрицал социально-этическое  значение искусства,

которое Толстому представлялось главным.

     Взгляды   Фета   и  Тургенева  по  основным  политическим  вопросам  не

совпадали.   С   годами,  по  мере  углубления  консервативных,  а  затем  и

реакционных  черт  в  политических взглядах Фета их полемика приобретала все

более  резкий  характер.  Уже  в  50-х гг. Тургенев горячо спорил с Фетом по

важнейшему  вопросу  эстетики: вопросу о значении поэзии и ее субъективном и

объективном  содержании.  Фет  отстаивал  бессознательность  и субъективность

творчества,   предельно   заостряя  свои  положения,  иногда  доводя  их  до

парадоксов.  [7]  Вместе  с тем Фет стремился  не к разобщению, а к сближению

людей  посредством  искусства. Не веря в исторический и  социальный прогресс,

он  верил  в  природную  способность  людей  к взаимному пониманию и видел  в

общении источник счастья и выражение полноты  жизни.

     Само  ощущение  "недостаточности"  словесного выражения, логической речи

у  Фета возникает  из острой жажды полноты духовного  общения. Этот лирический

мотив  становится  одним  из "сюжетов" его поэзии. Фет ищет и находит помимо

слов  другие  средства  передачи мысли и чувства  и наслаждается этими новыми

путями,  ведущими  к  сближению  между  людьми.  Сильнейшими  из  этих новых

"языков"  оказываются  звук  сам  по  себе и особенно музыка, в которой  поэт

ощущает  огромную емкость содержания и непосредственность его сообщения. Уже

в  сборнике  1850  г.  тема  музыки  становится одним из главных поэтических

сюжетов.  На  фоне  поэтического  "портрета"  музыки  поэт  и  передает свои

размышления  о  богатстве  языка  музыкального  и  ограниченности логической

речи:  

     Исполнена  тайны жестокой 

     Душа замирающих скрипок.

     Средь  шума толпы неизвестной 

     Те  звуки понятны мне вдвое: 

     Напомнили  силой чудесной 

     Они  мне всё сердцу родное.

     (176)

       

     Или  в другом стихотворении цикла  "Мелодии":

       

     Как  мошки зарею, 

    Крылатые звуки толпятся;

     ..................................

     О,  если б без слова 

     Сказаться  душой было можно! 

     (177)

       

     Звук,  музыка - не единственный "язык", которым поэт хотел бы дополнить

средства  общения  между  людьми. Фет воспринимает каждого человека в ореоле

ему   присущей  нравственной  и  материальной  сферы.  Предметы,  окружающие

личность,  входящие в ее быт, составляющие ее среду, тоже выражают личность,

рассказывают  о  душе  человека.  Поэтому, находясь в цветущем саду и ожидая

любимую   женщину,   поэт  может  по  запаху  цветов  получить  весть  о  ее

приближении.

     В   отдел   "Подражание   восточному"   сборника   1850   г.   включено

стихотворение "Язык цветов":  

     Я давно хочу с тобой

     Говорить  пахучей рифмой.

     Каждый  цвет уже намек, -

     Ты  поймешь мои признанья; 

     Может  быть, что весь пучок 

     Нам  откроет путь свиданья.

     (444)

       

     Известно,   что   восточные   поэты   создали  целую  систему  символов,

отражающих  смысловое  истолкование аромата цветов. Рядом  со стихотворениями

о  языке  музыки,  о  языке  немых предметов и  о языке ароматов у Фета стоят

стихотворения  о  языке взглядов, и этот язык тоже полон значения и глубокой

содержательности:  

     Время  жизни скоротечно,

     Но  в одном пределе круга 

     Наши  очи могут вечно 

     Пересказывать  друг друга. 

     (422)

       

     Так,  взор  человека  может,  по  мысли   поэта, передать его внутреннее

психическое  состояние  и получить ответ о душевном мире собеседника через то

же молчаливое общение.

     В   жадном  стремлении  Фета  "дополнить"  словесную речь другими языками

сказались  критика  им разума и рационалистического  начала сознания, с одной

стороны,  и  любовь  к  физической  природной  жизни  человека,  ко  всем ее

появлениям  -  с  другой.  В стихотворениях начала 50-х гг., поры наибольшей

близости   Фета   к   "Современнику",  лирический  мотив  радости  взаимного

понимания  людей  звучит особенно отчетливо. Творческая атмосфера, в которую

Фет   был   вовлечен,  воодушевляла  его.  Подъем  духа  поэта  сказался  на

стихотворениях,  напечатанных  в "Современнике" н включенных затем в сборник

1856  г.  В   этих  стихотворениях,  особенно  в  двух  из  них, составляющих

своеобразный  диптих,  -  "Какое  счастие:  и  ночь, и мы одни..." и "Что за

ночь!  Прозрачный  воздух  скован..."  (1854), - изображалась победа чувства

над  холодом  души,  восторг  и  счастье "прорыва" к взаимопониманию, к чуду

любви.

     К   представительнице  литературного круга "Современника" А. Я. Панаевой

обращено  стихотворение  Фета  "На Днепре в половодье" (1853). Стихотворение

это   содержит  живую  картину  природы.  В  нем  нет  прямого  обращения  к

собеседнице,  и  лишь  в  самом  конце  его  поэт "выводит" из подтекста свою

мысль,  прямо  высказывает чувство, которое "просвечивает" в глубине образов

его  живой  картины.  Однако  это  -  монолог,  обращенный  к собеседнице, к

товарищу  по  поколению,  по  кругу  литературных  интересов, во многом и по

переживаниям.

     По   своему  лирическому  содержанию  стихотворение  близко  ко  многим

произведениям  Некрасова.  Оно  рисует  "врачующий  простор" природы родного

края.  Мотивы  "Родины"  Лермонтова  здесь  оборачиваются  лирической  темой

соотнесения  покоя  просторов  родной  природы со смятенностью души "вечного

странника" - русского интеллигента.

     Как   и  в  других  произведениях   Фета,  в этом его стихотворении  образ

простора  родной  страны  получает  относительно  замкнутое, ограничительное

воплощение.  Если  Лермонтов,  говоря  о просторе родины, упоминает "разливы

рек  ее,  подобные  морям",  то  Фет  видит безбрежность разлива одной реки,

Днепра,  на  том  месте,  которое он переплывает  на парусной лодке. Он видит

его  от  берега  до берега, фиксируя все разнообразие картин, сменяющихся за

время  преодоления  им  этого  большого  пространства,  -  и  таким  образом

передавая   его  протяженность.  Он  изображает  буйство  сил  стихии  через

непривычный, "парадоксальный" пейзаж.

    Первая  строфа  стихотворения с enjambement,  разрубающим неожиданную

метафору  и  придающим ей еще более странное звучание, настраивает на острое

восприятие  удивительной  картины  и воссоздает своим несколько  затрудненным

синтаксисом   усилие,  которое  требуется,  чтобы  преодолеть  сопротивление

речной быстрины и отчалить от берега.  

     Светало.  Ветер гнул упругое стекло 

     Днепра, еще в волнах не пробуждая  звука. 

     Старик  отчаливал, опершись на весло, 

     А  между тем ворчал на внука. 

       

     Дальнейшие   строфы   передают   все   перипетии  борьбы  с  рекой,  все

изменяющиеся  по  мере  передвижения  по  ней  "взаимоотношения" парусника  и

водной  стихии.  Вместе  с  тем  они  рисуют  картины, открывающиеся по мере

ускорения движения лодки и изменения точки зрения:  

     А  там затопленный навстречу лес  летел...

     В  него зеркальные врывалися заливы;

     Над  сонной влагою там тополь зеленел, 

     Велели  яблони и трепетали ивы.