Фольклорная и историческая основа «Повести о Петре и Февронии»

Место, где проходит лечение князя, также обладает сакральными свойствами. Это баня. С одной стороны, казалось, с ней все ясно: где же заниматься врачеванием, если лечебниц не было. С другой - баня является местом с неоднозначной репутацией. Соответственно и то лечение, которому подвергается князь Петр, также неоднозначно может быть оценено в разных культурах.

Еще в XIX в. муромские жители не советовали ходить в баню ночью. Исследователи отмечают: «Бани – излюбленное место для нечистой силы»; «Баня… долгое время на Руси считалась нечистым, с точки зрения христианства, местом. В северных землях в ней не вешали икон, а когда шли мыться, снимали с шеи кресты». Языческие представления связывали с баней происхождение человека; оно, в свою очередь, было связано с предками, а предки, поскольку имели обыкновение умирать, - с потусторонним миром. Вот и получается, что баня – то самое место, где с наибольшей вероятностью можно встретиться со своими и чужими предками - выходцами с того света. В страстной четверг для них даже специально топили баню и оставляли в ней угощение.

Таким образом, если в контексте христианской символики баню и лечение Петра обычно рассматривают как символ нравственного очищения, то мифологический аспект позволяет иное толкование. Это языческий символ смерти юноши Петра и рождения мужчины. Некоторые авторы видят в этом эпизоде аллегорию, которыми было так богато средневековье. Тем более, что усматриваются прямые параллели с «Андреевым стоянием» VII в. святого Андрея Критского: «Облекохся в раздранную ризу, южа истка ми змий… Приложих язвам струпы себе… Омый мя, Владыко, банею моих слез, молю Тя, плоти моея одежду убелив, яко снег». Упоминаемый Критским снег находит соответствие и в Повести: в рязанских вариантах легенды исцеление Петра завершается летним снегопадом. Церковная традиция рассматривает снег как аллегорию преображения и очищения. Конкретизируя ее, говорят даже о «некой ущербности естества Петра вообще». «Недуг Петра настолько серьезен, - говорит один из толкователей, - неполноценность его природы настолько существенна, что если не исправить ее, для Петра невозможна сама жизнь. Условием исцеления Петра оказывается брак с Февронией. А на языке аллегории этот брак сам есть лекарство, восполняющее недостаток природы Петра, Господень замысел о нем».

Возможно, что лечение Петра имело и рациональный характер. Существенно же то, что чтение молитв над больным или снадобьем было в Древней Руси обязательным условием лечения. Ведь сама болезнь расценивалась как Божье наказание. Была и молитва «От змии угрызенному человеку. Възем сосуд чист и влеи воду чисту, и молитву сию рек над водою и напои вреженыи». Феврония же лечит Петра без молитвы, что еще раз подчеркивает неоднозначность образа целительницы и его языческое происхождение.

Петру с самого сначала не очень-то хотелось связывать свою жизнь с простолюдинкой, пусть пригожей и не по годам разумной. Последние качества, кстати сказать, муромские парни не очень-то и ценили в девушках: «Нам бы работать была годка». Князь, дабы иметь моральное право ответить отказом девушке, устраивает состязание, весьма типичное в ситуациях испытания героя в фольклоре, предлагая Февронии из клока кудели выткать полотно и сшить ему рубашку. Дева вышла победителем в этой игре, остроумно ответив на его абсурдные задания: сделать из щепки ткацкий стан.

«Повесть о Петре и Февронии» была тесно связана с фольклором, перекликается она и с «бродячими сюжетами» мировой литературы, пишет Д. С. Лихачевв « Истории русской литературы X — XVII вв». «Из русских сказок повесть больше всего напоминает сказки «Семилетка» и «Стрижена девка», где также рассказывается о женитьбе знатного человека на крестьянской девушке, доказывающей свою мудрость решением трудных задач; здесь также есть мотив изгнания героини, забирающей с собой то, что ей всего дороже, — своего мужа. Но в русских сказках (сохранившихся только в записях нового времени) нет мотива болезни и излечения знатного мужа..».

Действительно очень много общего в испытаниях мудрости Февронии и в испытании девочки из сказки «Семилетка». Сравним:

«Повесть о Петре и Февронии» в переводе на современный русский:

«Послал он к ней с одним из своих слуг небольшой пучок льна, говоря так: «Эта девица хочет стать моей супругой ради мудрости своей. Если она так мудра, пусть из этого льна сделает мне сорочку, и одежду, и платок за то время, пока я в бане буду». Слуга принес Февронии пучок льна и, вручив его ей, передал княжеский наказ. Она же сказала слуге: «Влезь на нашу печь и, сняв поленце, принеси сюда». Он, послушав ее, принес поленце. Тогда она, отмерив пядью, сказала: «Отруби вот это от поленца». Он отрубил. Она говорит ему: «Возьми этот обрубок поленца, пойди и дай своему князю от меня и скажи ему: за то время, пока я очешу этот пучок льна, пусть князь твой смастерит из этого обрубка ткацкий стан и всю остальную снасть, на чем будет ткаться полотно для него». Слуга принес к своему князю обрубок поленца и передал слова девушки. Князь же говорит: «Пойди скажи девушке, что невозможно из такой маленькой чурочки за такое малое время смастерить то, чего она просит!» Слуга пришел и передал ей слова князя. Девушка же на это ответила: «А это разве возможно – взрослому мужчине из одного пучка льна за то малое время, пока он будет в бане мыться, сделать сорочку, и платье, и платок?» Слуга ушел и передал эти слова князю. Князь же подивился ответу ее».

Сказка «Семилетка»:

«Вот он взял дал бедному пряжи и говорит: «Пусть твоя дочь к завтрему соткет полотно и сошьет мне рубашку!» Отец запечалился, пошел, сказал обо всем Семилетке. «Ну, батюшка, не тужи. Молись Спасу да ложись спать! Утро вечера мудренее!» Отец лег и заснул. Утром и будит его Семилетка: «Вставай, батюшка! Пора к воеводе идти. Ступай к нему, отнеси льняного семени и скажи, что рубашка готова, да нечем прострочить воротник: пусть он это семя посеет, и чтоб оно выросло, и чтоб через полчаса ко мне прислал!» Отец пошел и сказал все воеводе. Воевода и говорит: «Как же это можно, чтоб чрез полчаса лен 45 вырос и из него напрясть нитки?» ― «Так как же можно в одну ночь соткать полотно и сшить рубашку?» Опять перехитрила Семилетка воеводу!<…> Умная ж у тебя дочка — ничего не скажешь. А я все же умнее ее! Так вот передай ей, чтоб она не пешком пришла ко мне, не на лошади приехала, не голая, не одетая и принесла б мне подарок, да такой, чтоб я не мог принять его <…> Дочка сняла рубашку, набросила на себя вместо платья рыбачью сеть, села верхом на палочку и поехала с зайцем к пану».

Боярские козни

Приехала молодая чета в Муром, а в вскоре после этого скончался князь Павел, «Петр после брата своего стал самодержцем». Вообще сказать, самодержавие это было странным, с большими пережитками первобытной демократии: чуть что муромские бояре начинали наезжать на своего правителя - это им не так, то им не любо. Боярским женам Феврония пришлась не по душе, и не только потому, что «стала она княгиней не по происхождению». Чужая простолюдинка (а чужое в мифологическом сознании всегда враждебно и опасно) из Рязанской глуши, с сомнительным прошлым, с чертами языческой богини; при этом умна, от природы деликатна, но с твердым характером, может добиться того, чего хочет. Отношение к ней сложилось отрицательное. Однако поведение новоиспеченной княгини было безукоризненным, за исключением, быть может, некоторых нарушений придворного этикета: после обеда имела она обыкновение собирать в руку крошки со стола. Когда Петр решил удостовериться в этом, крошки в ладони жены превратились в фимиам и ладан.  П. Владимиров в этом случае видел отражение сказки. „Княгиня, — говорит он, — выходит из-за стола, кладет в рукав крохи со стола; из этих крох выходит ладан и добровонный фимиам. Так переделал благочестивый повествователь известный сказочный мотив о мудрой вещей женщине: на пиру она кладет в рукава кости и всякие остатки, после махнет рукавом, и из этих остатков выходят чудесные предметы, драгоценности, — даже сады и дворцы".

Притихли муромские бояре, но на время, пусть «немалое». Христианство пришло в Муром недавно, приняли они его, выторговав себе большие льготы, приняв же, по-неофитски стали «правее папы римского», как это обычно и бывает. А вокруг в муромских лесах еще полным-полно язычников, и боги их живы, и духи в разных неподходящих местах витают. Страшно. Лучше уж от греха подальше сплавить куда-нибудь прелестницу Февронию миром, не причиняя ей вреда. Вот так перепуганные бояре, предварительно выразив Петру свои верноподданнические чувства, предъявили, тем не менее, ему ультиматум, предложив взять себе новую жену. Княгиню же, дав ей «богатства, сколько пожелает», отпустить на все четыре стороны. При этом, приняв для храбрости, стали отрицать целительный дар Февронии, который в их новохристианском менталитете явно воспринимался как языческое наваждение.  

Поведение бояр трудно назвать христианским. Отцы церкви крайне отрицательно относились к разводам и «одинаково признавали непозволительным новый брак для разведшихся супругов». Бояре, собственно, принуждали Петра принять языческое решение. С христианских же позиций альтернатива предлагалась ему незавидная: или жить в безбрачии (при живой-то законной супруге), или, женившись еще раз (при живой-то законной супруге) впасть в грех прелюбодеяния. Феврония дипломатическим маневром обошла интриганов. В качестве предложенного богатства выбрала своего мужа и вместе с ним оставила город. Этот сюжет встречается в сказке о мудрой девушке в сборнике сказок Афанасьева, которую повстречал царь. Он был так поражен ее умными речами и поступками, что решил без промедления жениться на ней. Проходит время, и разумная жена становится для него в тягость. Царь гонит супругу от себя, позволив взять с собой самое дорогое. Разумеется, она забирает с собой мужа. 

  На их пути в изгнание в «Повести о Петре и Февронии» произошло два события, заслуживающих внимания.

«В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек этот, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с помыслом. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: «Зачерпни воды из реки сей с этой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: «Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: «Одинакова вода или одна слаще другой?» Он же ответил: «Одинаковая, госпожа, вода». После этого она промолвила: «Так и естество женское одинаково. Почему же ты, позабыв про свою жену, о чужой помышляешь?» И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться таким мыслям».

Таким образом, княгиня выдержала и этот тест, словами и поведением доказав свою добропорядочность. Хотя появление этой притчи в Повести логикой сюжета не обусловлено – несколькими строками раньше Феврония уже доказала свою верность Петру. В псковском сказании о княгине Ольге в записи П. Якушкина упоминается очень похожий эпизод общения Ольги с князем Всеволодом.

«Раз перевозит она князя Всеволода. . . Увидал Всеволод Ольгу и помыслил на Ольгу; а этот князь был женат. Стал тот князь говорить Ольге, а Ольга ему на те его на пустые речи ответ: «Князь, зачерпни рукой справа водицы, испей». Тот зачерпнул, испил. — «Теперь, — говорит Ольга, — теперь, князь, зачерпни слева, испей и этой водицы» — Князь зачерпнул и слева водицы, иепил. «Какая же тут разнота: та вода и эта вода?» — спрашивает Ольга у князя. — «Никакой тут равноты нет,— говорит князь: все одна вода». — «Так,— говорит Ольга, — что жена твоя, что я, для тебя все равно». Князь Всеволод зарделся, замолчал и отстал от Ольги».

Во втором случае, заслуживающем внимания, Феврония дала слабинку, и ее языческая власть над миром природы проявилась отчетливо: пожалела она срубленные поваром деревца и пожелала, чтобы утром вместо пеньков выросли деревья. Так и произошло. Но муромским боярам на это уже было наплевать: за время отсутствия княжеской пары в городе началась борьба за власть, дошедшая до убийств. И «неистовые» муромские бояре сдались на милость победителя: уж лучше жить в миру и благополучии с «язычницей», чем рубить друг другу христианские головы. Послали они гонца за изгнанниками с просьбой вернуться на княжение. «И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления Господние безупречно». Эволюция образа Февронии, из колдуньи или языческой богини превратившейся в православную святую, четко определяет символический смысл Повести - победу христианства над язычеством.  

Соумирание

Концовка Повести укладывается еще в одну фольклорно-литературную формулу: «Они жили счастливо и умерли в один день». Свою смерть - в один день и один час - Петр и Феврония вымолили у Бога. Точнее сказать, эта милость была дарована Февронии, т. к. она, дождавшись, когда пришло время кончины Петра, оставила неоконченную вышивку, помолилась и умерла. Наверное, это высшее благо, которое может быть даровано любящим супругам. 

Однако исторически происхождение этой формулы выглядит не столь идиллично. В древности у многих народов существовал обычай, по которому вместе с умершим мужчиной хоронили и его жену. Вступая в брак, еще в V–X вв. девушка принимала на себя обязанность добровольно умереть вместе с мужем. В пережиточной форме такие обряды встречались и в более позднее время. Известны парные погребения в Италии. Не так давно археологи обнаружили такие погребения XII-XIII вв. на Кубенском озере, что на Севере Европейской России. В некоторых странах Юго-Восточной Азии подобная традиция сохранялась еще в середине XX в.  

В мировой литературе мотив соумирания нередко приобретает трагическую окраску, завершая историю двух любящих сердец, которые не смогли преодолеть земные препятствия. Вечность для них становится единственной возможностью остаться неразлучными. Достаточно вспомнить Ромео и Джульетту, Тристана и Изольду. Необычная ситуация совместной смерти супругов а описана в греческой народной поэме о богатыре Девгении Акрите, повести о котором были очень популярны в древней Руси. Перед смертью богатырь призывает молодую жену: «Приди, красавица, постели мне смертный одр…, а потом выдь и послушай, что говорят соседи». – «Один возьмет твою дерзость и храбрость, а старик ветхий… говорит, что возьмет твою красавицу». На железном одре умирает Дигенис. Он поднимает голову и зовет свою красавицу: «Сядь около меня, молодая… я жил в мире 33 года, и теперь ангел пришел взять мою душу». Он сжимает обе руки, дает ей тысячу поцелуев и душит ее своими объятиями. Соумирание Петра и Февронии, преодолевая трагизм ситуации, преодолело и обычаи, вопреки которым супружеская пара все-таки была похоронена в одном гробу. Князь и княгиня сумели, не расставшись, преодолеть и неприязнь бояр, и изгнание, смогли простить недоброжелателей и установить справедливое правление в своем городе.

Заключение

Лучшие страницы „Повести о Петре и Февронии", крайне сложной и противоречивой по своему идейному смыслу, подсказаны автору исторической действительностью и богатым источником литературы его времени — фольклором. Являясь в известной мере выразителем демократических идей конца XV в., он в своей творческой работе опирался на местные муромо-рязанские народно-поэтические произведения именно потому, что они были родственны ему по своей демократической направленности. Но под его пером историческое прошлое муромо-рязанского княжества получило более конкретное и глубокое освещение чем в фольклоре: он показал образы прошлого, как они могли рисоваться человеку, очень близко стоявшему к уходящей с исторической сцены удельной Руси. И вместе с тем, на легендарно-историческом материале он поставил политические и социальные вопросы, волновавшие передовых людей конца XV века.