Фольклорная и историческая основа «Повести о Петре и Февронии»

Узнала, что смерть змею суждена «от Петрова плеча, от Агрикова меча», рассказала об этом мужу. Тот, озабоченный расшифровкой закодированного сообщения, поведал о нем Петру. «Плечо» князь Петр тут же примерил на себя и занялся поисками Агрикова меча. Главная трудность состояла в том, что никто не знал, каков и откуда этот меч Агрика. Судя по названию, оружие возмездия было заграничным и изготовленным или обработанным по какой-то особой магической технологии.Волшебного монстра можно победить только волшебным оружием. Сказки говорят, что лучше всего для этого подходят мечи-кладенцы, в разряд которых входил и Агриков. Исследователи же утверждают, что в ряду известных по преданиям мечей-кладенцов он занимал особое положение. Известно, что Агриков меч был «зело остр». Однако одной остроты было недостаточно для победы над змеем. Меч предназначался для особых битв – поединков с чудовищами. Он обязательно должен быть старинным и спрятанным в особом месте. Часто таким местом была могила – курган, склеп; иногда – стена, дерево или камень. Потому и назывался такой меч кладенцом: герою он доставался из тайного клада.

По канонам змееборческого жанра местонахождение меча в алтарной стене монастырского собора указал Петру явившийся ему отрок, когда князь навестил Воздвиженскую обитель в Подокстовье Мурома. По одной из версий, Петр организовал целую «археологическую экспедицию» для поисков: «По приметам да по старым церковным книгам нашли, наконец… место, где схоронен Гаррик (так иногда называли Агрика – О. С., Ю. С.), разломали стену – и, между другими оружиями, был найден и меч Гаррика». Почему легендарный богатырь был похоронен в Муроме, а вместе с ним и его меч, трудно даже предположить, поскольку до сих пор нет ясности, кто такой Агрик. Полагают, что автор Повести и сам не знал, кто это такой. Мифологические словари нередко называют Агрика «героем-змееборцем русского фольклора». По некоторым сведениям он – персонаж византийского эпоса. А. А. Епанчин приводит следующую легенду. «По преданию Агрик (Агрика, Агрикан, Гаррик) был благочестивым богатырем и собирал оружие по всему свету, равному которому ни у кого не было. Был у него и меч-кладенец непобедимого свойства… Умирая, Агрик призвал к себе трижды-тридцать богатырей, чтоб они битвой решили, кому владеть сим оружием. После погребения Агрика у алтаря Воздвиженского собора богатыри перебили друг друга. Последний из них, умирая, поручил беречь это оружие слуге Агрика Торопу до тех пор, пока не явится достойный богатырь. Находиться оно должно было в кладовой, в горе, а ключ лежать под огромной отрубленной головой, лежащей в чистом поле…» Это предание, скорее всего, позднего происхождения: в нем явственно проступают не только фольклорные, но и литературно-книжные элементы. В сказке про Еруслана Лазаревича, представленной в сборнике сказок Афанасьева, волшебный меч хранился в чистом поле под гигантской живой головой. «Говорит голова Еруслану: «Есть-де подо мною меч таков, что опричь того меча никакое железо не возьмет вольного царя. И я с тем мечом выехал было против царя Огненного Щита, чаял убить его: а он выехал на осьминогом коне, да, не допущаючи, сжег меня, и я, падая с лошади, кинул свой меч себе под голову. Супротив вольного царя ничем нельзя взять, как только хитростью». Послушался Еруслан головы и решился: где нельзя одолеть силою, там взять хитростию. Приехал он к вольному царю Огненному Щиту, попросился к нему на службу и вызвался добыть ему из-под головы великана чудодейный меч. Голова сама скатилась и отдала ему меч с таким наказом: «Не секи царя больше одного разу; ударишь в другой — тебе самому не быть живым». 

Миф о змее

Кривошеев М. В. , исследователь Повести, распознает в змее мифического первопредка, основателя княжеского рода. Существенно, что змей в Повести, с одной стороны, еще не обрел всех сказочных характеристик, с другой – не имеет ничего общего с распространенными в житиях драконами. Это лишь подтверждает, что змей попал в Повесть не из сказки, а из преданий более раннего времени. «Особенно важно, что Змей должен становиться… предком княжеского (в данном случае – муромского) рода, рода вождя, руководителя. Связь с ним по женской линии в таком варианте особенно желанна. Змей, обладая космической сутью, фаллической символикой и оборотничеством, способствует появлению у земных женщин потомства, наделенного сверхъестественными качествами от необычайной силы до баснословной красоты… никто из простых людей одолеть потомков Змея не может… качества, приобретенные от Змея, как правило, приписывались в народной традиции отпрыскам княжеского рода». (Кривошеев М. В. «К вопросу о жанре «Повести о Петре и Февронии»)

Литературная традиция также не противоречила этим воззрениям. В «Александрии», повести о деяниях Александра Македонского, входившей в обязательный круг чтения образованного человека того времени, есть схожий сюжет. Филипп, царь Македонии, отправляясь на войну, дал своей бесплодной жене строжайший наказ: «Яко аще до возвращения моего не будет отрочати у тебе, к тому лица моего не узриша». В отчаянии царица обратилась к египтянину, способному «сътворити вся прошения сердца», т. е. к египетскому жрецу. Жрец пообещал волшебную помощь, но, пораженный красотой царицы, «сам вниде к ней во образе бога Амона» - химерического существа, в котором намешаны черты разных животных, в том числе и змея… В результате визита родился выдающийся полководец и политический деятель, известный всему миру – Александр Македонский. Надо думать, что к этому сюжету официальная церковь относилась спокойно – ведь речь шла о дохристианских временах и героях. Современные ученые указывают на «двоеродную» - возникшую от союза человека и бога (зверя, змея) – сущность и ряда других героев: Волха Всеславевича, Гильгамеша, Энкиду, Дигениса Акрита. Его прозвище – Дигенис – собственно и означает «двоеродный». Похоже, что сюжетной канвой новеллы о летающем змее в Повести стали осколки древнейшего мифа о прародителях муромских князей. Ко временам Еразма миф был переосмыслен, в нем порвалась изначальная связь событий. Появились и новые действующие лица (Павел, Агрик), а между старыми роли были перераспределены. В мифическом контексте золовка Петра или даже сама Феврония могли быть его… матерью. Смутные отголоски этого слышны в некоторых более поздних текстах. В Риме хранится древнерусский Пролог, где Феврония упомянута как мать Петра.

В подоснове этого сюжета видят и еще более архаические черты северного змееборческого мифа, который породил восточнославянскую волшебную сказку и был продолжен в цикле купальских мифов. (Память Петра и Февронии, кстати, отмечается на следующий день после праздника Ивана Купала). Повесть «смогла удержать в целостностном, еще не рассыпавшемся виде ключевые положения древней аборигенной мифологии снежных широт Европы» 

Мифические атрибуты Февронии

«Прочитав ее, легко убедиться в том, что «Повесть...» сложена в пору, когда христианство еще не пустило глубоких корней на Руси и Феврония до встречи с князем Петром была язычницей. Посланец Петра, войдя в дом к Февронии, не увидел икон и, следовательно, не мог обменяться с нею христианскими приветствиями, но «вниде в храмину и зря видение чюдно: сидяше бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заец». Устные легенды уточняют, что молилась Феврония не в церкви и не в избе перед божницей, а под ореховым кустом (как тут не вспомнить языческие действа в священных рощах!) — этот куст и две ямки в земле от колен Февронии жители деревни Ласково показывали еще в 20-х годах нашего столетия. И врачевание князя Петра было проведено ею в чисто языческой традиции: «она же взем съсудець мал, почерпе кисляжди своея и дуну и рек: «Да учредять князю вашему баню и да помазует сим по телу своему... и будет здрав». Ни богородничной молитвы, ни «господи, благослови», ни даже осенения крестом. Это было настоящее волхование, чародеяние, знахарство. Однако в 1547 году Феврония стала христианской святой, то есть безусловно христианкой» (Власов В. Почему князь Петр женился на Февронии?).

«Прослышал Петр, что в Рязанской земле много врачей, и велел везти себя туда». Ермолай-Еразм, вполне церковный человек, как я предполагаю, заменил словом «врач» более ходовые тогда понятие «знахарь», «ворожея», «бабка». На сайте краеведческого музея написано, что «до сих пор ходят невнятные слухи, что традиции народного лекарства живы на Рязанщине. Рационально эту специализацию объяснить трудно, однако в последнее время экологи выделяют аномальную природную зону вдоль Оки от Мурома до Рязани, в которой встречается много эндемических форм растений, гораздо чаще случаются грозы и проч».

Село, куда в поисках лекаря пришел княжеский отрок, называется Ласково.

  «Един же от предстоящих ему  юноша уклонися в весь, на- рицающуся Ласково. И прпнде к некоего дому вратом и не виде никого же. И вниде в дом и не бе, кто бы его чюл. И вниде в храмину и зря видение чюдно: сндяше бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заец.

В ряду животных с очевидными демоническими свойствами в славянской мифологии стоит и заяц. В нескольких сказках, прочитанных мной, заяц встречался на пути героям перед мистическими событиями. аяц в фольклоре выполняет много функций и часто связан с потусторонним миром и нечистой силой. Встреча с зайцем сулила несчастье; и в народе его называли «чертоног». В разных культурах мифо-символические оценки зайца - как положительные, так и опасные для человека - достаточно сходны. Заячьей лапкой шаманы били в бубны, которые символизировали мировое древо, а заячья косточка присутствовала в шаманском амулете. Мясо зайца наделялось особыми свойствами, и его как ритуальное блюдо предлагали отведать греческим богатырям. 

У славян было представление о «двоедушниках» - существах, совмещающих в себе человеческую и демоническую сущность. Во время сна он бродит вне своего тела в обличье какого-либо животного - в т. ч. зайца. Татары и башкиры встречали иногда живущего на конюшне духа-покровителя хозяйства, который в облике зайца ночами ездил по конюшне на лошадях и заплетал им гривы (в русских деревнях до сих пор считают, что гривы коням заплетает ласка). В пантомиме западного средневековья маска зайца намекала на эротическую подоснову танцев, а в славянском обрядовом и песенном фольклоре образ «ярого» зайца имел отношение к любовной и брачной тематике, был связан с ритуальным эротизмом. В эротическом обрядовом фольклоре славян заяц выступает как символ мужской оплодотворительной силы и имеет отношение к фаллическому культу. В некоторых странах детей приносит не аист, а заяц. Сербы использовали заячью кровь как средство от бесплодия. Близкая встреча с зайцем предвещала плодовитость.  

Именно заяц и скачет в горнице Февронии в никем не охраняемом доме. Если говорить о сакральной охране, то ее и не надо, т. к. заяц по народным поверьям сам способен отгонять нечистую силу. Можно предположить, что это просто ручной заяц, поскольку есть сведения о том, что и на Руси, и в Западной Европе зайцев приручали, но это обычно делали скоморохи или актеры. Так или иначе, заяц Февронии живет с людьми в доме. В «Словаре символов» отмечено, что «символический смысл каждого конкретного животного зависит от его места в символической картине мира и от позы и контекста, в котором оно изображено. Так, часто встречающийся символ „прирученного зверя” может означать совершенно противоположное по отношению к изображению того же зверя в диком состоянии.<…> В общем смысле заяц символизировал воспроизводство себе подобных; противоречивость образа заключается в том, что он по природе своей может считаться как аморальным, так и добродетельным…в нем символ сладострастия и плодовитости… Женственные черты неотъемлемы от основной символики образа» 

Феврония – не единственная христианская святая, приручившая зайца. В католической агиографии ручные зайцы были у святой Мелангеллы Уэльской (VI-VII вв.) и блаженной Оринги (Христианы) Менабуой (Италия, 1237-1310). Косвенно в этих случаях прослеживается свадебная тематика: обе святые приручили зверьков скрываясь в лесах от насильного замужества.

Речь Февронии

  И уж совсем должны были насторожить княжеского слугу невразумительные на профанический слух речи Февронии, исполненные потаенного смысла, ведь дева говорила с ним на языке прорицателей, ведунов и ворожей, т. е. на «древнежреческом». У жрецов вообще принято было говорить загадками, ибо все космогонические ритуалы строились по системе вопрос – ответ, о чем сказано в книге И.П.Сухова, исследователя народных сказаний. Этот весенний ритуал вел к установлению жизненного миропорядка после разрушительного зимнего хаоса. Волхвы и предсказатели тоже отвечали загадками , например «примешь ты смерть от коня своего».

В книге «Петр и Феврония муромские» еще одной исследовательницы Повести О.А. Суховой написано: «Интересно отметить, что, когда мы в 1995 г. работали в этнографической экспедиции и посетили одно село - Толстиково - лежащее как раз в упомянутой аномальной зоне, то сначала никак не могли взять в толк, почему жительницы села говорят с нами уклончиво, обиняками. А про одну женщину ее соседка даже сказала: «Вы с ней поосторожнее, она вам глаза отвернет». Только потом от жителей других деревень мы узнали, что Толстиково - село «колдовское» и население со всей округи ездит туда лечиться и лечить скот к знахаркам и ворожеям».

И.О. Скрипиль связывает образ Февронии с русскими сказками о мудрой деве. «Вопрос о создании образа героини повести осложняется и приобретает еще больший интерес вследствие того, что как образ героини, так и вся вторая часть повести, вне всякого сомнения, теснейшим образом связаны с русским фольклором — они явились в результате творческого переосмысления русской сказки о мудрой деве<…> Варианты сказки о мудрой деве этой группы обнаруживают сходство с повестью о Петре и Февронии, прежде всего, в развитии сюжета: и там и здесь есть моменты обнаружения мудрости девушки, испытания ее мудрости и следствия этого испытания. Но сходство это слишком общего характера, чтобы, опираясь на него, можно было говорить о непосредственной генетической связи повести о Петре и Февронии с данной формой сказки о мудрой деве. Более конкретные черты сходство это имеет только в одном из невыполнимых требований, которое в сказке предъявляет мудрой деве царь и пр., а в повести князь Петр. Царь и пр. сказки предлагает мудрой деве соткать к утру из ниточки или „необмя- той коноплянинки" полотенце или десять аршин холста. Князь Петр посылает своего гонца к Февронии с наказом: „Аще мудра есть, да в сем едином повесьме лну учинит мне срачицу и порты и убрусець в ту годину, в ню же аз в бани пребуду"».

  Лечение Петра

«Пришедше же реша ей слово то. Она же взем сосудец мал, почерпе кисляжди своея, и дуну на ня, и рек: «Да учредят князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же суть струпы и язвы. И един струп да оставит не помазан.

И будет здрав!».

Для приготовления лекарственного снадобья свершила Феврония очень простой магический обряд, дунув на «кисляждь», и отправила мазь князю. В этом методе, как пишет современный исследователь, «еще меньше житийной святости». Действие даже не сопровождается православными молитвами. Исследователи, обращавшиеся к этому эпизоду, в том числе и знатоки народной медицины, рассматривают лечение как знахарское – хлебной закваской или медовым уксусом. К слову, в Муроме знахарей и знахарок не считали связанными с нечистой силой: «Они лечат людей травами, а травы – от Бога».