Фольклорная и историческая основа «Повести о Петре и Февронии»

В окружной грамоте 1547 г. митрополита Макария сказано: «Пети и праздновати в Муроме же и повсюду, Июня в 25 день, новым чудотворцем благоверному князю Петру и княгине Февронии Муромским». Согласно «Книге, глаголемой описание о российских святых», «в начале 16 в. по всем странам прошла весть, что в г. Муроме явились славные чудотворцы, дарующие исцеления приходящим к ним». Муромских святых упоминает «Летописец начала царств» (1550–е), где сказано, что царь Иван IV перед походом на Казань 13 июля 1552 г. в Муроме поклонился их мощам: «И приходитъ государь в соборную церковь града того же Рождества пречистые и к сродником своим великимъ чюдотыворцомъ князю Петру и княгини Февронии… с молениемъ». Возможно, что особое внимание Ивана IV к ним связано с тем, что победа 23-24 июня над крымским ханом под Тулой пришлась на канун дня церковного празднования святым Петру и Февронии, а строки прославления святых из канона, составленного «Михаилом мнихом», напрямую связаны с этим событием: «Веселия ходатай наста нам, светоносный день Петра и Февронии премудрыхъ, иже верою воспевающим их, даруютъ велию милость».

3 июля 1552 г. войско во главе с  царем двинулось на Казань. От  Мурома начался для молодого  царя победоносный поход. По сообщению  Жития князя Костантина Муромского, «государь царь и великий князь Иоанн Васильевич всея России самодержец… поиде на безбожного царя Казанского… и прииде государь царь со всем своим воинством во град Муром и пребысть в Муроме две недели». Здесь царь проводил смотр войскам. На седьмой день пребывания царь вновь посетил собор. 20 июля, «прииде государь в церковь Рождества пречистые и великим чюдотворцом и молебная с великими слезами на много час совершивъ и призва всесильного бога на помощь и пречистую его богоматерь и великх чюдотворцев, такоже и святых своих сродниковъ». Предание гласит, что царь Иван Васильевич дал обет в случае победы выстроить в Муроме несколько каменных храмов, а над мощами Петра и Февронии - новую соборную церковь. Строительство Богородицкого собора и царские вклады в него зафиксированы в Писцовой книге Мурома 1636 г.: «Строенье та соборная церковь блаженныя памяти государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии… Да в тябле деисус и праздники и апостоли и пророки… поставленье блаженныя памяти государя царя и великаго князя Ивана Васильевича всея Русии». Впрочем, еще составители рукописного описания собора на рубеже XIX и XX столетий отмечали: «Как у Киреевского, так и Бартенева (составители Писцовых книг Мурома 1625, 1636 гг. - О. С., Ю. С.) не указано с точностию, каким именно Иваном Васильевичем III или IV сооружен храм».

В самой Казани Иван Грозный повелел заложить храм Благовещения с двумя приделами, один из которых был посвящен Петру и Февронии: «И во единъ день созда храмъ соборный Благовещение пресвятыя владычицы нашея богородицы, на месте красне, на площаде, близ царева двора».

Идеолог похода и наставник государя митрополит Макарий прислал Ивану IV в Муром «назидание», тесно связанное с основными мотивами «Повести о Петре и Февронии». Митрополит призывает царя к змееборчеству: «Якоже солнце сияше православие в области и державе вашего царскаго отечества и дедства и прадедства великого твоего царскаго благородиа и государьства. На ню всегда свирепеет гордый он змии, вселукавый враг диавол, воздвизает на нь лютую брань погаными цари твоими недруги». Макарий напоминает о благочестивых царях Феодосии и Константине и о предках самого царя, которые «по закону сохраняли чистоту брака». В макарьевском послании впервые назидательно используются образы Петра и Февронии как идеальной супружеской пары, что в дальнейшем закрепилось в литературной традиции. Такой парой, очевидно, мыслился сам молодой государь с супругой Анастасией. В исторической реальности такой четой целенаправленно стремились быть царь Федор Иванович (сын Ивана IV) и царица Ирина (Годунова), которые в 1593 г. приложили к мощам святых покров, шитый в мастерской царицы. Это одно из наиболее поэтических произведений, исполненное с необыкновенной теплотой и любовью, т. к. царица особо почитала Петра и Февронию и молила их о даровании детей. Благочестивых царственных супругов даже современники сравнивали с муромскими святыми.

Есть документальные подтверждения почитания святых Петра и Февронии и совершения служб в их честь не только в Муроме. В «Уставе церковных обрядов, совершавшихся в Московском Успенском соборе» (около 1634) под 25 июня: «Память бл. кн. П. и кн. Ф, Мур. чюд.; благовест в лебедь, трезвон средний, а пети вкупе со отданием Предтечевым, точию им поем величание». Петр и Феврония значатся в списках имен для поминовения среди других муромских князей в трех рукописных синодиках (Муромский музей). В двух из них - Богородицкого собора (XVII в.) и Благовещенского монастыря (1695) - имена внесены в список «Великих князей Муромских» после святого Константина с сыновьями. В последнем (1713) – того же монастыря - в списке «Блговерныхъ и великихъ князей Муромских» тоже после семейства Константина. Против обеих княжеских семей приписано: «Иже во святых».

Глава 2.Мифологичесная основа «Повести о Петре и Февронии»

Для написания Повести Ермолай-Еразм использовал муромские предания о Петре и Февронии, сложившиеся за 300 лет неофициального почитания святых и «обросшие» мифическими элементами , и именно в них содержатся истории, впоследствии названные исследователями «сказочными». Подобного нет ни в одном русском житийном произведении. Более того, из Повести видно, «что вплоть до заключительной части, где речь идет о конце жизни героев, специфически христианские воззрения проявляют себя лишь в комментариях к происходящему и в характерных речевых оборотах. Развития действия они не затрагивают». Известный историк В. О. Ключевский отметил, что «в истории древнерусской агиографии она имеет значение только как памятник, ярко освещающий неразборчивость, с какою древнерусские книжники вводили в круг церковно-исторических преданий образы народного поэтического творчества».

Современный читатель узнает в «Повести» много знакомых сюжетов: о премудрой деве, трудных загадках, огненном змее, мече-кладенце, царевне-лягушке. С ними он встречался, когда в детстве читал или слушал сказки. А сказочное, как известно, внешне противоположно христианскому. Уже одно это настраивает читателя на восприятие истории о Петре и Февронии как затейливой небылицы. Ведь именно так воспринимается сказка, поскольку один из основных ее признаков – заведомая небыль всего, что в ней происходит. Недаром говорится: «Сказка – ложь». Однако так было не всегда. В середине прошлого века российский фольклорист В. Я. Пропп показал, из чего и как складывается сказка. Ученый обратил внимание, что так называемые «волшебные» сказки – например, об Иванушке-дурачке/царевиче – строятся по одной схеме. В каждой из них обязательно присутствуют общие элементы. Начало сказки показывает героя неприглядно: лежит дурень на печке целыми днями, бока пролеживает. Потом что-то заставляет его отправиться в дальнюю дорогу. Путешествие оказывается непростым: герою приходится решать трудные задачи, сражаться с чудовищем и победить его необычным оружием, погибнуть, а потом возродиться при помощи чудесного снадобья. Но самое главное, что из поездки Иван привозит себе умницу и красавицу жену, по возвращении получает как минимум полцарства, а сам из дурака превращается в царевича.

В основе такого рода сказок лежит древний обряд инициации – посвящения юношей в мужчины. В нем подростки подвергались жесточайшим физическим испытаниям. Сам же ритуал символизировал смерть юноши («Иванушки-дурачка») и рождение мужчины («Ивана-царевича»). Выдержавший обряд становился полноценным членом общества, получал право жениться и мог занимать видные должности.

Все эти элементы присутствуют и в Повести: князь Петр побеждает змея мечом-кладенцом; заболевает, что символически соответствует смерти; чудом исцеляется, т. е. рождается заново; получает необыкновенную жену и Муромское княжество. Правда, в сказке сюжет заканчивается свадьбой, после которой не происходит никаких событий, т. к. именно свадьбой завершается цикл обрядов инициации. Повесть же рассказывает нам и о событиях семейной жизни Петра и Февронии.

Во времена создания Повести те ее фрагменты, которые сейчас считаются сказочными, таковыми не являлись. Они были частями пусть умирающего, но мифа. Это значит, что они входили в систему мировоззрения человека. В отличие от сказки в миф верят, действительно существующими считаются все его элементы и персонажи, а сконструированный фантастический мир включается в окружающую обстановку на правах реальности. И человек мыслит и ведет себя по определенным правилам, так, как будто выдуманные им образы окружают его, влияют на его дела и поступки. Нарушить эти правила – значит разрушить существующий порядок.

«И.П.Сахаров: «Тайные сказания русского народа всегда существовали в одной семейной жизни и никогда не были мнением общественным, мнением всех сословий народа. Века и события, изменявшие Русскую землю, обновляли людей вместе с их понятиями; но в этих обновлениях не могли участвовать все народные сословия. Люди, близкие к престолу, люди, участвовавшие в служении церкви, люди, исполнявшие общественные должности по городам, более всех обновлялись; люди промышленные участвовали в обновлении исполнением только нужд, примыкали к людям с обновленными понятиями, но никогда не выходили из границ семейной жизни; люди сельские всегда и постоянно находились в семейной жизни. Взгляните на их занятия в XIX веке. Они одни и те же, какие были в X, XII и XVIII веках: там и здесь земледелие, там и здесь сельская промышленность, там и здесь поверья. Люди, обновлявшие свою жизнь, оставляли понятия и поверья, противные образу их действования; люди, оставшиеся в неизменной жизни, никогда не изменяли ни своих понятий, ни своих поверий».  

Огненный змий и волшебное оружие

«Се убо в Русийстей земли град, нарицаемый Муром. В нем же бе самодержьствуяи благоверный князь, яко поведаху, именем Павел. Искони же ненавидяи добра роду человечю, дьявол всели неприязненаго летящаго змия  к жене князя того на блуд. И являшеся ей  своими мечты, яко же  бяше и естеством; приходящим же людем являшеся, яко же князь сам епдяше з женою своею. Теми же мечты многа времена преидоша».

И.П. Сахаров, российский археолог, собиратель песен, народных верований, преданий и обычаев, в своей книге «Сказания русского народа», собравшей в себе словестные фольклорные предания, вот что пишет о змее: «Известно всем и каждому на Руси, что такое за диво огненный змей. Все знают, зачем он и куда летает; но вслух об этом никто не решается говорить. Огненный змей не свой брат; у него нет пощады: верная смерть от одного удара. Да и чего ждать от нечистой силы! Казалось бы, что ему незачем летать к красным девицам; но поселяне знают, зачем он летает, и говорят, что если огненный змей полюбит девицу, то ее зазноба неисцелима вовек. Такой зазнобы ни отчитать, ни заговорить, ни отпоить никто не берется. Всякий видит, как огненный змей летает по воздуху и горит огнем неугасимым, а не всякий знает, что он, как скоро спустится в трубу, то очутится в избе молодцом несказанной красоты. Не любя, полюбишь, не хваля, похвалишь, говорят старушки, когда завидит девица такого молодца. Умеет оморочить он, злодей, душу красной девицы приветами; усладит он, губитель, речью лебединого молоду молодицу; заиграет он, безжалостный, ретивым сердцем девичьим; затомит он, ненасытный, ненаглядную в горючих объятиях; растопит он, варвар, уста алые на меду, на сахаре. От его поцелуев горит красна девица румяной зарей; от его приветов цветет красна девица красным солнышком. Без змея красна девица сидит во тоске, во кручине; без него она не глядит на божий свет; без него она сушит, сушит себя. Посудите же, добрые люди, какое горе для семьи—гость огненный змей! Неизвестно, когда и кем открыто средство—как погубить змея. Пред тем часом, как быть змею, насыпают на загнетку снегу, собранного в крещенский вечер. Говорят, что змей, когда будет опускаться в трубу, погибает от него навсегда».

В славянском фольклоре нередко змей принимает образ мужа (живого или умершего) обольщенной им женщины. В работе Н.К. Козловой «Восточнославянские былички о змее и змеях» собраны сюжеты из народных мифов и сказок о змее-искусителе. Вот некоторые из них :

1) Отданная черту

Парня женят насильно. Он перед венчанием желает, чтобы с его молодой черт венчался. Когда едут от венца, рядом со свадебным поездом всю дорогу бежит заяц. Каждую ночь после этого к молодой летает змей и живет с ней. Она хворает, желтеет и умирает. Перед ее смертью змей не прячется и днем: огненным петухом сидит на сундуке до тех пор, пока она не умирает.

( П.И.Легенды, 1892, с.82 (г); черт=змей; сл. Араповка Купян. у.Харьк. губ. (13). )

2) Неминуемая гибель (тоскует - сохнет - умирает)

Девушка (женщина) тоскует о парне( муже ), умершем ( ушедшем на войну, в армию, уехавшем, бросившем ее ). Мифическое существо в образе парня ( мужа ) начинает посешать ее, вступает с ней в любовные отношения. ( Летает огненным, рассыпается искрами. ) Наказывает никому не говорить о нем ( успокаивает, утешает, носит подарки, превращающиеся в гадость ). Женщина скрывает свою связь ( иногда, наоборот, рассказывает ) Родные, близкие ( замечают странности в ее поведении: разговаривает о кем-то невидимым, обнимает столб, уходит по ночам во двор и проч.) пытаются принять меры - безрезультатно. Женщина сохнет ( чахнет, желтеет, болеет) и умирает. ( См. паралл.: С:А.IY.3.1. )

( Бондаренко, с.118; сатана-любостай в виде огн. змея.; Тамбов).

3) Ребенок от мертвеца

К женщине ходит мертвый муж. От него рождается ребенок. Знающий человек ( колдун ) производит определенные действия ( ударяет по зыбке рябиновыми "батожками" ). Ребенок превращается в пепел ( исчезает ). 

(Водлозерье, N 108; покойник; Карел., Пудож. р.,д. Пога (10). 

  Для жителей XIVв. образ змея был знаком и нес в себе определенный подтекст. Как правило, в этих сказаниях змей не появляется просто так – либо муж умер и жена по нему тоскует, либо жену не любит супруг. «Неприязненный змей» летает в княжеский терем потому, что неполадки в семье у Павла. Равнодушен он к жене своей. Вряд ли у правителя Мурома было столько и такой важности государственных дел, что к супруге заглянуть некогда. Вот дьявол и воспользовался, что Павла по ночам у княгини не бывает и настрополил змея. Необычность нашей ситуации в том, что змей жене Павла «волшебством своим… являлся таким, каким был на самом деле, а приходящим людям казалось, будто это сам князь» Несмотря на то, что змей являлся ей в своем подлинном мерзком обличии, принимала она его долгое время. В какой-то момент ей все же пришлось открыться супругу.

На случившееся Павел прореагировал совсем не как горячо любящий муж: обвинений жене не высказал, сцен ревности не закатывал, а сел и «мысляше, что сотворити змиеви, и недоумеяше» - наказать тварь за оскорбление княжеского достоинства, конечно надо - но как? И мысли у него не возникло, чтобы просто отвадить змея известными народными способами, а ведь средства борьбы с таким змеем были известны и довольно просты: от его ухаживаний защищались отчитыванием молитвами, обкладыванием во время сна «лутожечными» (липовыми) крестами, «зааминиванием» всех отверстий в доме. Однако способа физического уничтожения такого сверхъестественного существа Павел не знал. Он нашел выход в приеме, широко используемом разведкой всех времен и народов, предложив жене активнее пообольщать змея, чтобы вызнать у нечистого информацию о возможных причинах его смерти. При этом князь выдвинул моральное обоснование действия: «Если узнаешь об этом и нам поведаешь, то освободишься не только в этой жизни от злосмрадного дыхания и шипения его и всего этого бесстыдства, о чем даже говорить срамно, но и в будущей жизни нелицемерного судью, Христа, тем умилостивишь». Жена и сама желавшая избавиться от надоевшего и опасного любовника, это и сделала, заключив змея в горячие объятия и выпытав у него тайну.