Автор работы: Пользователь скрыл имя, 08 Ноября 2009 в 15:12, Не определен
Запад и Восток в XVIII веке
В 1642 г. умирает Ришелье, годом позже — Людовик XIII. В наследство новому королю Франции — пятилетнему Людовику XIV (1638—1715) и его матери-регентше остается начатая еще кардиналом Тридцатилетняя война и бесчисленные внутренние проблемы.
В истории смена правителей нередко сопровождалась недовольством "низов", поднимавших бунты и восстания. Так было и на этот раз: волнения охватили крестьянские селения и города; к тому же в 1648—1649 гг. Францию сотрясала так называемая "судейская" (или "парламентская") Фронда, которая не прочь была использовать восстание "низов" в своих целях. Однако известие о казни английского короля (1649) примирило фрондеров с правительством.
В 1661 г. умирает кардинал Джулио Мазарини, преемник Ришелье на министерском посту, и 22-летний король Людовик XIV объявляет, что отныне он сам будет своим премьер-министром.
Вершина абсолютизма. Два кардинала — Ришелье и Мазарини — настолько преуспели в деле возвышения королевской власти, что даже в среде духовенства появляются ее откровенные защитники. Так, видный деятель католической церкви Жак Боссюэ (1627—1704) в своих проповедях и сочинениях отстаивает идею божественного происхождения абсолютной власти государя и обосновывает его исключительное право на жизнь, имущество и убеждения подданных.
Людовик XIV обеспечил блеск и роскошь своему двору и аристократической верхушке.
Давайте в качестве "туристов" посетим Версаль — резиденцию короля — и послушаем, о чем говорит экскурсовод.
"Возведение
Версаля потребовало огромных
денежных средств — до 500 миллионов
ливров. Только при сооружении
водопровода, предназначенного
В Версале установлен строжайший, почти ритуальный этикет. Покой и безопасность короля охраняет десятитысячная гвардия кавалеристов и пехотинцев; количество слуг всех рангов доходит до четырех тысяч человек. Высшее дворянство страны почитает за честь войти в их число. Среди должностей есть такие, как "хранитель галстуков короля", "капитан комнатных левреток" (карликовая порода борзых собак). Утренний подъем, туалет, завтрак короля совершаются публично как некое священнодействие. Право подавать сорочку королю или нести вечером перед ним свечу оспаривается принцами крови. Присутствовать при этом считается высшей честью. Людовик XIV любил роскошь и требовал того же от своих приближенных. Пышные балы, усыпанные драгоценностями костюмы нередко разоряли их, что ставило придворных в полную зависимость от милости и щедрости короля. И он осыпал их наградами, оплачивал долги, дарил им деньги на карточную игру за королевским столом и прочие развлечения, с невероятной быстротой опустошая государственную казну".
Понятно, что при таких расходах король постоянно нуждался в ее пополнении. С этой целью он в 1696 г. возвел в дворянское звание пятьсот буржуа, взяв по 6000 ливров с каждого. А в 1715 г. правительство ликвидировало все дворянские патенты, выданные после 1689 г., и снова пустило их в продажу.
При Людовике XIV преследовалась даже мало-мальски свободная мысль. За нарушение дворянином королевского "правосудия", то есть прихоти, а зачастую и произвола, следовало суровое наказание, вплоть до смертной казни. Но стоило преступнику выразить полное послушание и поступить на королевскую службу, как он восстанавливался в правах.
Поскольку свободомыслие часто исходило от непокорных протестантов, Людовик XIV приступил к постепенному лишению их ранее дарованных прав. Перешедших в католичество гугенотов король освобождал от долгов бывшим единоверцам, от постоя войск, от двухгодичного взноса налогов, выдавал премию: дворянину до 3000 ливров, а простолюдину — 6 ливров.
Гугенотам запрещалось состоять на государственной службе, заниматься финансовой деятельностью, быть юристами, врачами, учителями. Хоронили своих покойников протестанты только ночью и втайне. С 1681 г. разрешалось отнимать у родителей детей и обращать их в католичество.
В 1685 г. был отменен Нантский эдикт. Тюрьмы были переполнены гугенотами. Еще До отмены эдикта около 400 тысяч протестантов покинули Францию. Многие искусные мастера-ремесленники оказались в Англии, Голландии, Швейцарии, Пруссии и даже в Америке.
Покончив с протестантами, Людовик XIV обрушился репрессиями на янсенистов — представителей религиозно-фи-лософского течения в католицизме, начало которому в XVII веке положил голландский богослов Янсений. Оставаясь в лоне католической церкви, янсенисты восприняли некоторые положения протестантизма, например идею предопределения. Янсений утверждал, что Христос пролил свою кровь не за всех людей, а только за "угодных" ему. Янсенистами преимущественно были образованные горожане — буржуа и часть аристократии. С протестантами их сближало открытое неприятие иезуитов. Янсенистом, кстати, был Блез Паскаль. Ссылки, аресты, преследования янсенистов были свидетельством разгула деспотизма и тирании. Для многих становилось очевидным, что абсолютизм, который в первой половине XVII в. воспринимался как опора стабильности, мира и покоя, превращался в свою противоположность.
Абсолютизм и классицизм. Под стать пышности королевского дво- ра помпезный стиль насаждался в литературе, музыке, живописи. Художникам и писателям, прославлявшим мощь и величие абсолютизма, Людовик XIV назначал большие пенсии и премии. И даже привилегия создавать угодные режиму произведения закреплялась за "нужными" людьми. Так, в 70-е годы XVII в. исключительное право создавать оперы имел аббат Перрен, затем оно было передано композитору Жаку Люлли.
Тогда же в литературе и искусстве сложилось направление, вошедшее в историю европейской культуры как классицизм. Избрав образцом для подражания античное искусство ("классику"), классицизм оставил миру немало выдающихся произведений живописи, литературы, музыки, архитектуры. Но его постигла особая судьба. Классицизм оказался удобным абсолютизму тем, что в нем, как и в абсолютизме, утверждались незыблемость и всесилие правил и авторитетов. Его можно было использовать как средство укрепления королевской власти. При этом третировалась трогательная средневековая лирика трубадуров, осмеивались рыцарские романы.
В искусстве, как и в жизни, все должно было находиться в рамках предписанных норм и правил, каждому человеку и каждой вещи было отведено свое место. Так, устанавливалась иерархия жанров — "высоких" (трагедия, эпопея) и "низких" (комедия, сатира, басня). Персонажами "высоких" жанров были герои Античности, знатные люди с изысканными манерами, напыщенными позами, рассуждавшие о философских и нравственных проблемах. Артистам предписано было изображать чувства радости, горя, удивления определенными художественными приемами и жестами. Например, горе полагалось изображать сцепленными пальцами и заломленными над головой руками.
В "низком" жанре изображались люди из простонародья с их естественными повадками, смехом, юмором, живой народной речью, остроумными репликами и запутанными, как в жизни, ситуациями.
Образец "высокого" жанра в архитектуре — Версальский дворец. Давайте еще раз посмотрим на Версаль, но теперь уже с высоты птичьего полета.
Внешний вид Версаля — это олицетворение эпохи Абсолютизма и Классицизма. Все так симметрично правильно и геометрически точно в планировке парков ансамбля, что напоминает скорее не живую, а талантливо сконструированную человеком искусственную природу. Не исключено, что и у наших с вами современников, и у людей XVII в. могли возникнуть противоречивые ощущения. С одной стороны, Версаль воспринимается как символ величия человеческого разума, способного облагородить и упорядочить природу; с другой — человек постоянно чувствует себя в тисках абсолютной разумности, правильности, которые сковывают его, вынуждая подчиниться силе непререкаемого порядка. Все как бы застыло в искусственном раю, в котором одни себя чувствуют превосходно, другие испытывают потребность освободиться от этого "рая".
Так было и с некоторыми писателями, художниками классицизма — они рискнули выйти за его пределы. Известные вам Мольер (1622—1673) и Жан Расин (1639—1699) своими произведениями стали активно искать героев в низах, чем вызвали ненависть салонной аристократии. Окунаясь в реальную жизнь со всеми ее радостями и бедами, оба прокладывали тем самым путь литературе и искусству следующего, XVIII века.
От религиозной общности — к государственной. Средневековый западноевропеец ощущал себя прежде всего христианином, а затем уже крестьянином или ремесленником, франком или провансальцем. В XVI—XVII вв. религиозная принадлежность уже не могла служить объединяющим и примиряющим началом: отношения между людьми на религиозной почве нередко доходили до крайней враждебности.
Все чаще и чаще на вопрос, кто же они, люди называли свою государственную принадлежность: подданные короля Франции или Испании, граждане Голландской или Швейцарской республики.
Осознание людьми своей государственной принадлежности было в конечном счете следствием тех процессов, которые происходили в XVI—XVII вв.: изменений в представлениях о мире, постепенного разрушения традиционного общества, освобождения государств из-под церковной опеки.
В XVII—XVIII вв. народы еще не оказывали заметного влияния на политику своих государств. Поэтому государственный интерес формировался без их непосредственного участия. Но это вовсе не означает, что мнение отдельных людей и групп, общества в целом вообще не учитывалось.
Приблизительно с середины XVII до середины XVIII в. интересы абсолютных монархов большинства стран Европы в сущности совпадали с интересами подавляющего большинства населения этих стран. Этот период нередко называют "золотым веком" абсолютизма.
«Государство – это я!». Как видим, преодоление последствий "войны всех против всех" и дальнейшее развитие стран Европы было невозможно без многократного усиления власти правителей. Общество в тот период еще не могло наладить управление своими, делами, а традиционные отношения уже не обеспечивали устойчивости и порядка. Поэтому усиление королевской власти в ряде стран Европы, и в частности во Франции, приветствовалось большинством населения; государственный интерес понимался во Франции как поддержка подданными неограниченной власти короля и обязанность короля охранять права и привилегии подданных.
Фраза "Государство — это я!" принадлежит "королю-солнцу" Людовику XIV. Он считал, что монарх должен быть и законодателем, и исполнителем государственных решений;
что одному лишь королю принадлежат достоинство и величие государства, и единственный смысл жизни остальных французов — приумножение славы и успехов своего короля;
придворный этикет подчеркивает его сверхъестественное происхождение, да и сам французский язык, по мнению Людовика,-совершенствуется для того, чтобы служить возвеличению его персоны. И король, и его подданные были уверены в том, что королевская власть имеет божественное происхождение.
Король обладал суверенитетом, то есть полной независимостью от своих подданных. Суверенитет короля означал также его исключительное право издавать законы, объявлять войну и заключать мир, набирать войско, назначать чиновников, взимать налоги, вершить суд, присваивать чины и звания и даже следить за дисциплиной священников.
Но, обладая такой властью, король должен был oxpaнять права всех французских сословий: духовенства, дворянства и "третьего сословия", в которое входили все остальные под» данные — крестьяне, ремесленники, купцы, а с XVI в. — буржуа и рабочие. Именно "третье сословие" платило налоги и выполняло различные повинности в пользу первых двух, а также в пользу государства в целом.
Королевские указы приобретали силу закона только тогда, когда регистрировались верховным судом, или так называемым Парижским парламентом. Если парламент считал указ незаконным, то мог отказаться его регистрировать. При Ришелье суды были поставлены под государственный контроль, но уже в начале XVIII в. без согласия провинциальных "парламентов" королевские указы не действовали.
"Колесики" и "винтики" государственного механизма. Ни на одно из старых сословий в полной мере опираться было уже невозможно. Во-первых, в условиях разрушения традиционного общества границы между сословиями размывались. Нищие дворяне, нередко — беднее своих крестьян, и одворянившиеся буржуа были типичным явлением того времени. Во-вторых, сословия нередко состояли из групп с противоположными интересами — например, крестьян и ростовщиков. Дворянство тоже уже было неоднородным. Всех дворян условно можно было разделить на дворян шпаги и дворян мантии. Первые — дворяне с рождения, обладавшие, помимо богатых родословных, многими традиционными привилегиями. Дворяне мантии (название происходит от принятого у судей и адвокатов обычая облачаться при исполнении своих обязанностей в мантии) — это вчерашние буржуа, купившие государственные должности, а вместе с ними — дворянское звание и право не платить налоги. Они не могли похвастать-. ся длинным списком знатных предков: "новых дворян" возвеличил король, и они были в гораздо большей зависимости от его милостей, чем их родовитые соперники. Между дворянами шпаги и дворянами мантии шла постоянная борьба за влияние на короля.