Влияние декабристов на развитие Забайкальского края

     Как это видно из документов государственного архива Забайкальского края, в Благодатской дистанции в 1827 году добыча составила около 42 тысяч пудов руды, из которых 42% дали Екатерино-Благодатский рудник и прииск. К 1828 году в выработках, где трудились декабристы, в Крещенском и Степановском провалах, руда осталась только в почве "в виде налетов и небольших гнёзд", остальные "вынуты почти на очистку и разведками, пройденными в сем руднике, для отыскания руд, ничего не найдено".

     Огромным событием для декабристов,  чуть ли не праздником, стал  приезд петербургских дам –  героических женщин М.Н.Волконской и Е.И.Трубецкой. О них и о других женщинах стоит рассказать особо, чтобы не "комкать" повествование. Пока лишь заметим, что их приезд стал для узников ярким светом в окне. А для императора – миной. Ведь декабристам была запрещена переписка, вокруг них было глухое молчание. Приезд женщин разрушил этот умысел Николая I.

     Когда потеплело, декабристов стали выпускать на прогулки. Но только в кандалах и с охраной. На прогретых солнцем "увалах" зеленели плотные перья мангира, появились махровые лепестки ургуя. А вскоре заалели яркие завитушки царских кудрей, белые бутоны Марьиных кореньев.

     Трубецкой С.П., прогуливаясь, сосредоточенно собирал цветы, аккуратно складывал в букеты и осторожно клал на какой-нибудь плоский камень. А когда, гремя кандалами, возвращался в свой каземат, сюда приходила Екатерина Ивановна и нежно прижимала эти цветы к груди. Всё лето в убогом домике прекрасных дам стояли в банках трепетные забайкальские цветы, собранные их мужьями.

     На Благодатке декабристы пробыли  до 18 сентября, а затем были отправлены  в Читинский острог, куда прибыли  29 сентября 1827 года.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

§3. Пребывание декабристов в Чите.

Читинский острог.

     Пока первая партия декабристов  "долбила" в Благодатке руду, в Читинском остроге готовились  принять остальных узников. Они  в крепостях были в полном  неведении – куда повезёт,  когда. А тайному Кабинету было известно всё. Он принял предложение генерал-губернатора Восточной Сибири Лавинского временно, до постройки тюрьмы разместить их в Читинском остроге. Это по пути к их новой тюрьме, острог далеко за Байкалом, отрезан от всего мира.

     О том, что представляет этот острог, ни Дибич, ни Сперанский, ни Бенкендорф знать не могли и согласились с доводами Лавинского.

          В Читинский острог декабристы  начали поступать с 28 января 1827 года. К началу 1828 года сюда прибыло  67 человек. В 1828 году поступило ещё 13, вскоре к ним присоединили и первых восемь, томившихся в Благодатском руднике. Всего через Читинские казематы (Малый, Дьячковский и Большой) прошло 86 узников, из них 75 декабристов, трое осужденных по делу о возмущении Черниговского полка, трое – по делу о возмущении Литовского пионерного батальона, четверо – по делу Оренбургского общества и один – по делу Астраханского тайного общества.   

     Причиной заключения всех осужденных  в один Читинский острог были  опасения Николая I, заключавшиеся в том, как бы под влиянием декабристов не возникло общего бунта всей Восточной Сибири.

     Под временную тюрьму в Читинском  остроге определили два дома. Один взяли в аренду у мещанина  Мокеева, другой у отставного  канцеляриста Дьячкова. Ещё два  дома сняли под караульни. Для охраны из Нерчинского Завода привезли инвалидную команду, потом добавили роту пехоты и сотню городовых казаков. Фельдъегерские тройки снова поскакали в Сибирь, теперь уже прямо в Читу.

     Официально далёкая забайкальская  деревушка называлась тогда острогом. Но все декабристы в своих письмах и разговорах называли её Читой, "этим неразгаданным доселе словом". Будем для краткости, и мы называть Читинский острог Читой, ведь и Иркутский острог называли просто Иркутском. Тем более что и острога в полном смысле этого слова здесь в ту пору уже и не было.

     Как добирались сюда декабристы, мы уже знаем. Преодолевая тысячеверстные  расстояния, они уже кое-что знали  о Чите. Александр Фёдорович Бриген  сообщал с половины пути: "В  Чите строят казармы деревянные, но они не готовы, а до тех пор мы будем помещены по нескольку вместе в разных домах…".

     Хоть Лепарского еще не видел никто, кроме Благодатских узников, Бриген уже знал, что "он очень добрый человек". Беспроволочный телеграф работал бесперебойно на всём протяжении от Петербурга до далёкой Читы ("Четы" – как писал с дороги А.Ф.Бриген).

    Первые узники "прикатили" в Читу на залихватских тройках, едва от неё отъехала в Благодатку Трубецкая Е.И. со своей служанкой. Новый год они встретили в дороге и приехали в рождественские морозы. Самому  старшему – Торсону – было тридцать семь, самому младшему – Анненкову – двадцать пять (ещё двое других – братья Муравьевы: Александр и Никита).

     Когда этих четверых выводили на уборку единственной читинской улицы, только выправка выдавала в них бывших военных. Никто бы и подумать не мог, что ещё недавно на старшем была роскошная форма морского капитан-лейтенанта.

     Через месяц после отправки  первой читинской партии тронулась  из Петропавловской крепости и вторая. В ней тоже было четыре человека.

     Прибывая в Читу, декабристы с  первых же шагов, как и в  Нерчинских рудниках, сталкивались  с грубым и жестоким обращением  тюремной администрации. Барон  Розен, говоря о своих первых  впечатлениях в Чите, передаёт историю с капитаном Ивановым, заметившим на его пальце золотое обручальное кольцо.

 −  Это что у тебя ещё на  пальце?

 −  Обручальное кольцо.

 −  Долой его!

     Розен возразил на это распоряжение, что это обручальное кольцо  не снимали с него ни в Зимнем дворце, ни в каземате.

 −  Долой его! Тебе говорю!

     Тут Розен рассердился и ответил:

 −  Возьмите его вместе с пальцем!

     После чего сложил руки накрест  на груди, прислонился к печке  и ожидал развязки. Такая решительность  Розена заставила вмешаться в это дело присутствовавшего здесь плац-адъютанта Куломзина, и капитану Иванову пришлось отказаться от своего требования.  

     К весне оба дома-каземата были  переполнены, в них проживало  человек сорок. Была великая теснота: на нарах можно было спать только на боку. Обедать приходилось на разборном "столе", для которого вносили козлы и на них настилали доски.

     Из-за тесноты и столпотворения  Лепарский попросил Петербург  приостановить присылку новых  узников до окончания строительства  нового каземата. Траншеи под фундамент и ров для частокола декабристы копали сами. Каждый понимал, что самым тягостным в положении их товарищей, разбросанных по семи крепостям, была неизвестность – долго ли томиться им в каменных мешках, куда повезут, когда? Некоторые из них так и остались в них на десять и двадцать лет.

     К осени новая временная тюрьма  – большой каземат – была  готова. А "американскую" по  эскизу Лавинского начали закладывать в Петровском заводе. Её строительство будет идти быстрыми темпами.  А пока декабристы справляли новоселье в новом каземате Читы. Каземат размером 23×13 метров разделялся на пять горниц и сени, где стояли часовые. В четырёх комнатах ("Псков", "Новгород", "Москва" и "Вологда") размещалось от 15 до 20 человек. Построен он был дурно: окна с решётками были без колод, их приделали прямо к стенам. Зато в нём вместо нар стояли деревянные кровати – их заказали на свои деньги. В общей комнате стояли большой стол и скамейки. В пятой "дежурной" комнате постоянно находились два унтер-офицера, осуществлявшие надзор за узниками и следившие за исправностью несения солдатами внутреннего караула.

     Одну из четырёх комнат Лепарский  отдал благодатцам. Их привезли  в Читу  "особенно бережливо". Сохранились документы, довольно подробно характеризующие подготовку к переводу и перевод декабристов из Благодатского рудника в Читинский острог⁵. Сопровождал их тот же добрый прапорщик Резанов, что заменил Рика. Перед отправкой в Читу начальник Нерчинских заводов приказал Резанову сверх воинской команды брать на каждой станции по пять вооружённых крестьян, а на ночь в помощь караулу ставить шесть пеших. Незадолго до этого партия каторжан на одном из этапов (в Газимурских Кавыкучах) разоружила конвой. Она отобрала у препровождавших их казаков и крестьян оружие и одежду, а их самих "заперла в каталажку". К счастью, каторжники разбежались по окрестным лесам, и декабристы добрались до Читы без происшествий. При переводе декабристов из Благодатского рудника в Читу они проезжали и через наше село, возможно, останавливались в Шелопугино на ночлег. Дамы ехали впереди: их как бы прикрывали с тыла.

     Вторую комнату нового каземата  заняли заядлые спорщики. В ней  стоял шум и гам, и потому  её окрестили Новгородом: там  в своё время проходили вече, очень шумные сходки. Ещё одной комнате присвоили имя Пскова: Псков всегда считался младшим братом великого Новгорода.

     Декабристы М.Бестужев, барон А.Розен  и другие многое рассказывают  о жизни их в Чите. "Наше  отделение было самое маленькое, – говорит в своих записках Бестужев, – а в нём всё-таки затискались восемь человек: я с братом, Юшневский, Трубецкой, Якубович, двое Борисовых и Давыдов. Но как, – Боже ты мой, – как прочие могли разместиться? Я теперь, припоминая прошедшее, часто думаю, что это был какой-то бестолковый сон, кошмар…

     Читать или чем бы то ни  было заниматься не было никакой  возможности, особенно нам с  братом или тем, кто провёл годину в гробовом безмолвии богоугодных заведений: постоянный грохот цепей, топот снующих взад и вперёд существ, споры, прения, рассказы о заключении, о допросах, обвинении и объяснения, – одним словом, кипучий водоворот, клокочущий неумолчно и мечущий брызгами жизни". Барон Розен, в свою очередь, говорит в своих записках: "Нам было тесно, но не скучно: цепи наши не давали нам много ходить, но по мере того, как стали к ним привыкать и приучились лучше подвязывать их на ремне или вокруг пояса, или вокруг шеи на широкой тесьме, то могли ходить в них скоро, даже вальсировать. Между домиком и частоколом было пространство в две сажени шириною, по коему прохаживались несколько раз в день". Так как в Чите не было рудников, то ссыльным пришлось заниматься земляными работами: починкой и проводкой домов. Также декабристы благоустраивали читинские улицы, чистили конюшни, засыпали песком овраг – Чертову могилу, строили собственную тюрьму. Зимой, в холодное время, в особом помещении мололи муку на ручных жерновах. Здесь было положено начало артельного хозяйства, общими были деньги, продукты. В часы отдыха занимались огородничеством. Александр Поджио был итальянец и очень страдал от отсутствия фруктов. Вдруг приходит крестьянин и предлагает яблоки. Целый мешок. Поторговавшись, Поджио выложил два рубля. И даже присвистнул от удивления, увидев, каковы эти яблоки. Барон Розен говорит: "Товарищ наш А.В.Поджио первый возрастил в огороде нашего острога огурцы на простых грядках, а арбузы, дыни спаржу, цветную капусту и кольраби – в парниках, прислоненных к южной стене острога".

     Сто пять гряд, разбитых в остроге,  обеспечивали овощами всех декабристов (Е.Оболенский: "Осенью мы собираем овощи с гряд, квасим капусту, свеклу, укладываем картофель, репу, морковь и другие овощи для зимнего продовольствия"). А огурцов засаливали столько, что хватало на всех. Когда старостой артели избрали Андрея Евгеньевича Розена, он засолил в сорокаведерных бочках шестьдесят тысяч огурцов по рецепту, который может пригодиться и нам: "Валили вперемежку ряд листьев черной смородины и укропу, до верху бочки, потом заливали всё из больших артельных котлов кипятком и рассолом. С тех пор у меня иначе не солили огурцов в бочонках для домашнего потребления, и таким образом солёные огурцы держались превосходно целый год до новых огурцов". В общественном огороде декабристов, на удивление местным жителям, поспевали отличные урожаи овощей, часть которых они раздавали читинцам-беднякам. Жители с тех пор с удовольствием стали сажать огурцы и другие овощи и употреблять их в пищу.

     Здесь же начала действовать  "каторжная академия". Многие каторжники обладали обширными знаниями в своих областях. По вечерам они стали делиться ими с другими. В каземате читались лекции по физике, химии, высшей математике, истории России, русской словесности. Многие изучали иностранные языки. Лунин в Чите овладел греческим языком, Михаил Бестужев изучил шесть языков, Завалишин научился писать и говорить на одиннадцати языках! Это была "академия" поневоле. Иначе можно было сойти с ума – как заметил один из узников.

     Читинские обыватели не раз  удивлялись, видя, как из ворот  каземата в сопровождении часового выходили двое заключённых с ящиками и треногой. Появляясь в разных местах, они ставили на треногу какой-то прибор, что-то измеряли, чертили и рисовали. Это бывший подполковник Пётр Иванович Фаленберг и Николай Александрович Бестужев (моряк, капитан-лейтенант флотского экипажа) снимали план Читы и окрестностей. План, который они снимали – план "Фаленберга", – теперь тоже бесценная историческая реликвия. Чита, превращаясь в город, имела чёткий топографический план. Но нередко Бестужева видели и одного. Правда, при часовом. Он неутомимо писал виды Читы.

     Многие из декабристов изучили разнообразные ремесла: столярное, токарное, переплетное, портняжное и сапожное. Некоторые, например, Николай Бестужев и Торсон, занимались механикой, хотя обладали только самыми первобытными инструментами. Н.Бестужев, бывший моряк весь отдался делу упрощения хронометров, столь необходимых при мореплаваниях, что ему удалось, а затем занялся устройством часов, первый экземпляр которых был подарен им жене декабриста Александре Григорьевне Муравьёвой. Его друг Торсон, с помощью таких же несложных инструментов, построил модели жатвенной и молотильной машины.