Сельскому и городскому священнику
такого выхода не представлялось.
Новая вера требовала, очевидно, и новых
служителей! Старым оставалось бороться
до последней возможности, а потом либо
подчиниться, что было фактически невозможно,
либо окончательно порвать с дворянской
церковью и уступить свое место послушным
ставленникам никониан. И партизанская
борьба, которая велась до сих пор от случая
к случаю, сразу разгорелась по всей линии,
захватив собою весь профессиональное
приходское духовенство.
На первом плане борьбы приходского
духовенства поставил апологию
старой веры. Было бы огромной
ошибкой смотреть на пространные
челобитные первых борцов за старую веру
как на неоспоримое доказательство невежества
и духовного убожества их авторов, как
это делают многие историки раскола. Челобитные
проникнуты искренностью и глубиною убеждения
и обнаруживают нередко огромную эрудицию
их авторов. Эрудицию, правда, в стиле Иосифа
Волоцкого и его школы, но все же импонировавшую
тогдашнему обществу. Авторы челобитных
защищают “прежнюю христианскую веру”,
провозглашая никоновские нововведения
“новой незнакомой верой”. Для них эта
прежняя вера заключалась именно в знании
и соблюдении верных способов угождения
божеству. В старых харатейных книгах,
которыми, как величайшей святыней, гордились.
Например, соловецкие монахи, были изложены
эти верные способы. Соблюдая их, Зосима
и Савватий снискали богоугодное житие
и явили миру “преславные чудеса”. Харатейные
соловецкие книги “предания” этих чудотворцев,
тот церковный чин и устав, который и монахам
откроет путь ко спасению. Московская
церковная традиция восходит к московским
чудотворцам, “в посте, в молитве и в коленопреклонении
и слезами богови угодивших”. И “законы
их, ими же они богови угодивши” дали им
дар чудотворения и изгнания бесов. Главные
“законы”: перстосложение двумя перстами,
как “знаменуют себя” Иисус и святые
на иконах, трисоставный крест, восьмиконечный,
составленный якобы по образцу креста,
на котором был распят Иисус и который
будто бы был сделан еще Соломоном из трех
древесных пород кипариса, певга и кедра.
Крест, таинственно символизирующий трехдневную
смерть Иисуса и непостижимую троицу,
и прочие догматы, установленные Стоглавым
собором (1551г), важны по своей магической
силе. Но такая же магическая сила скрыта
и в других элементах культа, в особенности
в известных формулах и некоторых отдельных
словах. Из челобитных видно, что такую
магическую силу до Никона присваивали
имени Исус - это “спасенное (т. е. спасительное)
его имя, нареченное от бога святым ангелом”.
Замена в новых книгах этого имени именем
“Иисус” казалась величайшим кощунством
и дерзостью. Далее, великую сокровенную
силу” присваивали “азу” во втором члене
символа веры, вычеркнутому в новых книгах.
Вся апология зиждется на знакомой уже
нам идеологии XIV – XVI вв.
Но не следует думать, чтобы
“исправление” исходило из других,
более развитых религиозных представлений.
В ответ на апологию царь, Никон
и Восточные патриархи прежде всего указывали
на авторитет, старину и чистоту греческой
веры, взятой за норму для исправления,
но вовсе не входили в разъяснения и изобличения
“заблуждений” апологетов, их извращенных
понятий о вере. Они ставят этим позднейших
апологетов синодского православия в
величайшее затруднение: приходится признать,
что и Никон был невежествен по части веры
столько же, сколько и его противники.
Но против ссылки на авторитет греческой
церкви у апологетов был готов неотразимый
аргумент: знаменитая “Книга о вере”,
официальное издание московской патриаршей
кафедры, незадолго до Никона уже объявила
ведь греческую веру “испроказившеюся”.
“Всех еретиков от века epecи
собраны в новые книги”,— заявляет
Аввакум. Никон предпринял такое дело,
на какое не дерзал ни один еретик ранее
его. “Не бывало еретиков прежде, кои бы
святые книги превращали и противные в
них догматы вносили”, - говорит дьякон
Федор. Под предлогом церковных исправлений
Никон ни больше, ни меньше как хочет искоренить
чистое православие на Руси, пользуясь
потворством царя и с помощью таких явных
еретиков, как грек Арсений или киевские
ученые. “Новая незнамая вера” оказывалась
самою злою ересью.
В челобитных уже даны все
посылки для последующей оценки
никонианской церкви, когда раскол стал
уже совершившимся фактом: учение ее –
душевредное, ее службы – не службы, таинства
– не таинства, пастыри – волки.
Челобитные, однако, оказались слишком
слабым оружием в борьбе с
соединенными силами царя, Никона и епископата.
Единственный верный сторонник старой
веры их архиереев, Павел Коломенский,
был сослан в Палеостровский монастырь,
и уже в 1656 г. двуперстники были приравнены
соборным постановлением к еретнкам-несторианам
и преданы проклятию. Этот собор, как и
предшествующие, состоял почти исключительно
из епископов, с некоторым числом игуменов
и архимандритов, - епископат не смел стать
за старую веру. Никон торжествовал.
Наиболее видные вожаки оппозиции
были сосланы и прокляты. Юрьевецкий
протопоп Аввакум – в Сибирь. В ответ на
апологию старой веры была издана “Скрижал”,
объявлявшая ересью старые обряды. Некоторое
время спустя, вследствие охлаждения,
а затем и разрыва между царем и Никоном,
положение оставалось неопределенным.
Но в 1666 г. окончательно и официально было
признано, что реформа Никона не есть его
личное дело, но дело царя и церкви. Собор
из десяти архиереев, собранный в этом
году, прежде всего, постановил признавать
православными греческих патриархов,
хотя они живут под турецким игом, и признавать
православными книги, употребляемые греческою
церковью. После этого собор предал вечному
проклятию “с Иудою-предателем и с распеншими
Христа жидовы, и со Арием, и со прочими
проклятыми еретиками” всех, кто не послушает
повелеваемых от нас и не покорится святой
восточной церкви и сему освященному собору”.
Покаяние принесли только вятский
епископ Александр, три игумена,
четыре монаха, в том числе Григорий Неронов,
и священник Никита (Пустосвят). Прочие
были преданы проклятию, и троеглавных
вождей оппозиции – священники Аввакум,
Лазарь и дьякон Федор – сосланы в Пустозерский
острог, последние двое с урезанием языка.
Царь со своей стороны обязался обнажить
меч материальный: по силе указов 1666—1667
гг. еретики должны были подвергнуться
“царским сиречь казнениям по градским
законам”. Розыск еретиков и совершение
градского суда было поручено воеводам.
Борьба на мирной почве религиозной полемики
была кончена. Оставалось вооруженное
сопротивление, на которое, однако, духовенство
одно, само по себе, не было способно. Профессиональная
оппозиция приходского духовенства постепенно
сходит на нет. Оппозиция городского духовенства,
очень малочисленного, быстро исчезает,
как только кружок ревнителей был окончательно
разгромлен. Московский священник Кузьма
от церкви всех святых на Кулишках, ставший
во главе купеческой эмиграции из Москвы
в Стародубье, был последним могиканином.
Оппозиция же сельского духовенства тонет
в великом крестьянском религиозном движении,
начавшемся в 60-х годах, и теряет свою профессиональную
индивидуальность: сельскому священнику,
не желавшему принять новые книги или
не умевшему ими пользоваться, оставалось
только уйти вслед за бежавшим от крепостной
кабалы крестьянством, уступив свое место
ставленнику помещика-никонианина. Новые
сельские священники, служившие по никоновскому
обряду, были уже верными слугами поместного
дворянства.
Внутрицерковное
движение кончилось победой официальной
реформы.
Дворянско-московская
церковь нашла свое “credo“ и
при его помощи стала утверждать
свое господство. Осужденные служители
старой веры, однако, не подчинились и
ушли “в раскол”, т. е. откололись от официальной
церкви и продолжали с ней борьбу разными
способами. Они нашли себе опору в борьбе
среди самых разнообразных элементов,
враждебных дворянскому государству.
С одной стороны, это были элементы, осужденные
ходом истории на исчезновение – последние
остатки боярства и старое стрелецкое
служилое сословие. С другой стороны, это
были элементы, стоявшие в оппозиции дворянскому
государству вследствие того, что были
объектом его жесточайшей эксплуатации,
- посадские люди и в особенности крестьянство.
Не принявшие никоновской реформы
группы из этих социальных
слоев также ушли в раскол.
Таким образом, началось это
оригинальное социально - религиозное
движение, многогранное по своему социальному
составу и разнообразное по своей идеологии.
1. 3.
Раскол: течения, толки,
согласия
Итак, существовало
три главнейшие направления раскола:
боярское, посадское и крестьянское. Духовенство,
не принявшее “новой веры”, разделилось,
и различные его элементы примкнули к
основным трем направлениям, не образуя
какого-либо отдельного своеобразного
течения старой веры.
Из этих трех основных направлений
боярское скоро исчезло совершенно
со сцены вместе с окончанием боярства.
Напротив, в посадской и крестьянской
среде старая вера получила дальнейшее
и чрезвычайно интересное развитие. При
этом в форме “древлероссийской” веры
старообрядчество удержалось в среде
посадского сословия и принесло там свои
наиболее зрелые и подлинные плоды.
Посадская оппозиция была оппозицией
будущих участников господства политического.
В сфере социальной посадское купечество
уже в ХVIII веке стянуло под свою зависимость
почти все “подлые” элементы посадского
мира. Поэтому религиозное развитие в
среде посадской оппозиции направлялось
не столько в сторону выработки новой
религиозной идеологии, сколько в сторону
выработки церковной организации. Организации
господства, оперировавшей старой, “древлероссийской”,
“истинно православной” идеологией.
Развитие посадского раскола
базировалось в течение ХVIII века
на росте торгового капитала, искавшего
всяческих путей для накопления, и всего
прямолинейнее было в так называемой поповщине,
выработавшей к середине ХIХ века законченную
старообрядческую церковь.
Развитие в среде крестьянской
оппозиции пошло иным путем.
По мере того как первоначальные
крестьянские раскольничьи организации,
образовавшиеся в конце ХVII века, разлагались
под влиянием социальной дифференциации,
они распадались на сектантские крестьянские
общины. Помимо того, терзаемое со всех
сторон крепостническим государством,
крестьянство в течение ХVIII и ХIХ веков
создавало все новые и новые секты, толки
и согласия.
До XVIII века господствующая церковь
не разделяла раскольников на разряды,
толки, согласия. Всех русских людей разномыслящих
с господствующей церковью, называли общим
именем “раскольщики”.
С самого начала раскол разделился
на две части: поповщину и
беспоповщину. Когда, с течением времени,
у раскольников перемерли попы старого
ставления (т.е. посвященные в сан до
исправления церковных книг Никоном),
тогда одна часть противников Никоновой
реформы, признавая необходимость священников
для совершения таинств, стали принимать
у себя попов нового ставления, т.е. рукоположенных
после Никона. Другая же часть отвергла
совершенно священство, объявив, что священный
чин повсюду упразднен. Поэтому таинств
больше нет. Кроме крещения и исповеди,
которые на основании канонических правил,
в случае крайней нужды, разрешено совершать
и мирянам.
Первые, жившие преимущественно
во внутренней России и на
южной Украине, составили секту
поповщины. Вторые, живущие преимущественно
в пустынях северного Поморья и в Сибири,
образовали беспоповщину. Эта беспоповщина
отвергла всю иерархию, но не по принципу,
а лишь по факту, т.е., признавая необходимость
священства и таинств, она утверждает,
что правильных попов нет. Восстановления
их навсегда невозможно, а потому и совершение
пяти таинств (кроме крещения и покаяния)
навсегда невозможно.
Ни в поповщине, ни в беспоповщине,
при самом их образовании, не
было такого человека, который бы пользуясь
авторитетом у всех своих единомышленников,
рассеянных на огромных просторах России,
дал одни неизменные уставы секте и правильно
бы организовал ее. Оттого в раскольничьих
общинах время от времени возникали различные
воззрения на тот или иной предмет церковного
устройства. Отсюда произошли разделения.
В конце XVII века, когда преследуемые
раскольники, удалились в леса
и пустыни, то с каждым годом
образовывалось множество скитов. И едва
ли не каждый основатель скита, придерживаясь
раскола в главных чертах, имел лично принадлежащие
ему воззрения на ту или иную частность
раскольничьего устава.
Различие между разными толками
одного разряда, т.е. поповщины и беспоповщины,
не было важно. Одни от других отличались
то числом поклонов на епитимии за один
и тот же грех, то приемами при каждении
кадилом, то употреблением кожаной или
холщовой лестовки (четок), то употреблением
той или другой надписи на кресте и пр.
Каждая отрасль раскола, каждый
толк, каждый скит, или секта, назывались
по имени создателя обители, учителя, настоятеля.
Он умирал, место его занимал другой. И
скит, управляемый им, принимал новое имя,
по имени своего настоятеля. Это новое
имя являлось у некоторых авторов как
бы новой отраслью раскола. Например, до
1681 года поповщина зовется аввакумовщиной.
Казнили Аввакума, главой поповщины делается
Никита, протопоп суздальский. И поповщина
зовется никитовщиной. Казнили Никиту,
на Кержеце является ученик Аввакума Онуфрий,
и поповщина называется онуфриевщиной.
В то же время в других кержацких скитах
является Софонтий. И поповщина называется
софонтиевщщиной. По смерти Онуфрия и
Софонтия, там же на Кержеце, является
Александр-дьякон. И поповщина зовется
дъяконовщиной. После казни Александра
центр поповщины является на Ветке, и поповщина
зовется ветковским согласием. Усилилось
московское общество поповщины, взяло
вверх над Стародубьем – по Рогожскому
кладбищу, центру московской поповщины,
вся поповщина зовется рогожским согласием,
и т.д. и т.п. А между тем все это одна и та
же поповщина.