Социальная структура России начала XX века

(что, вероятно, уже мало возможно) -- от этого идейное содержание учения  не

меняется, и это, разумеется, надо помнить, и, особенно, говоря о  марксизме,

перенесенном  не русскую почву. 
 
 

Марксизм в  России. 

Восприняв  марксизм  со  стороны  объективно-научной,   русские   социалисты

находились  под  властью  убеждения,  что   социализм   станет   результатом

экономического  развития государства. Становилось  очевидным,  что  социальная

революция как  результат прививания  революционных  идей  рабочему  классу  в

России в ближайшее  время  невозможна,  и,  таким  образом,  непосредственная

социалистическая  деятельность оказалось поставленной под вопрос.  Российская

действительность  повлекла переосмысление  марксистской  теории—революционный

марксизм  соединился  с  традициями  «старой  русской революционности,   не

желавшей  допустить  капиталистической  стадии  в  развитии   России»   (2).

Поскольку  марксизм  переставал  быть  целостной  доктриной,  что,   словами

Бердяева,  «противно  тоталитарности  русского  революционного  типа»   (2),

должно было выработаться учение, соответствующее  этому революционному  типу:

большевизм. По мысли Бердяева, «ортодоксальный  марксизм»  Ленина  воспринял,

прежде  всего,  не  эволюционную,   научную   сторону   марксизма,   а   его

«мессианскую, миротворческую, религиозную сторону,  допускающую  экзальтацию

революционной  воли,  выдвигающую  не  первый  план   революционную   борьбу

пролетариата,   руководимую   организованным   меньшинством,    вдохновенным

сознательной  пролетарской идеей» (2). Согласуясь  со  своеобразием  русского

исторического процесса, большевизм  стал  «ориентализированным  марксизмом»,

гораздо более  традиционным, чем считается, если согласиться  с  утверждением,

что русский  народ—народ  восточный  «по  своей  душевной  структуре».  (Ведь

русская  история,  согласно  Бердяеву,  определена  столкновением   в   душе

русского  человека  столкновением  «восточного»  и  «западного»  (восточное,

разумеется, доминирует). 

Не будет большой  условностью, если сказать, что переосмысление  марксизма  в

большевистском  духе—это  своего  рода  опыт  по  адаптации  теории  к  очень

определенной  исторической ситуации, теория  Маркса  была  приспособлена  под

«домашние нужды». 

Россия была страной сельскохозяйственной, не смотря ни на какое  продвижение

в  развитии  ее   промышленности,   так   что   оказалась   предопределенной

появившаяся  в  марксистской   среде   идея   организованного   меньшинства,

находящегося  «в авангарде общества» и мысль  о  пролетаризации  крестьянства. 

В работе «Развитие  капитализма в России» Ленин выдвинул тезис  об  ускорении

капиталистического  развития в деревне, вызванном отменой  крепостного  права

(8). В действительности  же, если принять во внимание  условия,  при  которых

было  уничтожено  крепостничество,  его  отмена  не  столько  способствовала

развитию  капитализма,  сколько   «консервировала   архаичные,   феодальные,

экономические  структуры»  (5).  Да  и  промышленность  России   не   всегда

оказывалась  заинтересованной  в   отмене   крепостного   права,   так   как

использовала  крепостных, следовательно,  юридическое  освобождение  крестьян

не было продиктовано экономической необходимостью. Отмена крепостного  права

была  вызвана  страхом  правящих  классов   перед   массовыми   возмущениями

крестьян, и если  исчезли  юридические  методы  подчинения,  то,  во  всяком

случае, сохранилась  экономическая зависимость крестьян от помещика. 
 

Итак, коммунизм  не может считаться исключительно  экономическим укладом,  как

капитализм, а  является именно идеологией. Сергий  Булгаков  в  работе  «Карл

Маркс как религиозный  тип» выдвину мнение, что  атеизм,  будучи  центральным

мотивом философии  Маркса, лежит  в  основе  его  исторических  и  социальных

концепций, прежде всего—«материалистического  понимания  истории», под чем

Булгаков понимает полное  отрицание  роли  индивидуальности  в  историческом

процессе (3). Социализм  для Маркса явился высшей ступенью атеизма. Отказ  от

частной собственности  и религии, наряду  с  уничтожением  семьи  (воспитание

детей в отрыве от родителей, etc.) провозглашены основами  коммунистического

мировоззрения. 

Уделим еще  некоторое внимание состоянию российского  населения,  а  именно  –

рабочим и крестьянам. Из-за значительного прироста  крестьянского  населения

(согласно  «Истории  Советского  государства»  Верта,  за  40  лет   на   65

процентов) недостаток земли становился  все  более  ощутимым.  30  процентов

крестьянства  составили своеобразный излишек  населения, лишенный занятости  и

ненужный экономически. Количество рабочих, к началу века занятых в  отраслях

сельского хозяйства, промышленности и торговли, не  превышало  9  процентов.

Подлинный  рабочий   класс   образовался   только   за   счет   концентрации

промышленного производства, и находился в меньшинстве  по отношению к  другим

социальным группам. 

Известная  истина:  русский  крестьянин  –  коллективист,  поборник  общины.

Понятия крестьянской общины и частной  собственности  на  землю  в  принципе

исключают друг друга. Русские крестьяне  мечтали  о  «черном  переделе»,  то

есть переделе земли между собой, а не  об  индивидуальной  собственности  на

нее.  В  соответствии  с  настроениями  крестьянства,  одна  из  организаций

народнического   толка   называла    себя    «Черный    Передел».    Русская

коммунистическая  революция и совершила этот «черный передел»,  она отобрала

всю землю у  дворян и частных владельцев. 

Народную  массу  можно  было  условно  разделить  на  две  группы:  общинное

крестьянство  и жестоко эксплуатируемый пролетариат  с  крестьянским  прошлым.

Организованное  меньшинство  и  большинство,  чья   истинная   идеология   –

коллективизм. Что  еще нужно было русским марксистам? 

Западничество, народничество и  «русский марксизм».

Марксизм в  России  возник  как  крайняя  форма  западничества  (2).  Первые

поколения   русских   марксистов   боролись   со    старыми    направлениями

революционной интеллигенции, то есть с народничеством, находившемся  к  тому

времени в кризисе. 

Первоначально  народническое   движение   70-х   не   носило   революционно-

политического характера. Однако неуспех «хождения в   народ»,  связанный  не

только с правительственными репрессиями, но и с тем,  что  народ  не  принял

интеллигенцию. «Народ  увидел  барскую  затею  в  народническом  хождении  в

народ. Это вплотную поставило  перед  сознанием интеллигенции политическую

проблему и  привело к выработке новых  методов борьбы» (2). Политическая  цель

свержения   самодержавия   террором   свидетельствовала   о    разочаровании

революционной  интеллигенции  в  крестьянстве  и  о  решении  «опереться  на

собственный героизм», словами А. Н. Бердяева (2). 

Убийство Александра II вызвало сильную реакцию в правление Александра  III

---  не  в   правительстве  только,  но  и  в  обществе.  Оказалось,  что   у

революционного  движения не оказалось социальной базы. Оставалось бы  уповать

на будущее, на индустриальное развитие России, которое  приведет  к  развитию

рабочего  класса,  «класса-освободителя»,   если   бы   не   «пролетаризации

крестьянства»,  за  идею  которой  выступали  марксисты  и  чего  не  хотели

допустить народники. «Единственная  реальная  социальная  сила,  на  которую

можно опереться, это образующийся  пролетариат.  Нужно  развивать  классовое

революционное сознание этого пролетариата» (2), -- писал Бердяев, философ  с

марксистским прошлым. 

Недовольство  крестьян, их ненависть к чиновникам и  помещикам  стала  опорой

революции.   В   крестьянстве   не   исчезли    воспоминания    об    ужасах

крепостничества.    Мир    господствующих     привилегированных     классов,

преимущественно   из   дворянства,   их   культура,    чужд    крестьянству,

воспринимался  как  иностранное.  Аграрная  революция,  будучи   более   чем

социально-экономическим  переворотом,  по  словам  Бердяева,  «прежде  всего

революция моральная  и бытовая» (2), сделала в России  возможной диктатуру

пролетариата,  вернее,  диктатуру  идеи  пролетариата,  так  как  «диктатуры

пролетариата, вообще диктатуры класса быть не может» (2).  Однако  диктатура

эта оказалась  также и диктатурой  над  крестьянством,  совершившей  жестокое

насилие над  ним, как в случае коллективизации,  или  создания  колхозов.  Но

насилие над  крестьянами совершалось людьми, вышедшими из низов;  цивилизация

же, основанная на господстве дворян пришла к концу. 

Определенные  круги левых народников сразу признали большевиков как русскую

национальную  силу. Значительное число левых эсеров, руководствуясь

народническим радикализмом, влилось в большевистскую партию, принеся с

собой вполне сознательный русский национализм. Левые эсеры, как и

большевики, считали себя интернационалистами, но их интернационализм носил

мессианский характер, в дальнейшем Советская Россия стала  для них

«авангардом передового человечества, зажегшего факел свободы  всему

угнетенному миру» (1). Кстати, статистика показывает, что в большевистской

партии было больше выходцев из  правых эсеров, чем из левых (впрочем, эта

разница составляет несколько процентов 12,7 % бывших левых  эсеров и 17,5 %

-- правых). Правые  эсеры в целом не были враждебны  большевикам, их борьба

против большевизма всегда имела существенные самоограничения и почти

никогда не была последовательной. 
 

«Народничество  есть столь же характерное русское  явление, как   и  нигилизм,