Вернувшись в свою деревню, он
показался совершенно изменившимся, и жители
с трудом узнавали в этом суровом и сосредоточенном человеке
прежнего Распутина, прославившегося
столькими темными приключениями. Его
можно было видеть странствующим из деревни
в деревню с благими речами на устах. Обладая
необыкновенною памятью, он подкреплял
свои речи длинными текстами из священных
книг.
Народная доверчивость, которой
он чрезвычайно ловко умел пользоваться,
поспешила признать в нем пророка, одаренного
сверхъестественными свойствами и имеющего
силу творить чудеса. Для того, чтобы понять
столь быстрое увлечение, надо отдать себе
отчет в той страшной силе внушения, которою
обладал Распутин, и в легкости, с которой народное
русское воображение поддается прелести
чудесного.61
Можно, кроме того, считать вполне
установленным, что Распутин обладал силою гипнотического
внушения, доходившей до степени необычайной.
Каким-то внутренним напряжением сосредоточением
своей воли он, в отдельных случаях, достигал
результатов столь же неожиданных, сколь
и исключительных.62
Добродетель нового святого,
по-видимому, не в силах была долго сопротивляться
осаждавшим его плоть соблазнам, и вскоре
он вновь впал в свою беспорядочную жизнь.
Правда, он теперь предавался сильному
раскаянию в своих грехах, но это не мешало
ему начинать снова. Итак, уже в это время в нем была
заметна та смесь мистицизма с эротоманией,
которая впоследствии сделала из него столь опасного
человека.
Несмотря на все это, слух о нем все рос и рос.
К нему обращались, его вызывали издалека
не только в Сибири, но и в России.
Его странствования привели
его, наконец, в Петербург. Он познакомился
там, в 1905 году с архимандритом Феофаном,
ректором духовной академии, которому
показалось, что он видит в нем проявления
искренней веры и очень большого смирения,
а также все признаки божественного вдохновения.
Распутин через его посредство был введен
в круги набожных людей столицы, где ему уже предшествовал
слух о нем, как о пророке. Он без труда воспользовался
доверием людей, самая утонченность которых усиливала
их склонность к суеверию и делала для них тем более притягательными
черты простонародной набожности. В его
естественной грубости усматривали лишь
интересную простоту человека, вышедшего
из народа; были в восторге от «наивности»
этой простой души.
Распутин вскоре приобрел огромное
влияние на новых поклонников. Он сделался
обычным завсегдатаем некоторых гостиных
высшего петербургского общества и даже
был принят некоторыми членами Императорской семьи,
которые пели о нем хвалебные гимны императрице.
Большего ему и не было нужно, чтобы сделать
последний шаг. Распутин был введен ко
двору через приближенных ее величества
и по личной рекомендации архимандрита
Феофана.63
П. Жильяр пишет о своем впечатлении от
первой встречи с Распутиным: «Мне не приходилось
видеть старца с тех пор, что я жил во дворце,
но однажды, собираясь выходить, я встретился
с ним в передней. Я успел рассмотреть
его, пока он снимал свою шубу. Это был
человек высокого роста, с изможденным
лицом, с очень острым взглядом серо-синих
глаз из-под всклокоченных бровей. У него
были длинные волосы и большая мужицкая
борода; на нем в этот день была голубая
шелковая рубашка, стянутая у пояса, широкие
шаровары и высокие сапоги.
Эта встреча, которая больше
никогда не повторялась, оставила во мне неприятное
впечатление, которое невозможно определить;
в те несколько мгновений, когда наши взгляды
встретились, у меня было ясное сознание,
что я нахожусь в присутствии зловредного
и смущающего душу существа»64
При посредничестве великого
князя Петра Николаевича и его жены Милицы
Николаевны 1 ноября 1905 года произошло знакомство
Распутина с царской семьей, о чем свидетельствует
запись в дневнике Николая II: «<…> Пили
чай с Милицей Николаевной и Станой. Познакомились
с человеком Божьим — Григорием из Тобольской
губернии».65
До конца 1907 года встречи императорской семьи со
«старцем Григорием» были случайными
и довольно редкими.
Именно в конце 1907 года Распутин
оказался рядом с заболевшим наследником,
впервые помог улучшению здоровья Алексея
Николаевича. Вмешательство Распутина
неоднократно изменяло в лучшую сторону
течение болезни наследника — сохранилось
довольно много упоминаний об этом, но
конкретных, подлинно документированных
данных нет.
Именно случай исцеления царевича
явился поворотом в отношении Александры
Федоровны к Распутину.
Цесаревич Алексей был долгожданным
ребенком, у Александры Фёдоровны одна
за другой родились в 1895—1901 годы четыре
дочери. Царская чета побывала на прославлении Серафима
Саровского 18 июля 1903 года в Сарове, где император
и императрица молились о даровании им
наследника.
Заболевание гемофилией стало
очевидным у цесаревича уже осенью 1904, когда
у двухмесячного младенца началось тяжёлое
кровотечение из пупка.
«Бесконечное отчаянье наполнило
душу Императрицы, ей казалось, что весь
мир уходит от нее. И вот в это самое время
к ней привели простого сибирского мужика –
Распутина. Этот человек ей сказал: «Верь
в силу моих молитв, верь в силу моего заступничества –
и твой сын будет жить». Мать уцепилась
за надежду, которую он ей подавал, как
утопающий хватается за руку, которую
ему протягивают; она поверила ему всей
силой своей души. Уже с давних пор она
была убеждена, что спасение России и династии
придет из народа, и она вообразила, что
этот смиренный мужик послан Богом, чтобы
спасти того, кто был надеждой России.
Сила веры довершила остальное и, благодаря
простому самовнушению, которому помогли
некоторые случайные совпадения, она убедила
себя, что судьба ее ребенка зависит от
этого человека»66
А.А. Вырубова в своих воспоминаниях
пишет, что подойдя к кровати, Распутин
перекрестил наследника, сказав родителям,
что серьезного ничего нет и им нечего
беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение
прекратилось. Доктора говорили, что они
совершенно не понимают, как это произошло.
Но это – факт. Поняв душевное состояние
родителей, можно понять и отношение их
к Распутину; у каждого человека есть свои
предрассудки, и когда наступают тяжелые
минуты в жизни, каждый переживает их по-своему;
но самые близкие не хотели понять положения
и, поняв, объяснить тем, кого заведомо
вводили в заблуждение.67
Обращение в православие Государыни
было делом искренней веры. Православная
религия вполне отвечала ее мистическому
настроению, и ее воображение должно было
прельститься стариной и наивностью обрядов
этой веры. Распутин был облечен в ее глазах
обаянием и святостью старца.
По прошествии о времени Распутин
как будто опьянел под влиянием своего
внезапного возвышения. Он счел свое положение
достаточно прочным, бросил осторожность,
которую соблюдал на первых порах своего
пребывания в Петербурге, и вновь стал
предаваться излишествам. Но делал он
это с большой ловкостью, так что долгое
время вводил многих в заблуждение насчет
своей личной жизни. Только мало-помалу
слух о его разврате стал распространяться
и встречать доверие. В марте 1911 года оппозиция
стала принимать все более угрожающий
характер, и старец счел более осторожным
дать время улечься этой буре и на некоторое
время исчезнуть. Он отправился на богомолье
в Иерусалим.68
«При дворе, в присутствии Царицы,
Распутин держит себя, разумеется, вполне
чинно, умело сохраняя при этом все внешние
приемы простого русского человека и выказывая
полное пренебрежение к придворному этикету.
Так, к царю и царице он обращается неизменно
на «ты» и держится с ними вполне непринужденно.
Само собой разумеется, что он стремится
выказать при этом чрезвычайную религиозность
и присущим ему красочным языком непрестанно
говорит о божьей благодати и ее разнообразных
проявлениях. При этом он выказывает полное
презрение к мирским благам и не только
лично ничего для себя не добивается, но
даже отказывается от всяких материальных
пособий, что не мешает ему, когда его положение
укрепляется, проводить ходатайства других
лиц, которые и снабжают его за это денежными
средствами».69
Когда осенью 1911 года он вернулся
в Петербург, волнение все еще не улеглось,
и Распутину пришлось выдержать нападки
одного из своих прежних покровителей,
епископа Гермогена. Последний при помощи
суровых угроз исторг у него обещание
не появляться более при дворе, где присутствие
его компрометировало царскую семью. Едва
успев отделаться от натиска епископа,
который дошел до того, что даже его ударил,
Распутин побежал жаловаться своей большой
покровительнице, почти неразлучной подруге
императрицы, госпоже Вырубовой. Епископ
был сослан в монастырь.
Так же бесцельны были усилия
архимандрита Феофана, который не мог утешиться,
что некогда сам выступил как бы поручителем за
высокую нравственность старца и своей
личной рекомендацией ввел в заблуждение
Царскую чету. Он пустил в ход все, чтобы
его разоблачить, но достиг лишь своего
удаления в Таврическую губернию.
Распутину удалось выставить
обоих епископов интриганами. Последние
хотели будто бы воспользоваться им, как орудием,
а теперь ревновали к той благосклонности,
которую он приобрел, чувствуя, что не могут
направить ее в своих личных видах, а потому
желали вызвать его падение.
«Смиренный сибирский мужик»
стал опасным противником, у которого полное
отсутствие совести соединялось с величайшею
ловкостью. Прекрасно осведомленный и имея
ставленников как при дворе, так и среди
лиц, окружающих министров, он старался
предупредить появление на горизонте
каждого нового врага, заранее ловко набрасывая
на него тень. Он предвещал под видом предсказаний
нападки, которые будут против него направлены,
остерегаясь, однако, слишком точно обозначать
своих противников. Таким образом, когда
против него готовился удар, в руке, которая
его направляла, оказывалось уже заранее
притупленное оружие. Ему случалось часто
заступаться за тех, кто на него клеветал,
заявляя с деланным смирением, что эти
испытания необходимы для его спасения.
Слепому доверию, которое они сохранили
к нему до конца, способствовало то обстоятельство,
что Государь и Государыня привыкли видеть,
как те, кому они оказывали особое внимание,
становились средоточием интриг, и как
под них подкапывались. Они знали, что
достаточно выразить кому-нибудь благосклонность,
чтобы на него обрушились нападки завистников.
Вот почему они были убеждены, что совершенно
особое расположение, оказываемое ими
темному мужику, должно было разнуздать
против него всеобщую ненависть и зависть
и сделать его жертвой самых худших поклепов.
Тем временем скандал мало-помалу
стал переходить за пределы религиозных
кругов, о нем говорили, хотя еще и обиняками,
в политических и дипломатических сферах
и на него намекали в речах в Государственной
Думе.70
Многие не могли понять, каким
образом Александра Федоровна настаивала
на святости Распутина, несмотря на то,
что ей со всех сторон твердили, что Распутин
– грязный, хвастающийся своей близостью
к ней, мужик. Да, ей многие это говорили,
даже из числа лиц наиболее близких ко
двору; многие, но не все, были и такие,
которые, наоборот, поддерживали ее в убеждении,
что Распутин чудотворец и провидец. Среди
них была А. А. Вырубова, фрейлина императрицы
и в дальнейшем ее подруга.
Современники отмечают, что
встреча Распутина с царской семьей чаще
происходила в доме у А.А. Вырубовой, во
дворце он появлялся редко. А.А. Вырубова,
по воспоминаниям современников, была
посредницей между Александрой Федоровной
и Распутиным, она передавала письма старцу
и приносила во дворец ответы.
«Его посещения дворца были
уже очень редки. Проходили часто недели,
а иногда и месяц без того, чтобы его позвали.
Все больше и больше входило в привычку
приглашать его к госпоже Вырубовой, жившей
в маленьком домике совсем близко от Александровского
дворца».71
Сама А.А. Вырубова вспоминает:
«Принимали его обыкновенно вечером, но
это не из-за тайны, а потому, что это было
единственное время, когда Государь был
свободен. Он им рассказывал про Сибирь
и нужды крестьян, о своих странствованиях.
Их величества всегда говорили о здоровье
наследника и о заботах, которые в ту минуту
их беспокоили. Когда после часовой беседы
с Семьей он уходил, он всегда оставлял
их величества веселыми, с радостными
упованиями и надеждой в душе; до последней
минуты они верили в его молитву и еще
из Тобольска мне писали, что Россия страдает
за его убийство. Никто никогда не мог
поколебать их доверия, хотя все враждебные
газетные статьи им приносились и все
старались им доказать, что он дурной человек.
Ответ был один: «Его ненавидят, потому
что мы его любим».72
Во многих книгах также утверждают,
что Распутин имел влияние на государственные дела,
если не на прямую, то через Александру
Федоровну, которая потом все передавала
Николаю II и даже настаивала на увольнении
того или иного министра, неугодного Распутину.
В последние годы царствования
Николая II в петербургском свете ходило
множество слухов о Распутине и его влиянии
на власть. Говорилось, что он сам абсолютно
подчинил себе царя и царицу и правит страной,
то ли Александра Федоровна при помощи
Распутина захватила власть, то ли страной
правит «триумвират» из Распутина, Анны
Вырубовой и царицы.
П. Жильяр пишет: «Она (Александра
Федоровна) была убеждена, как я уже говорил
об этом выше, что династия может найти
опору только в народе, и что Распутин –
избранник божий. Разве она не испытала
действенность его молитв во время болезни
сына? Она непоколебимо уверовала, что
этот смиренный крестьянин может своим
сверхъестественным озарением оказать
помощь тому, кто держал в своих руках
судьбы русской Империи. Ловкий и хитрый
Распутин лишь с величайшей осторожностью
решался давать политические советы. Он
всегда старался быть очень точно осведомленным
обо всем, что делалось при Дворе, и каковы
были потаенные чувства Их Величеств.
Его пророческие слова всего чаще подтверждали
лишь заветные желания самой Императрицы.
На самом деле, сама того не подозревая,
она вдохновляла «вдохновителя», но ее
личные желания, проходя через Распутина,
принимали в ее глазах силу и авторитет
откровения».73