Любил император офицерские
собрания и из-за царствовавшей в них непринужденности,
отсутствия придворного этикета, который
был ему в тягость. Также ему нравились
беседы, которые там велись об охоте, о
лошадях, о мелочах военной службы; нравились
ему солдатские песни, веселые рассказы.
Был он любителем физического труда, которому
усиленно предавался и после отречения.
Привлекал его и спорт во всех его видах,
но он уделял ему лишь незначительную
часть своего времени. Верховой езды он
не любил, но зато много и неутомимо ходил,
приводя этой своей способностью в отчаяние
своих флигель-адъютантов, не всегда своим
сложением подходивших для столь длинных
и утомительных прогулок.
«В простой суконной рубахе,
с мягким воротником, в высоких шагреневых
сапогах, подпоясанный кожаным ремнем,
Император Николай II, в бытность свою в
Ставке, подавал пример скромности и простоты
среди всех тех, кто окружал его, или приходил
с ним в более близкое соприкосновение.
Я глубоко уверен, что если бы
безжалостная судьба не поставила Императора
Николая во главе огромного и сложного государства и не
вселила в него ложного убеждения, что благополучие
этого государства в сохранении принципа
самодержавия, то о нем сохранилась бы память,
как о симпатичном, простодушном и приятном
в общении человеке».17
Все современники указывают
на то, что император Николай II обладал
совершенно исключительным личным обаянием.
Он не любил торжеств, громких речей. В
тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз,
он умел обворожить своих собеседников.
Даже А.Ф. Керенский, противник
политики Николая II и его личный враг, отмечает:
«обезоруживающе обаятельный человек,
а ведь Николай II далеко не глуп вопреки
тому, что мы о нём думали».18
Государь строго осуждался за
то, что он очень легко соглашался на отставку
того или иного министра и, как будто принимая
точку зрения кого-либо из своих советников,
действовал в совершенно противоположном
направлении. В доказательство этого приводились
случаи, когда какой-либо министр, покидая
министерство, был в полной уверенности
относительно доверия к нему со стороны
государя и, только прибыв домой, узнавал
о своей отставке.
А.П. Извольский отмечает в своих воспоминаниях,
что Николай II с легкостью позволял разубеждать
себя в решениях, которые были приняты
им со всей видимой твердостью и убежденностью.
Но все это доказывает только одно – инстинктивную
боязнь, которая свойственна многим слабым
людям, боязнь, которая не позволяет им
сказать или сделать что-нибудь неприятное
кому-либо в его присутствии.
Когда он решал уволить министра
в отставку, у него не хватало моральной твердости сказать
это ему лично, но, наоборот, предрасполагало
обращаться с ним с удвоенной любезностью
и вниманием и уже после этого послать
письменное сообщение об отставке.19
У Николая нет ни одного порока, -
писал в своем дневнике М. Палеолог, - но
у него наихудший для самодержавного монарха
недостаток: отсутствие личности. Он всегда
подчиняется.
С.Ю. Витте отмечает тот факт,
что император Николай II с трудом терпел
людей, которых он в душе почитал выше
себя в моральном и умственном отношении.
«Он же в своей сфере, то есть чувствует
себя в своей тарелке тогда, когда имеет
дело с людьми, которые менее даровиты,
нежели он, или которых он считает менее
даровитыми и знающими нежели он или, наконец,
которые, зная эту его слабость, представляются
таковыми».20
Генерал В.И. Гурко указывает
на то, что Николай II обладал исключительной
памятью и «благодаря этой памяти, его
осведомленность в разнообразных вопросах
была изумительная. Но пользы из своей
осведомленности он не извлекал. Накапливаемые
из года в год разнообразнейшие сведения
оставались именно только сведениями
и совершенно не претворялись в жизнь,
ибо координировать их и сделать из них
какие либо конкретные выводы Николай
II был не в состоянии. Все, почерпнутое
им из представляемых ему устных и письменных
докладов, таким образом, оставалось мертвым
грузом, использовать который он, по-видимому,
и не пытался»21.
Многие современники отмечали
слабость характера Николая II, среди них
были, например, С. Ю. Витте, А.П. Извольский,
его жена, Александра Фёдоровна, которая
в письмах нередко призывала его быть
твердым, жёстким, волевым. Наставник цесаревича
Алексея П. Жильяр писал: «Задача, которая
выпала на его долю, была слишком тяжела,
она превышала его силы. Он сам это чувствовал.
Это и было причиной его слабости по отношению
к государыне. Поэтому он, в конце концов,
стал все более подчиняться её влиянию».22
Слабоволие Николая II состояло
в том, что он не умел властно настоять
на исполнении другими лицами выраженных
им желаний, иначе говоря, не обладал даром
повелевать. Этим, между прочим, в большинстве
случаев и обусловливалась смена им министров.
Неспособный заставить своих сотрудников
безоговорочно осуществлять высказываемые
им мысли, он с этими сотрудниками расставался,
надеясь в их преемниках встретить боле
послушных исполнителей своих предположений.
Однако если Николай II не умел
внушить свою волю сотрудникам, то и сотрудники
его не были в состоянии переубедить, в
чем-либо Царя и навязать ему свой образ
мыслей.
Мягкохарактерный и потому
бессильный заставить людей преклоняться
перед высказанным им мнением, он, однако,
отнюдь не был безвольным, а наоборот,
отличался упорным стремлением к осуществлению
зародившихся у него намерений. Николай
II не имел достаточно характера, чтобы
непреклонно осуществить свою волю, но
не был и достаточно безволен, чтобы искрение
подчиниться чужой воле. Стойко продолжал
он лелеять собственные мысли, нередко
прибегая для проведения их в жизнь к окольным
путям, благодаря чему и создавалось впечатление
двойственности его характера, которая
столь многими отмечалась и ставилась
ему в упрек.
Насколько Николай II в конечном
результате следовал лишь по путям собственных намерений,
можно судить по тому, что за все свое царствование
он лишь раз принял важное решение вопреки внутреннему желанию
под давлением одного из своих министров,
а именно 17-го октября 1905 года, при установлении
народного представительства.23
Как отмечает В.И. Гурко: «Основной
причиной указанного внешнего слабоволия
Николая II была его в высшей степени деликатная
природа, не дававшая ему возможности
сказать кому-либо в лицо что-нибудь неприятное.
Вследствие этого, если он признавал необходимым
выразить кому-либо свое неудовольствие,
то делал это неизменно через третьих
лиц. Таким же образом расставался он со
своими министрами, если не прибегал к
письменному, т. е. заочному их о том извещению.
Происходило это, как вообще
у мягкосердечных людей, не решающихся
причинять огорчение своему собеседнику,
не от сожаления к огорчаемому, а от невозможности переделать
себя и заставить перешагнуть через испытываемое
при этом тяжелое чувство.
Доказательством именно указанного
происхождения слабоволия Николая II может служить,
между прочим, и то, что личной приязни в своим
сотрудникам, даже долголетним, Николай
II не питал совершенно. Ни в каких личных
близких отношениях ни с одним из них он
не состоял и с прекращением деловых отношений порывал с
ними всякую связь. Можно даже утверждать
обратное, а именно, что чем дольше сотрудничал он
с каким-нибудь лицом, тем менее дружественно
он к нему относился, тем менее ему доверял
и тем охотнее с ним расставался. Причины этого,
на первый взгляд нелояльного явления были
разнообразны.
Тут сказывалась и свойственная
государю склонность увлекаться новыми
лицами и даже новыми мыслями. К тому же
можно сказать, что в течение всего своего
царствования Николай II искал такое лицо,
которое бы добросовестно и умело осуществляло
его мысли, оставаясь при этом в тени и
не застилая собою его самого. В каждом
своем новом сотруднике он надеялся найти
именно такого человека, и этим обусловливался
тот фавор, которым пользовались в течение
некоторого времени все вновь назначаемые
министры. Продолжался этот период тем
короче, чем большую инициативу и самостоятельность
проявляло новое, призванное к власти
лицо.
В проявлениях инициативы со
стороны своих министров Николай II усматривал
покушение узурпировать часть его собственной
царской власти. Происходило это не только
от присущего ему обостренного самолюбия,
но еще и потому, что у него отсутствовало
понимание различия между правлением
и распоряжением, вернее говоря, в его
представлении правление государством
сводилось к распоряжениям по отдельным
конкретным случаям. Между тем, фактически
всероссийский император силою вещей
мог только править, т. е. принимать решения
общего характера и широкого значения,
распорядительная же часть поневоле всецело
сосредоточивалась в руках разнообразных
начальников отдельных частей сложного
государственного механизма и всего ярче
выявлялась в лице отдельных министров.24
С.Ю. Витте также отмечал, что Николая II,
человек весьма деликатный, и эта черта
деликатности и крайней воспитанности
проявлялась в нем особенно в его молодости.25
В.И. Гурко главной причиной
уступчивости Николая II своим министрам
в вопросах широкого государственного
значения отмечал его неуверенность в
самом себе, подкрепленную сознанием своей
малой компетентности в сложных политико-экономических
проблемах. Дело в том, что те разнообразные,
но разрозненные сведения, которыми он
обладал по различным частным вопросам,
конечно, не могли ему дать общего понимания
основных законов, господствующих в сложных
социальных строениях и сношениях.
Именно поэтому в вопросах частных,
не захватывающих какой либо стороны государственного
строительства, где данное решение не имело,
или казалось что не имело, общего широкого
значения, Николай II проявлял необыкновенную
настойчивость, переходящую в упрямство.
В этих вопросах министры были совершенно
бессильны отговорить Государя от осуществления
высказанного им намерения.
Но было одно лицо, воле которого
он никогда не мог противостоять, забиравшее
над ним с годами все большую власть – страстно
любимая им супруга. С несговорчивыми министрами
Николай II справлялся путем простого увольнения
в отставку, что было ему тем легче, ибо к ним
лично, как я уже упоминал, он вовсе не привязывался.26
У Николая II было исключительное
самообладание. О степени его самообладания
можно судить хотя бы по тому, что никогда
его не видели ни бурно гневным, ни оживленно
радостным, ни даже в состоянии повышенной
возбужденности. Можно было даже думать,
что ничто его не затрагивает за живое,
не возмущает, не огорчает, и не радует.
«Самообладание, умение скрывать
свои истинные чувства было у Государя
столь постоянно, что наиболее часто видевшие
его лица, в том числе и министры, никогда
не знали истинного его отношения к ним,
не могли они даже определить, какие их
слова, предположения и действия не соответствовали
желаниям Государя, вследствие чего увольнению
их от занимаемой должности было для них
в большинстве случаев неожиданностью».27
Между тем, по утверждению всех
лиц, имевших возможность по ежедневной
близости к царю проникнуть в его внутреннюю
природу, Николай II отнюдь не был индифферентен.
Многие вопросы он принимал очень близко
к сердцу, а некоторые явления вызывали
в нем сильнейший гнев, который он, тем
не менее, имел силу всецело скрывать под
маской спокойствия и даже равнодушия.
Oвлaдевaвшие им в минуты гнева чувства
выражались, по словам его приближенных
лишь в том, что глаза его становились
как бы пустыми, причем он производила
впечатление человека, ушедшего мыслью
куда-то вдаль и ничего не замечающего.
Воспоминания современников
о характере Николая II различны, но все
сходятся в одном, императору не хватало
образования для государственной деятельности,
он был религиозным человеком и хорошим
семьянином.
«Когда Император Николай II
вступил на престол, то от него светлыми
лучами исходил, если можно так выразиться,
дух благожелательности; он сердечно и
искренно желал России, в ее целом, всем
национальностям, составляющим Россию,
всем его подданным счастья и мирного
жития, ибо у императора, несомненно, сердце
весьма хорошее, доброе, и если в последние
годы проявлялись иные черты его характера,
то это произошло оттого, что императору
пришлось многое испытать; может быть,
в некоторых из сих испытаний он сам несколько
виноват, потому что доверился несоответственным
лицам, но тем не менее сделал он это, думая,
что поступает хорошо.
Во всяком случае, отличительные
черты Николая II заключаются в том, что он
человек очень добрый и чрезвычайно воспитанный.
Я могу сказать, что я в своей жизни не встречал
человека более воспитанного, нежели ныне
царствующей Император Николай II».28
«Государя рассердить было
труднее, но когда он сердился, то как бы
переставал замечать человека, и гнев
его проходил гораздо медленнее. От природы
он был добрейший человек. В нем не было
ни честолюбия, ни тщеславия, а проявлялась
огромная нравственная выдержка, которая
могла казаться людям, не знающим его,
равнодушием. С другой стороны, он был
настолько скрытен, что многие считали
его неискренним. Государь обладал тонким
умом, не без хитрости, но в то же время
он доверял всем».29
П. Жильяр отмечает в своих воспоминаниях:
«Государь был скромен и застенчив. Он
принадлежал к числу людей, постоянно
колеблющихся вследствие чрезмерной совестливости
и из преувеличенной чувствительности
и деликатности с трудом решающихся навязывать
свою волю другим. Он сомневался в самом
себе и был убежден, что ему не везет. Его
жизнь, увы, как будто доказывала, что он
не вполне в этом ошибался. Это было источником
его колебаний и сомнений».30