Личность императрицы Александры Федоровны глазами современников и историков

По мнению автора, Мария Федоровна хорошо относилась к Александре Федоровне. Она ответила Сыну: «наша дорогая Аликс уже совсем как дочь для меня… Я более не хочу, что бы Она звала меня «Тетушка», «дорогая мама» - вот кем я для нее буду с этого момента»103. Искренне радовался и Император Александр III.

Александра Федоровна, с детства испытывала и многократно пережив одиночество и нелюбовь окружающих, встретив подобное отношение в России, отнеслась к нему с чувством смиренного безразличия. В декабре 1916 года призналась Супругу «Когда я была молода, я ужасно страдала от неправды, которую так часто говорили обо мне (о, как часто!), но теперь мирские дела не затрагивают меня глубоко»104.

Что касается вопроса о психическом расстройстве, то Боханов делает вывод, что ничего подобного не существовало. И все обвинения в адрес императрицы «что в России она стала «экзальтированной фанатичной», что она сделалась «мистичной»105 не обоснованы.

Боханов делает еще один очень важный вывод: «Александра Федоровна никакой «личной политики» не проводила, ни о какой-то «единоличной власти» и не помышляла, по именно в этом ее обвиняли и до, и после революции. Однако никаких фактов подобного рода так добыто и не было. Их никогда не существовало в природе»106.

События последних лет заставили иначе посмотреть на некоторые факты нашей российской истории. Наиболее сильно изменилась оценка жизни и деятельности последних российских императоров, что предоставило отечественным историкам возможность более объективно, без предвзятости, изучать широкий спектр тем, связанных с периодом последнего царствования, ранее сильно идеологизированных. Проанализировав работы выше изложенных авторов, можно сделать вывод о том, что в современной историографии более тщательно подходят к изучению личности Александры Федоровны. Наиболее изученная тема, это состояние здоровья императрицы. Она освещена во всех представленных работах.

Делая выводы по всей главе, мы можем заметить, как менялось мнение об Александре Федоровне на протяжении большого периода времени. Эмигранские и зарубежные историки положительно относятся к Александре Федоровне. Дальше идет советский период, когда все «царское» забывалось. Нельзя было писать о непосредственном окружении Николая II. А если и писали то, только в шаржированной форме. Современная историография пересмотрела взгляды советских историографов. Историки стараются объективно подойти к изучению личности последней императрицы.

Что касается эволюции взглядов на отдельные проблемы, то существуют ряд тем, которые находят отражения во всех направлениях историографии. Это в первую очередь вопросы о переходе в другую религию. Авторы сходятся на том, что для Александры Федоровны переход в другую религию был очень трудным шагом.

Так же все авторы сходятся на мнении, что императрица была застенчивая, неуютно чувствовала себя на светских балах. Александра Федоровна была идеальной женой и матерью.

А вот вопрос о психоэмоционнальном состоянии императрицы, авторами рассматривается по-разному. Это один из тех вопросов, которые до сих пор остаются открытыми.

 

 

 

 

 

ГлаваII. Личность Александры Федоровны в воспоминаниях современников

2.1. Проправительственный лагерь: взгляд на последнюю императрицу

Большое значение для данной работы имеют воспоминания лиц, окружавших императорскую семью в исследуемый период. В этом ряду следует упомянуть воспоминания Владимира Иосифовича Гурко. Его книга «Царь и царица»107 представляет собой воспоминания и размышления государственного и общественного деятеля.

В своей работе Гурко пытается дать характеристику императрице Александре Федоровне. Но как он сам пишет: «Дать верную характеристику убиенной Царицы задача не легкая, настолько природа ее была сложная, многогранная, а в некоторых отношениях даже противоречивая».108 Автор описывает императрицу как страстную, увлекающуюся женщину. Она с необыкновенной настойчивостью преследовала намеченную цель. Рассудительной она была лишь в повседневных делах, которые не затрагивали ее интересов. «Но, коль скоро вопрос касался того, что живо ее затрагивало, неудержимая страстность брала верх»109. Александре Федоровне была присуща такая черта, как правдивость. В этом отношении, как указывает автор, Царица не сходилась характером со своим супругом.

В частной семейной жизни Александра Федоровна была образцом. «Безупречная, страстно любящая супруга, примерная мать, внимательно следящая за воспитанием своих детей и прилагающая все усилия к их всестороннему развитию и укреплению в них высоких нравственных принципов; домовитая, практичная и даже расчетливая хозяйка»110. Она интересовалась широкими

 

вопросами общего, даже философского, характера. А вот нарядами императрица не интересовалась.

Автор пишет о том, что императрица «испытывала упоение властью, чего у ее царственного супруга не было»111. Насколько воля Николая II сосредоточивалась почти всецело на нем самом и внешне почти не проявлялась, настолько, наоборот, у императрицы сила ее воли вся выявлялась наружу. Она умела настоять на исполнении другими ее пожеланий. Собою она владела не всегда и, случалось, весьма бурно выражала овладевавшие ею в данную минуту чувства, впадая даже порою в истерические припадки. Но Гурко говорит о том, что к истерическим припадкам она прибегала в крайних случаях и сознательно для получения  согласия Государя на то, с чем он упорно не соглашался.

Выходя замуж за русского царя, Александра Федоровна была глубоко убеждена, что власть его, не только фактически, но и в силу действующего в России закона, беспредельна. В ее представлении, Манифест 17-го октября 1905 не подрывал силу влияния русского царя. «Поэтому ни Государь, ни Царица особого значения законам вообще не придавали, так как были искренно убеждены, что законы обязательны лишь для подданных русского Царя, но до него самого никакого касательства не имеют»112.

Владимир Иосифович называет Александру Федоровну властной. Но в тоже время она подвержена влиянию, а именно влиянию Распутина. Здесь проявлялась одна из слабых струн природы Александры Федоровны, отсутствие у нее дара распознавать внутреннюю сущность людей. «Отличить лиц, истинно преданных как ей лично, так и монархическому строю, от обыкновенных льстецов».113

 

 

 

По мнению Гурко, в представлении Александры Федоровны, степень преданности Государю окружающих его лиц измерялась степенью их признания благотворности участия Царицы в государственном управлении.

Гурко считал, что Александра Федоровна  любила Россию. «Она, например, сердечно скорбела о том, что Россия экономически во многом зависит от Запада. Так, в письме от 3-го сентября, она говорит по этому поводу: «Меня всегда огорчает, как мало производится здесь. Все привозится из за границы... Дай Бог, чтобы по окончании этой ужасной войны фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха; такая огромная страна и зависит от других»114. Однако, как указывает автор, Россию она любила как поле для приложения своей деятельности, а в особенности как достояние своего мужа и сына. «Я борюсь за моего господина и за нашего сына». — восклицает она в одном из своих писем Государю в 1916 г., — и тем самым, незаметно для самой себя, воспринимает Россию, как нечто второстепенное, вернее, именно как родовую вотчину»115.

В этом смысле  характерно  ее отношение к кандидатам, намечаемым на министерские должности. Первое, что она учитывает в них, — это степень их предполагаемой преданности Государю. Их любовь к России, соответствие тому делу, которое предполагается им поручить, — вопросы второстепенные для императрицы.

Когда она требовала от своего мужа увольнения или назначения того или иного лица, принятия той или иной меры, она была убеждена, что тем самым исполняет свой долг любящей жены, и матери, и русской царицы одновременно, ибо заботятся о семейном достоянии Романовых.

«Если рассудок Александры Федоровны подчас затемнялся ее неудержимой страстностью, если на ее решения пагубно влияли присущие ей властность и самоуверенность, то все же главной причиной тех глубоких

 

ошибок, в которые она впала в последние годы царствования Николая II, была другая сторона ее духовного облика, с годами приобретавшая все большую власть над нею и понемногу превратившаяся в определенно болезненное состояние, а именно ее всепроникающий, глубокий мистицизм»116.

Автор пишет, что члены Гессенского Дома были подвержены мистицизму с давних пор во многих поколениях. В Александре Федоровне глубокая религиозность проявлялась с молодости, наружно выражаясь, между прочим, в том, что она долгие часы простаивала на коленях на молитве.

Александра Федоровна, перейдя в православие, обрела глубокую веру не только во все догматы православия, но и во всю его обрядовую сторону. В частности, прониклась она глубокой верой в почитаемых православной Церковью святых. «Она усердно ставит свечи перед их изображениями и, наконец, и это самое главное, — проникается верой в «божьих людей» — отшельников, схимников, юродивых и прорицателей»117.

В петербургских кругах ее не принимали. Каждое ее слово, каждый жест, все, вплоть до покроя платья, которое она надевала, — подвергалось жестокой критике, и находились услужливые люди, которые доводили это до ее сведения.

На этой же почве появилась у государыни, принявшая со временем определенный болезненный характер, мнительность по отношению к людям. Едва ли не большинство царской семьи и общества превратились в ее глазах в ее личных коварных врагов. Малейшая критика ее слов и действий или, хотя бы непризнание ее абсолютной мудрости, являлись в ее глазах неопровержимым признанием вражды к ней.

Отчуждению царицы от петербургского общества значительно содействовала внешняя холодность ее обращения и отсутствие у нее внешней приветливости. Происходила эта холодность от присущей Александре Федоровне необыкновенной застенчивости и испытываемого ею смущения при общении с незнакомыми людьми. Смущение это препятствовало установлению ею простых, непринужденных отношений с лицами, ей представлявшимися, в том числе с так называемыми городскими дамами, а те разносили по городу анекдоты про ее холодность и неприступность.

В домашней обстановке она отличалась чрезвычайной простотой и к людям, находившимся в ее личном услужении, относилась с необыкновенной внимательностью и даже лаской.

Не привлекала к тому же симпатии и наружность Государыни. В  красивых, правильных чертах ее лица, определенно германского типа, не сказывалась порывистая страстность ее натуры, в них отражалась величавая флегматичность. Впрочем, с годами и на этом лице можно было заметить перемену: опущенные углы рта, — вероятно, следствие пережитых разочарований в людях и накопившейся в душе горечи, — сообщили чертам Императрицы еще большую холодность, и даже оттенок презрительности.

Одни из самых важных воспоминаний, дающих полную картину отношения к Александре Федоровне - это мемуары Сергея Юльевича Витте118. В своих воспоминаниях он негативно относится к императрице Александре Федоровне. Витте утверждает, что именно она привела страну «в то постыдное положение, в котором наш Государь ныне находится»119. Более благосклонно он относился к императрице Марии Федоровне. Он писал, что эта женщина «весьма почтенная, благородная, много в жизни перенесла и потому многому научилась, замечательно приветливая, верная в своих чувствах, благодарная, Она действительно – Императрица»120.

Витте с полной уверенностью говорит, что Мария Федоровна не влияла на Николая II. А вот Александра Федоровна имела большое влияние на него. В этом убеждены все царедворцы.

  По мнению Витте, императрица  Мария Федоровна была мужественна. Она ездит всюду и за границу и приезжает в Петербург. А вот императрица Александра Федоровна заперлась со своим супругом во дворцах Царского Села и Петергофа. Вообще, Сергей Юльевич считал Александру Федоровну «странной особой».

Витте в воспоминаниях рассказывает, как искали невесту Николаю II. «Серьезно и не искали, что было большой политической ошибкой»121- говорит автор. Александр III и Мария Федоровна были против такой невестки. Но из-за болезни Александра III было решено дать согласие на этот брак.

Витте пишет, что для Александры Федоровны было сложно переменить религию. «При Ее узком и упрямом характере это было вероятно особенно тяжело»122. Решив переменить религию, она убедила себя в том, что это единственная правильная религия человечества.

«С Ее тупым эгоистическим характером и узким мировоззрением в чаду всей роскоши русского двора довольно естественно, что Она впала всеми фибрами своего "я" в то, что я называю православным язычеством, т. е. поклонение формам без сознания духа - проповедь насилием, а не убеждением, или поклоняйся, или ты мой враг и против тебя будет мой самодержавный и неограниченный меч; Я так думаю, значить, это так; Я так хочу, значит, это правда и правда - мое право. При такой психологии, окруженной низкопоклонными лакеями и интриганами, легко впасть во всякие заблуждения»123.

На этой почве и появились Филипп, Серафим, гадания, кликуши, «истинно русские» люди.

Витте не перекладывает всю вину только лишь на Александру Федоровну. Он пишет, что Николай II был безвольным человеком. «Если бы Государь имел волю, то такая жена, как Александра Феодоровна была бы соответственная. Она жена Императора и только»124.

Несмотря на весь негатив к императрице Александре Федоровне, Витте считает ее красивой, волевой, отличной матерью семейства. «Несомненно, что Она Его любит, желает Ему добра - ведь в Его счастии Ее счастие»125.