Характеристика эпохи Екатерины Второй современниками и потомками

  Сегюр замечает, что Екатерина, как поистине незаурядный политический деятель  весьма успешно совмещала активную внешнюю политику и преобразовательную деятельность: «Между тем как войска Екатерины распространяли ее славу  и владения, она деятельно занималась мерами преобразований в управлении государством и развитием народного  образования.»

  Сегюр многократно восхищается преобразовательной деятельностью императрицы, которая  своими законами смогла обеспечить процветание  страны на несколько веков. Дипломат сообщает, что помимо издания новых  законов Екатерина преобразовала  старые, навела порядок в судебном законодательстве: «Русские законы представляли хаос; государи издавали новые законы, не уничтожая старых, судьи…судили произвольно. Екатерина… учредила правильные суды и старалась ввести единство в судопроизводстве» . Это, несомненно, важное преобразование, проведенное  императрицей, позволило Сегюру невольно сравнить её с другими государями, причем Екатерина в своей реформаторской законодательной деятельности ничуть не уступает, а порой и превосходит их.

  Французский дипломат обозревает безграничную деятельность Екатерины, как градостроительницы, попечительницы образования, законодательницы и просветительницы. Порой создается  впечатление, что образ императрицы  весьма идеализирован, абсолютно лишен  недостатков, представлен как прекрасный идеал правителя. Однако за этой картиной не следует искать личного подобострастия графа, его склонности к преувеличениям. Скорее, наоборот. Сегюр выражал  даже не свою личную позицию, а мнение о российской правительнице, укоренившееся  в Европе. Именно возглавляемая такой  сильной монархиней, Россия действительно  представляла собой величайшую силу, заставляющую трепетать всю Европу. Екатерининская эпоха реформ и преобразований весьма точно отраженна Сегюром.

  В памяти людей, оплакивавших смерть Екатерины, прежде всего выступали из прожитой дали явления, особенно сильно поразившие в свое время их воображение и  чувство: Ларга, Кагул, Чесма, Рымник и  победные празднества, слезы, пролитые при чтении "Наказа", Комиссия 1767 г., торжественные собрания и речи наместников и дворянских предводителей  при открытии губернских учреждений, блестящие оды, придворные маскарады, на которых в десятках дворцовых  комнат толпилось 8540 масок, путешествие  императрицы в Крым со встречавшими ее на пути иллюминациями на 50 верст  в окружности, с волшебными дворцами и садами, в одну ночь созданными.

  Крупнейший  поэт екатерининской эпохи, автор многочисленных од. прославлявших «Фелицу» (так  он называл царицу), Гаврила Державин (1743—1816) занимал важные государственные  посты и хорошо разбирался в политике. Свои «Записки» он писал уже после  смерти императрицы, поэтому позволил себе легкую критику. «Сия мудрая и  сильная Государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит по вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной  справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражить их⁶».

  Известный поэт XVII века Сумароков А. П. написал «Оду государыне императрице Екатерине Второй» по случаю ее вхождения на престол:

  Во  все пространные границы

  К Екатерининым сынам

  Воззри  с горящей колесницы,

  Воззри  с небес, о солнце, к нам;

  Будь  нашей радости свидетель,

  И кая ныне добродетель

  Российский  украшает трон;

  Подобье види райску крину,

  Красу держав, красу корон,

  Премудрую Екатерину.⁷

  Поэт  сравнивает императрицу с ангелом  с небес, восшедшим на российский престол:

  Ликуй, Российская держава!

  Мир, наше счастие внемли!

  А ты, Екатерины слава,

  Гласись вовек по всей земли!

  Чего  желать России боле?

  Минерва на ея престоле,

  Щедрота царствует над ней!

  Астрея  с небеси спустилась

  И в прежней красоте своей

  На  землю паки возвратилась.

  Многие  другие поэты того времени писали хвалебные оды Екатерине. Пожалуй, самыми знаменитыми произведениями, посвященными императрице, можно назвать стихи Гаврилы Державина и «Историческое похвальное слово императрице Екатерине Второй» Карамзина.

  Русское дворянство екатерининской эпохи, упоенное, по выражению Ключевского, медовым  месяцем свободы. Избавившись от страха, возбужденного «злодеем-Пугачевым», оно искало себе место между Россией и Западом. Западные путешественники не переставали удивляться российской отсталости. Уильям Кокс, побывавший в 1784 г. в Польше и России, подчеркивал «отсталость русского крестьянина», имея в виду как сельскохозяйственные орудия, которыми он пользовался, так и его экономическое и социальное положение. Россию конца XVIII в. он сравнивал с Европой XI и XII вв. Английский путешественник полагал, что «положение не улучшится до тех пор, пока большинство будет находиться в абсолютном рабстве⁸». С этой точкой зрения в России был согласен, может быть, только Радищев. То, что Коксу и другим западным наблюдателям казалось «отсталостью», т.е. недостатком, слабостью, дворянским идеологам представлялось преимуществом, силой. «Если здесь, — писал Фонвизин своему другу Я. Булгакову из Парижа, — прежде нас начали, то по крайне мере мы, начиная жить, можем дать себе такую форму, какую хотим, и избегнуть тех неудобств и зол, которые здесь вкоренились. Nous commensous etils finissent. Я думаю, что тот, кто родился, посчастливее того, кто умирает⁹»

  Страх побуждал Екатерину неустанно повторять  о «всеобщем желании», обосновывающем ее право на трон. Расхождения с  истиной ее не беспокоили. Поэт и  министр Гаврила Державин, хорошо знавший императрицу, и в целом оценивавший ее деятельность положительно, писал: «Она управляла государством и самим правосудием более по политике или своим видам, нежели по святой правде¹⁰». Поэт и государственный деятель знал, конечно, что в истории было немного правителей, действовавших «по святой правде». Подчеркивая приоритет политики и личных интересов в действиях государыни, которую он воспевал под именем Фелицы, Державин подчеркивал обдуманность поведения Екатерины. Постоянно напоминая о своем «праве» на престол, она знала, что бесконечные повторения убедят верноподданных в законности ее пребывания на троне.

  Мать  народа — строгая, но справедливая. Такое впечатление о себе создавала  Екатерина. Этот образ творили западные поклонники Северной Минервы: их стараниями он утверждался в Западной Европе и оттуда приходил в Россию. Репутация  справедливой государыни, о чем Екатерина  очень заботилась, поддерживалась и  укреплялась репутацией строгости.

  Современники  видели ее по-разному, даже независимо от возраста: одни говорят о голубых  глазах, другие о карих, говорят о  высоком росте, хотя она была очень  невысокой. Лучше всех об этих разногласиях сказала сама Екатерина. «Говорили, — пишет она в «Записках», —  что я прекрасна, как день и  поразительно хороша; правду сказать, я никогда не считала себя чрезвычайно  красивой, но я нравилась и полагаю, что в этом и была моя сила¹¹». Пушкин, иногда называвший Екатерину «Тартюфом в юбке», описал ее так: «Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало нежность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую¹²». Певец женщин и любви умело польстил императрице: в тот момент, когда она появилась на страницах «Капитанской дочки», ей было 45 лет.

  Все души успокоились, все лица оживились", - говорит Карамзин, воспроизводя настроение, постепенно складывавшееся в обществе из всех этих столь непривычных впечатлений, какие оно тогда переживало. Это  настроение восторженно выражалось при народных встречах Екатерины, особенно во время ее путешествия по Волге в 1767 г. Екатерина писала с дороги, что даже "иноплеменников", т. е. дипломатический корпус, ее сопровождавший, не раз прошибали слезы при виде народной радости, с какой ее встречали, а в Костроме граф Чернышев весь парадный обед проплакал, растроганный "благочинным и ласковым обхождением" местного дворянства, что в Казани готовы были постелить себя вместо ковра под ее ноги, а в одном месте в церкви мужики принялись свечи подавать, прося поставить их перед матушкой-царицей: это простонародный волжский ответ парижским философам, величавшим Екатерину царскосельской Минервой. Чтение "Наказа" в Комиссии 1767 г. депутаты слушали с восхищением, многие плакали, особенно от слов 520-й статьи: "Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающ на земли; намерение законов наших было бы не исполнено - несчастие, до которого я дожить не желаю". Плакали при встречах императрицы, при чтении ее манифестов и "Наказа", плакали за парадными обедами в ее присутствии, плакали от радости при мысли, что бироновское прошлое уже не вернется; никогда, кажется, не было пролито в России столько радостных политических слез, как в первые годы царствования Екатерины II. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

  Глава 2.

  Оценка  эпохи Екатерины Второй потомками.

  Историки, по разному оценивая результаты деятельности Екатерины II, единодушно признают, что  она занималась вопросами законотворчества, административными проблемами, большое внимание уделяла внешней политике и многими другими. Все историки согласны, что, взойдя на трон, императрица встретила многочисленные трудности. Прежде всего, чрезвычайно сомнительными были права Екатерины на престол. Супруга свергнутого императора и мать наследника имела, в лучшем случае, основание быть регентшей до совершеннолетия Павла, которому в год переворота было 12 лет. Не говоря о том, что споры об отце наследника (в числе нескольких кандидатов никогда не было Петра III) продолжаются историками по сей день, Екатерина была чужестранкой.

  Мало  какой из периодов русской истории  имеет такое количество источников, дающих возможность его всестороннего  изучения. Прежде всего позаботилась о документации императрица: она  оставила записки, чрезвычайно откровенную  автобиографию, к сожалению, доведенную только до последних месяцев жизни Елизаветы; сохранились тысячи написанных ею писем — к близким, министрам, иностранным корреспондентам. Екатерина II не могла, казалось, жить, если она не держала в руках пера. По ее примеру много писали современники. Подробные дневники вели секретари императрицы.

  Василий Ключевский заметил, что «неудачное самодержавие перестает быть законным¹³». Перефразируя его, можно сказать, что удачное самодержавие становится законным. Екатерина твердо верила в свою удачу. Прежде всего, она знала, чего хочет. В отличие от всех своих предшественников, кроме Петра I, она долго и старательно готовилась к должности, о которой мечтала со дня своего приезда в Россию. В отличие от Петра, который учился быть царем, строя корабли, обучаясь военному делу и путешествуя по заграницам, Екатерина готовилась стать императрицей, читая книги и оттачивая свое умение воздействовать на людей.

  Современники, знавшие Екатерину лично или  по письмам, принимавшиеся разбирать  ее характер, начинали обычно с ума. Василий Ключевский, отмечая этот факт, полагает, что «Екатерина была просто умна и ничего более, если только это малость. У нее был ум не особенно тонкий и глубокий, зато гибкий и осторожный, сообразительный, умный ум, который знал свое место и время и не колол глаз другим. Екатерина умела быть умна кстати и в меру. Она, которой со всех сторон напевали в уши о ее великом уме, так простодушно признавалась доктору Циммерману на верху своей славы, что знала весьма много людей несравненно умнее ее. У нее вообще не было никакой выдающейся способности, одного господствующего таланта, который давил бы все остальные силы, нарушая равновесие духа. Но у нее был один счастливый дар, производивший наиболее сильное впечатление: памятливость, наблюдательность, догадливость, чутье положения, уменье быстро схватить и обобщить все наличные данные, чтобы вовремя принять решение, выбрать тон, в случае надобности благоразумная мораль и умеренно согретое чувство - все эти мелкие пружины, из деятельности которых слагается ежедневная житейская работа ума, Екатерина умела приводить в движение легко и ежеминутно, когда бы это ни понадобилось, без заметного для зрителя усилия¹⁴». Екатерина обладала важнейшим качеством государственного деятеля: она прекрасно понимала реальную ситуацию и свое место в ней.

  Один  из лучших знатоков царствования Екатерины II — С.Д. Барсков считал главным  оружием царицы ложь. «Всю жизнь, с  раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим оружием, владела  им, как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков¹⁵».

  Историки  частенько дают идеализированный портрет  «просвещенной императрицы», которая  думала, что «нормы и методы регулярного  государства, дополненные программой активного, динамичного и производительного  общества, одобряются всеми просвещенными  кругами русского общества». Иначе  говоря: «Она еще сохраняла иллюзии  и не знала, что желает общество, которым правила уже пять лет¹⁶».

  Не  все, конечно, историки. «Свобода, душа всех вещей! Без тебя все мертво»  — приводя этот текст записи, сделанной Екатериной, едва вступившей на престол, Василий Ключевский безжалостно  комментирует: «Это были, конечно, политические эксцессы, юношеские увлечения тридцатипятилетнего женского сердца¹⁷». Александр Кизеветтер, тщательно анализировавший деятельность Екатерины, приходит к выводу, что «распространенное представление о том, что до созыва Комиссии 1767 г. Екатерина царила на высотах радикализма, рискуя вступить в распрю с требованиями сословного эгоизма дворянства, пока во имя самосохранения не отвернулась от своих идеалов», при изучении документов «блекнет и испаряется». Историк доказывает, что Екатерина не имела намерения освобождать крестьян, с самого начала ее целью было ограничение законом размера крепостных повинностей. Долгое время ходило мнение, что императрица выразила свое желание отменить крепостное право в тех параграфах Наказа, которые она выбросила из окончательного текста, поняв настроения депутатов Комиссии. Публикация в конце XIX в. академического издания Наказа, включавшего все пропущенные места, подтвердили, что далее ограничения размера крепостных повинностей и признания за крепостными права собственности на движимое имущество, она не пошла.

  Алексей Толстой в своей иронической  поэме «История государства Российского...» (1868) замечает, что Екатерина на советы Вольтера и Дидро дать народу, «которому  вы мать» свободу, ответила «прикреплением украинцев к земле».

  По-разному  оценивая царствование Екатерины II, историки единодушно согласны с тем, что она  была «дворянской императрицей», что  при ней завершился «основной  процесс XVIII в. — создание дворянской привилегии, утвержденной на порабощение  народа¹⁸». Соглашаясь с тем, что одним из важнейших итогов деятельности Екатерины было упрочение дворянства как правящего слоя России, историки расходятся, нередко в противоположные стороны, при оценке характера русского дворянства. Екатерина дата им полную свободу, отдала в их полное распоряжение крестьян-рабов, одновременно введя в обиход новые понятия, такие, как «добронравие», «человечество», «человеколюбие», «отечество», «граждане», «чувствительность», «чувствования человеческого сердца». Поставила вопросы, которые будут обсуждаться следующими поколениями: Россия и Запад, новая Россия и древняя, национальный характер. Значительный толчок получила культура: в екатерининское время забрасываются в почву зерна, которые дадут через несколько десятилетий золотой век русской культуры.