Гражданская война в России причины, сущность, последствия

иностранного  военного вторжения на территорию России, то не было бы и Гражданской войны  в России, поскольку внутренняя контрреволюция не располагала достаточными силами и средствами для ее ведения. Но так ли это?

В «Истории Гражданской  войны в СССР» признается, что  с первых же дней пролетарской революции  против нее выступили свергнутые классы — помещики и капиталисты, которых активно поддерживали так  называемые демократические партии эсеров, меньшевиков, анархистов, а  также буржуазные националисты всех мастей. Конечно, это еще не означало, что с первых же дней Октябрьской революции пламя Гражданской войны неминуемо должно было разгореться и разнестись по всей необъятной территории России. Однако все дело в том и состояло, что расстановка политических сил в российском обществе после Октября 1917 года приняла настолько четкие очертания и такой обостренный характер, что избежать Гражданской войны уже вряд ли было возможно. В результате Февральской, и особенно Октябрьской, революций расстановка сил существенно изменилась. Появились новые политические союзы и блоки, объединявшиеся на антибольшевистской основе. Позиция каждой из социально-политических сил, готовых вступить на тропу Гражданской войны, не всегда была достаточно четкой и ясной. Новая расстановка сил включала в себя, часто весьма противоречивые по составу, целям и взглядам партии, движения и организации.

Можно выделить четыре лагеря. В первый лагерь входили  те, кто продолжал мечтать о восстановлении старых порядков, лишь несколько видоизменив их, в частности, путем установления режима парламентарной или ограниченной монархии. Наряду с откровенными монархистами, так и не простившими Николаю II его отречение от престола, в этом лагере была представлена немалая часть армии (включая ее высший командный состав), не желавшая поддерживать ни Временное правительство, ни тем более большевиков.

Второй лагерь — сторонники буржуазных преобразований, стоявшие на платформе Февральской  революции. К ним следует отнести  прежде всего представителей крупной  российской буржуазии, а также и  тех, кто хотя и поддерживал режим  Временного правительства, но и резко  критиковал его за непоследовательность и отсутствие твердости в осуществлении  политических и социально-экономических преобразований, а главное за нерешительность действий по недопущению к власти большевиков. Основную политическую силу этого лагеря составляла партия кадетов, а массовую его базу — часть царской армии, чудом уцелевшей после охвативших ее процессов разложения и распада. Это — генералы, офицеры и солдатская масса, относившие себя к подлинным патриотам и обвинявшие левые силы и движения в антипатриотизме и предательстве национальных интересов страны.

К третьему лагерю относились в основном социалистические движения, партии и организации, которые  отказывались сотрудничать как с  режимом А.Ф. Керенского, так и  с властью большевиков. Это —  меньшевики, эсеры, «народные социалисты», немалая часть среднего и младшего армейского офицерства, а также определенные слои крестьянства и представители  различных мелкобуржуазных групп населения.

Наконец, четвертый  лагерь представлял собой широкие  народные массы, включая рабочих и крестьян, военнослужащих, в том числе немалое число генералов и офицеров, уставших от войны и переходивших на сторону большевиков.

Над вопросом о  расстановке и соотношении социальных и политических сил в послереволюционной России ломали голову, строили свои догадки и высшие чины старой армии, пытаясь угадать, что станет с Россией, в каком направлении будут развиваться события. Излишне говорить, что большинство генералов, сохранивших верность своему долгу, не могло смириться с происходившей на их глазах гибелью царской армии и разрушением всей государственной жизни. Пожалуй, лучше и откровеннее других эти мысли и настроения выразил генерал А.И. Деникин, видевший главную опасность для русской армии и для России в том, что распад центральной власти неиз- 

бежно приведет к утрате российской государственности  и вызовет «балканизацию русского государства по признакам национальным, территориальным, историческим, псевдоисторическим, подчас совершенно случайным, обусловленным  местным соотношением сил¹⁰. Столь неутешительный вывод генерал делал, исходя из того, что новая, большевистская власть, во-первых, уступила по Брестскому миру Германии значительную часть российской территории, а во-вторых, стала формировать свою рабоче-крестьянскую армию параллельно с расформированием старой армии. Формирование же новой, классовой армии, по мнению Деникина, преследовало цель не вести войну на внешнем фронте, отстаивая территориальную целостность России, а защищать Советскую власть.

Идея неизбежности гражданской войны в оказавшемся  вконец расколотом и разобщенном обществе получила распространение в массах и уже мало кем отвергалась. Более того, противостоящие друг другу лагеря видели в ней едва ли не главное средство решения сложнейшей задачи: для одних — сохранения старой, пусть и несколько подновленной России, для других — разрушения «до основания» старого и построение нового мира. Как известно, те, кто отождествлял себя с Россией будущего, еще в годы мировой войны выступал за поражение российского правительства в той войне и превращение последней в войну гражданскую.

Однако какими бы глубокими и серьезными ни были причины возникновения Гражданской войны в России и как бы широко ни охватила массовое сознание идея такой войны, последняя не стала бы реальностью, если бы не проявились определенные побудительные мотивы, та последняя черта, за которой окончательно разделились и разошлись политические и социальные силы, а соглашения и компромиссы заменила вооруженная борьба, в которой главными аргументами служат не доводы, а орудийные залпы.

Можно выделить по крайней мере три мотива, которые в своей взаимосвязи и взаимообусловленности извлекли на поверхность скрытые до поры до времени причины, ввергшие российское общество и его граждан в братоубийственную войну. Кабальный для России Брестский мир для одних был возможностью отстоять революционные завоевания, а для других, особенно военных людей, был позором России, отказом силой русского оружия защищать честь и достоинство родины. С этим мотивом был связан, и второй, крайне жесткие методы новой власти, проводившей политику национализации, вылившуюся в конечном счете в сплошную «экспроприацию экспроприаторов», в принудительное изъятие всех средств производства и всего имущества не только у крупной буржуазии, но и у средних и даже мелких частновладельцев, при чем большинство из них были объявлены врагами народа и оказались изгоями в собственной стране. Наконец, третий мотив — красный террор, крайне жесткие, часто ничем не оправданные действия революционной власти. И хотя красный террор был в немалой степени порожден террором белым, направленным на физическое устранение видных представителей Советской власти (убийство председателя Петроградского отделения ВЧК М.С. Урицкого и покушение на В.И. Ленина), массовый характер террора красного не мог не привести к всплеску насилия в стране, вылившегося в вооруженное противостояние армий, политических партий, классов, сословий и социальных групп.

Начало массовому  красному террору и возведению жесточайшего насилия в ранг государственной политики положило постановление Совета Народных Комиссаров, принятое 5 сентября 1918 г. по докладу Ф.Э. Дзержинского. Вот его полный текст: «Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской Чрезвычайной] Комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью:

что для усиления деятельности Всеросс[ийской] Чрезв[ычайной] Комиссии и внесения в нее большой  планомерности необходимо направить  туда возможно большее число ответственных  партийных товарищей; 

что необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях.

Подлежат расстрелу  все лица, прикосновенные к белогвардейским  организациям, заговорам и мятежам;

что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры»¹¹.

Это постановление  было воспринято ВЧК и местными чрезвычайными  комиссиями как сигнал к началу массового  красного террора, который на «законном  основании» позволял чекистам действовать  с позиции полного правового  нигилизма. ВЧК и до этого не очень-то церемонилась при проведении необоснованных арестов, обысков, конфискаций, бессудных расстрелов граждан, но теперь она получила еще большую, по существу, ничем и никем не ограниченную свободу в своем, воистину массовом беззаконии и произволе. И хотя Ленин, по-видимому, больше для острастки, чем по причине действительной заинтересованности в недопущении грубейших нарушений «революционной законности» время от времени публично отмежевывался от крайностей, применяемых рядом местных чрезвычайных комиссий, например, украинской, и даже заявлял, что последние «принесли тьму зла» ,а, тем не менее вряд ли хотел что-либо изменять в практике ВЧК, во всяком случае, пока шла война (не случайно же он наряду с Наркоматом по военным делам относил ВЧК к важнейшим боевым органам Советской власти)¹².

«Боевые органы»  Советской власти менялись местами, однако репрессии продолжались, набирая все новые обороты. Характерно в этом отношении письмо Ленина к наркому юстиции Д.И. Курскому от 20 февраля 1922 г., в котором на Наркомюст возлагалась особенно боевая роль, включавшая в себя «усиление репрессии против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии (в особенности меньшевиков и эсеров); проведение этой репрессии ревтрибуналами и нарсудами в наиболее быстром и революционно-целесообразном порядке; обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии; по разъяснению народным массам, через суд и через печать, значения их) процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких других важнейших центрах; воздействие на нарсудей и членов ревтрибуналов через партию в смысле улучшения деятельности судов и усиления репрессии»¹³. При этом подчеркивалась необходимость воздействия партии на народные суды и членов ревтрибуналов с целью усиления репрессий. «Все это, — говорилось в письме, — должно вестись систематично, упорно, настойчиво»¹⁴.

Чрезмерная жестокость, которая в массовом порядке проявлялась  в ходе Гражданской войны и  с той, и с другой стороны вызывает разные, порой полярные суждения и  оценки. Одни осуждают действия ВЧК  и ее органов, захват заложников, сосредоточение в руках чекистов огромной и часто  неконтролируемой власти, позволявшей им вести как розыскные, так и следственные действия, без суда выносить приговоры и самим приводить их — в основном расстрелы — в исполнение. Наделение ВЧК такими исключительными полномочиями и правами, утверждают эти авторы, явно противоречило не только правовым принципам, но и элементарным морально-нравственным нормам. Критики же такой постановки вопроса, как правило, упрекают своих оппонентов в «неисторическом» подходе при оценке событий и явлений Гражданской войны и в попытке механически переносить нравственные и правовые ценности современности на то, что происходило в специфических условиях Гражданской войны¹⁵.

В ходе дискуссии  по этой весьма непростой, да к тому же крайне политизированной участниками полемики проблеме обычно выдвигаются три главных аргумента. Во-первых, предпринимаются попытки представить дело так, будто красный террор, хотя и имел место, но не носил массового характера. Во-вторых, красный террор рассматривается как вынужденный, а потому и «закономерный» ответ на белый террор, развязанный врагами революции и 

Советской власти. В-третьих, утверждается, что все  жестокости были не только

вынужденными, продиктованными  особыми, чрезвычайными ситуациями.

Жестокости и  репрессии против собственного народа, даже если они и воспринимаются как  продиктованные революционной или  иной целесообразностью, рано или поздно, но обязательно проявят свои негативные последствия. Не всегда можно предсказать, где и когда обнаружит себя это зло, но то, что это непременно произойдет, сомнений быть не должно. И российская история богата такими примерами. Гражданская война в России как раз и показала убедительно, что и со стороны победителей, и со стороны побежденных историческая ответственность политиков игнорировалась, отодвигалась на задний план.

Не так уж много в мире стран, где бы происходившие  в них революции не сопровождались гражданскими войнами, которые становились, по существу, последним средством для преодоления острейших социальных противоречий, удовлетворения непомерных притязаний политических деятелей на власть. Как правило, гражданские войны ведут к братоубийству и проявлениям крайней жестокости. Не явилась в этом отношении исключением и Гражданская война в России, хотя и имела ряд существенных отличий.

Назовем некоторые  из них. Во-первых, в условиях, когда она захватила огромную территорию и в нее было втянуто практически все население, все социальные слои и политические силы, люди — и очень часто — оказывались не по своей воле по разные стороны баррикады. Такой участи не миновали даже связанные кровными узами. Брат шел против брата, дети убивали родителей, а родители проклинали своих детей. Во-вторых, по размаху и жестокости, нередко бессмысленной, Гражданская война превзошла, пожалуй, все, что когда-лнбо переживала России. Противоборствовавшие силы словно соперничали, чьи методы и средства борьбы окажутся более свирепыми и изощренными, уничтожающими как можно большее число своих же соотечественников, на время превращенных в ненавистных врагов. Но главной жертвой Гражданской войны был, конечно, народ, как целостность. В-третьих, существенная особенность Гражданской войны в России и одна из причин ее возникновения — это иностранная военная интервенция, в первую очередь стран Антанты, недовольных выходом России из войны с Германией и Австро-Венгрией и стремившихся вернуть ее в систему прежних союзнических отношений. Из этого, разумеется, отнюдь не вытекает вывод официальной советской историографии, утверждавшей, что без внешнего вмешательства и поддержки иностранных государств Гражданская война в России «никогда не приняла бы тех масштабов и форм, в которых она происходила»¹⁶.