Александр II и его окружение

                                        Да  встретит он обильный честью век,

                                        Да  славного участник славный  будет,

                                        И на чреде высокой  не забудет

                                        Святейшего  из званий «человек».

                                        Жить  для веков в  величии народном,

                                        Для блага всех – свое позабывать!

                                        Лишь  в голосе отечества  свободном

                                        С смирением дела свои читать –

                                        Вот правила царей  великих внуку.

                                        В.А. Жуковский 

       Будущий император Александр II родился 17 апреля 1818 года в Москве. Отец его – великий князь Николая Павлович, третий сын Павла I, мать – прусская принцесса Шарлота, в крещении Александра Федоровна. В своих мемуарах она писала о рождении сына: "Счастье наше удвоилось, а впрочем, я помню, что почувствовала нечто серьезное и меланхолическое при мысли, что это маленькое существо призвано стать императором".¹² Действительно, ни у Александра, ни у Константина детей не было, и маленький Саша был старшим в своем поколении великим князем. Спустя год царская семья узнала о намерении императора Александра I объявить наследником престола Николая Павловича¹³, и рождение сына сыграло в этом немалую роль, поскольку на протяжении двадцати лет в царствующей фамилии рождались только девочки.

       До 6 лет цесаревич рос под ближайшим надзором матери и приставленного к нему женского персонала, вместе с младшими сестрами (Марией, родившейся в 1819 году, и Ольгой, родившейся в 1822 году). По достижении 6 лет воспитателем великого князя был назначен капитан Карл Мердер, человек честный, добрый и умный, а с 9 лет – поэт Василий Жуковский. Он составил план учебной программы цесаревича: французский, немецкий, английский и польский языки, курсы истории, математики, стратегии и прочих дисциплин. Главную идею своего плана Василий Андреевич ясно изложил в письме к императрице Александре Федоровне. «Его величеству, — отмечал он, — нужно быть не ученым, а просвещенным. Просвещение должно ознакомить его со всем тем, что в его время необходимо для общего блага... Просвещение в истинном смысле есть многообъемлющее знание, соединенное с нравственностью». Тем не менее, согласно желанию Николая, чтобы его сын был прежде всего военный, потому что иначе он будет "потерян в нынешнем веке", наследник был рано приучен к парадам. Просвещенный капитан Мердер вздыхал по поводу этих увлечений своего воспитанника: "Легко может ему прийти мысль, что это действительно дело государственное, и он может тому поверить"¹⁴. Однако влечение к военной «муштре» у Александра II выражалось разве что в наклонности к военной торжественности и парадам.

       В соученики Александру определили двух его сверстников - Иосифа Виельгорского  и Александра Паткуля. День товарищей был расписан по часам: подъем в 6.00, с 7 до 12 — занятия с одночасовым перерывом, с 12 до 14 — прогулка, с 14 до 15 — обед и вновь занятия до 17, с 19 до 20 часов — гимнастика и подвижные игры, в 22 — отход ко сну. Мердер и Жуковский, внимательно следившие не только за успехами наследника в учебе, но и за становлением его характера, регулярно докладывали императору о проявлении тех или иных черт личности Александра. «Я теперь гораздо больше на него надеюсь, — писал в 1828 году Жуковский, — вижу, что имеет он здравый ум, что в этом уме все врезывается и сохраняется в ясном порядке; вижу, что он имеет много живости; вижу, что он способен к благородному честолюбию, которое может завести его далеко, если соединится с ним твердая воля; вижу, наконец, что он способен владеть собою, посему и имею право надеяться, что он, как скорее поймет всю важность слова должность, будет уметь владеть собою».¹⁵

       13 декабря 1825 года Николай Павлович, зайдя в комнату жены и увидев  там маленького Сашу, наследника, показал ему приготовленный манифест и сказал: "Завтра твой отец будет монархом, а ты цесаревичем. Понимаешь ли ты это?"¹⁶ Понимал, но вот радовался ли? Да и сам император писал сестре: «Молитесь за меня Богу, дорогая и добрая Мари! Пожалейте несчастного брата - жертву воли Божией и двух своих братьев! …он нуждается в этом утешении - и пожалейте его!»¹⁷ Детям Николай напоминал: «Всякий из вас должен всегда помнить, что только своей жизнью может искупить происхождение великого князя».¹⁸ На Александре же, как на цесаревиче, лежала ответственность еще большая. Видимо, и чрезмерная чувствительность наследника (он действительно часто плакал) была следствием непосильного гнета ожиданий окружающих – как семьи и придворных, так и простого народа.

       В 1834 г. после долгой болезни умирает  капитан Мердер. Александр был очень привязан к воспитателю и горько оплакивал его смерть. Но уже через несколько месяцев цесаревичу исполняется 16 лет, а значит, он становится совершеннолетним и включается в государственную работу: присутствует на заседаниях Сената, с 1835 года становится членом Святейшего синода. Некоторые изменения происходят и в учебных занятиях. Приглашен был Сперанский читать «Беседы о законах», военный историк Жомини – военную стратегию и тактику, Канкрин знакомил с финансовой ситуацией, барон Бруннов – с внешней политикой.

       Согласно  традиции, воспитание Александра Николаевича  завершилось большим путешествием по России с мая по декабрь 1837 г. По выражению Жуковского, состоялось «всенародное обручение наследника с Россией».¹⁹ Во время поездки великий князь впервые встретился с декабристами, об облегчении участи которых ходатайствовал перед Николаем. В 1838 году Александр отправился в Западную Европу, посетил Швецию, Данию, Германию, Швейцарию, Италию, Англию и Австрию. Вот каким увидел его маркиз де Кюстин: «Выражение его взгляда — доброта. Это в прямом смысле слова — государь. Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека прекрасно воспитанного... Он прекраснейший образец государя из всех, когда-либо мною виденных».²⁰ Сам император так вспоминал это время в разговоре с сыном, цесаревичем Александром: «Многое тебе польстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания и что многое, достойное уважения там, где есть, к нам приложимо быть не может, — мы должны всегда сохранять свою национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем... Но чувство это не должно, отнюдь, тебя сделать равнодушным или еще более пренебрегающим к тому, что в каждом государстве или крае любопытного или оригинального есть».²¹ В Австрии он познакомился с Гессен-Дармштадтской принцессой Максимилианой-Вильгельминой-Августой-Софией-Марией, на которой женился в 1841 году²². Незадолго до помолвки князь А. Ф. Орлов, на правах царского наперсника, доложил Николаю Павловичу, что гессен-дармштадтская принцесса — незаконная дочь камергера Граней. Николай, усмехнувшись, сказал: «А мы-то с тобой кто? Пусть кто-нибудь в Европе попробует сказать, что у наследника русского престола невеста незаконнорожденная!»²³

       В июне 1839 года Александр Николаевич возвращается в Россию и становится членом Государственного совета, а с 1840 года обязательно присутствует на заседаниях Комитета министров. Постепенно он становится членом Финляндского комитета, Комитета министров, Кавказского комитета, канцлером Александровского университета в Финляндии, членом Комитета по постройке моста через Неву и Петербургско-Московской железной дороги, председателем секретных Комитетов по крестьянскому делу в 1846 — 1848 годах. Кроме того, с 1842 года Александр Николаевич начал постоянно замещать отца во время отъезда того за границу или путешествий императора по России. Фактически цесаревич сделался вторым главой государства. Английский посол в Петербурге лорд Кланикард докладывал своему правительству о том, что «в России как будто правят два императора». В то время, то есть с 1848 до 1854 года, у наследника не было вовсе критического отношения к политической и государственной программе отца. Однако нельзя сказать, что он на все смотрел его глазами, был его слепым подражателем, не видел проблем, стоящих перед страной. Правильнее было бы предположить, что он не знал путей разрешения этих проблем, и пока лишь смутное чувство, что не все благополучно в отечестве, начинало тревожить наследника престола, становясь с годами все более отчетливым (см. кн.: Александр II, или История трех одиночеств / Л.М. Ляшенко. - М.: Молодая гвардия, 2003. – 58 с).

       Для ознакомления с военными действиями Николай Павлович отправил в 1850 году наследника на Кавказ, где произошло его «боевое крещение» вблизи крепости Ачхой. Александр заметил отряд неприятеля и безрассудно поскакал к нему, увлекая за собой остальных. За свой поступок он был награжден крестом Святого Георгия 4-й степени; об этом ходатайствовал князь Воронцов, бывший на Кавказе наместником. «Александр II, конечно, не был заурядной личностью; но в нем жили два совершенно различных человека, с резко выраженными индивидуальностями, постоянно боровшимися друг с другом. …Перед лицом настоящей опасности Александр II проявлял полное самообладание и спокойное мужество, а между тем он постоянно жил в страхе опасностей, существовавших только в его воображении. Без сомнения, он не был трусом и спокойно пошел бы на медведя лицом к лицу», - писал в своих мемуарах революционер Петр Кропоткин²⁴.

       К моменту начала Крымской войны 1853-1856 гг. Александр Николаевич уже был главнокомандующим гвардейским и гренадерским корпусами²⁵. Николай I не раз объявлял сыну в рескриптах свою «душевную благодарность» за его «неусыпные заботы о войске»²⁶. В продолжение всего 1854 года цесаревич был главным помощником императора в деле обороны российских рубежей, умножения ее боевых сил. Он отвечал за защиту балтийского побережья от Выборга до Нарвы.

       К 1855 году империя исчерпала не только людской потенциал, но и запасы оружия. Цесаревич участвовал во всех совещаниях на высоком уровне, разрабатывая экстренные меры для спасения Севастополя и выхода страны из кризиса. Но неожиданная смерть императора Николая I ускорила события.

       Александр, теперь уже император Александр II, после вступления на престол произнес речь в Государственном совете, где так сказал о своем отце: «В постоянных и ежедневных трудах его со мною он говорил мне: "Хочу взять все неприятное и все тяжелое, только бы передать тебе Россию устроенную, счастливою и спокойною...". Я отвечал ему: "Ты — мы всегда говорили друг другу "ты" — ты, верно, будешь и там молиться за твою Россию и за дарование мне помощи". "О, верно, буду", — отвечал он. В этой надежде и уповании на помощь Божию, на которую я всегда надеялся и надеюсь, я вступаю на родительский престол...».²⁷ А вот как описывает его Анна Федоровна Тютчева, фрейлина Марии Александровны, в день восшествия на престол: «Император был очень бледен, но никогда я не видала его таким красивым. На его лице отпечатлелось горе, наполнявшее его сердце, и сознание великой ответственности, на него возложенной… Вид его и мысль о том, при каких тяжелых условиях он вступает на престол и какая трудная борьба ему предстоит, волновали сердце. …Видно, что он испытывает только горе от потери отца, а что корона не имеет для него никакой цены».²⁸

       Царствование  Александра II все было под знаком катастрофы. Когда в феврале 1855 года умер Николай Павлович, передав сыну «команду не в добром порядке», как  он сам выразился, положение России было ужасно. Если почитать мемуары и письма того времени, — они все исполнены мучительной тревоги, возмущения и смятения. Принять русскую корону в час, когда вся Европа, вооруженная и озлобленная, была против России, в час, когда внутри страны, утомленной полицейским николаевским режимом, не было никакого доверия к правительству, — это ли не страшно? Это ли не ужасно?²⁹

       Тридцать  пять лет, значительную часть своей  жизни, Александр Николаевич рос  и приобретал опыт государственного управления под руководством своего отца, поэтому неудивительно, что в начале правления он во многом опирался именно на него. Те исследователи, которые считают Александра II недостаточно подготовленным к миссии, выпавшей на его долю, по сути, укоряют его в том, что он не был новым Петром Великим. Но, во-первых, как он мог им стать, если ему предстояло разрушить как раз ту крепостническую систему, на которой Петр возвел здание новой России? А во-вторых, дело заключалось в том, что освобождение крестьян от безграничной власти помещиков, слова от цензуры, армии от рекрутчины и т. п. переплелось для Александра Николаевича со своим собственным освобождением от абсолютизации положения монарха, отсутствия у него частной жизни. Он хотел быть на престоле человеком, а не символом. ³⁰ 

2. Царь-Освободитель

«Император – лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время, там, где приходилось бы только охранять, но ему недостает темперамента преобразователя… Они [императорская чета] слишком добры, слишком чисты, чтобы понимать людей и властвовать над ними»

(из  дневника А.Ф. Тютчевой за 1856 г.)³¹ 

       Сохранились рассказы современников, что после  смерти Николая I А. С. Хомяков радостно поздравлял друзей с новым царем-преобразователем. Друзья сомневались, так как у наследника Николая была в либеральных кругах весьма неважная репутация: было известно, например, что при обсуждении в секретных комитетах вопроса о крестьянском освобождении Николай I выступал даже более либерально, чем его сын, склонявшийся к тому, что никакой эмансипации не нужно. Хомякову говорили: “Александр - крепостник, занимается преимущественно охотой и т. п.”; однако славянофильский публицист уверенно обосновывал оптимизм: “В России хорошие и дурные правители чередуются через одного: “Петр III плохой, Екатерина II хорошая, Павел I плохой, Александр 1 хороший, Николай I плохой, этот будет хорошим!”³²

       Тем не менее, первые месяцы царствования нового императора Тютчев справедливо назвал «оттепелью»: 3 декабря 1855 года был закрыт Высший цензурный комитет, отменены стеснения в университетах, разрешена свободная выдача заграничных паспортов, разрешено издание новых журналов, в августе 1856 года объявлена амнистия политическим заключенным, заменены многие министры. «С 18 февраля 1855 г. начинается новый период, в который выступают иные начала жизни».³³

       Эти действия были предвестниками будущих  реформ и главной из них – отмены крепостного права. В 1856 году на обеде, устроенном в его честь московским дворянством, Александр II сказал: «Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращении разных неосновательных толков по предмету столь важному, я считаю нужным объявить всем вам, что я не имею намерения сделать это сейчас. Но, конечно, вы и сами понимаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели ожидать времени, когда оно начнет само уничтожаться снизу. Прошу вас, господа, обдумать, как провести все это в исполнение. Передайте мои слова дворянам для соображения».³⁴