Шпаргалка по "Философии"

Особенно резкой критике Ницше подвергает христианство. Он исходит из предпосылки, что хорошо все то, от чего возрастает в человеке чувство силы, воля к власти, могущество. Плохо то, что идет от слабости. «...Больше силы, больше власти! Не мир — война; Не добродетель, а доблесть...

Пусть гибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть.

Что вреднее любого порока? — Сострадать слабым и калекам... христианство...»4.

Ницше осуждает христианство как религию слабых, униженных, рабов. Христианство, говорит он, проповедовало ложные идеи смирения, покорности, сострадания, оно подавляет волю к власти, «принимало сторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по противоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе; христианство погубило разум даже самых сильных духом натур, научая чувствовать заблуждение, искушение в самых высших ценностях духовного»1.

В ницшеанской критике христианства, декаданской культуры буржуазного общества, его лицемерной морали есть немало верных мыслей. Вместе с тем эта критика ведет к отрицанию общечеловеческих ценностей и нравственных принципов, к аморализму. Важно в связи с этим отметить, что Ницше делит людей на «высших» — аристократическое меньшинство, элиту, противостоящую большинству — «недоделанным и неполноценным». Это низший вид («стадо», «масса», «общество»), который разучился скромности и раздувает свои потребности до размеров космических и метафизических ценностей. Масса, толпа властвует и тиранизирует тех, кто является исключением2. «Жизнь — источник радости; но всюду, где пьет толпа, родники отравлены»3.

В этом делении людей на «низших» и «высших», рабов и господ ярко проявился антидемократизм ницшеанства.

Ницше отказывает «низшим» в качествах, которые возможны только у аристократического меньшинства. Представители «низшего рода» могут быть только средством для возвышения меньшинства. Именно аристократы призваны преодолеть в себе человека, послужить переходом к сверхчеловеку.

В книге «Еззе поте» Ницше писал: «Слово «сверхчеловек» для обозначения такого человеческого типа, который во всем уродился на славу, в противоположность «современным» — добрым людям — христианам и прочим нигилистам, — это слово звучит задумчиво в устах Заратустры, изничтожителя морали, — оно повсюду понимается со всей невинностью в смысле тех ценностей, противоположность которым явлена в образе Заратустры: это «идеалистический» тип человека, полу-«святого», полу-«гения»1.

Таким образом, сверхчеловек — это представитель «высших людей», которые должны преодолеть господство «низших», проповедующих смирение, скромность, прилежание, осмотрительность и прочие заповеди «молчаливой, ничтожной добродетели». Для лучшего в сверхчеловеке необходима прежде всего сила, воля к власти. Это — противоречивое сочетание идеи личности, стоящей «по ту сторону добра и зла» и романтической идеи человека будущего, преодолевшей ограничения морали буржуазного общества.

Это противоречие послужило неоднозначной интерпретации ницшеанского сверхчеловека. Вл. Соловьев отмечает «дурную сторону» ницшеанства: «Презрение к слабому и больному человечеству, языческий взгляд на силу и красоту, присвоение себе заранее какого-то исключительного человеческого значения — во-первых, себе единолично, а затем, себе коллективно, как избранному меньшинству «лучших», т.е. более сильных, более одаренных, властительных, или «господских», натур, которым все позволено, так как их воля есть верховный закон для прочих, — вот очевидное заблуждение ницшеанства»2.

Но именно эта «дурная сторона» оказалась привлекательной для идеологов фашизма, истолковавших по-своему идеи Ницше, объявив войну «слабым», т.е. тем, кого следовало бы поработить или уничтожить ради «высшей», арийской расы.

Таким образом, волюнтаризм и иррационализм, ярко выраженные антидемократические идеи, аморализм — таковы основные черты философии Ницше.

47 Бергсон: учение о «жизненном  порыве» и сверхразумной интуиции

Крупнейшим представителем философии жизни во Франции был Анри Бергсон (1859 — 1941). Как и философия Ницше, его учение характеризуется иррационализмом и антиинтеллектуализмом. Поставив своей основной задачей «подняться над точкой зрения разума» и обосновать особый вид познания — сверхразумную интуицию, Бергсон в своем учении развертывает концепцию жизни.

Жизнь — это поток переживаний, непрерывное изменение психики — смена мыслей и образов, ощущений и эмоций, настроений и желаний. Поток переживаний — единственная реальность, неоспоримый факт, представляющий собой исходный пункт философского исследования. Однако было бы неправильно рассматривать этот поток только как состояние психики субъекта; в учении Бергсона он приобретает космическое значение. Поток переживаний расширяется до масштабов Вселенной, уподобляясь мировой воле Шопенгауэра. Жизнь рассматривается как мировой процесс, великая иррациональная творческая сила, могучий «жизненный порыв» непрерывный поток, который «проходя через организуемые им по очереди тела, переходя от поколения к поколению, разделился между видами и раздробился между индивидами, ничего не теряя в своей силе, а скорее усиливаясь по мере движения вперед»1.

Важно отметить, что это «движение вперед», непрерывное изменение — не свойство реальных предметов, а нечто, существующее самостоятельно. Изменения, утверждает Бергсон, и есть сама действительность; есть изменения, но нет изменяющихся вещей. Движение, не предполагает собой движущегося тела, изменчивость и есть сама субстанция тела. Это — движение без того, что движется.

Для обоснования данной концепции Бергсон развивает свое понимание времени, вводя с этой целью понятие длительности, занимающее в его философии одно из центральных мест. Длительность — это время жизни, ее сущность. Но это не конкретное время как форма бытия материи, последовательность существования сменяющих друг друга состояний. Это субъективное переживание времени, в котором наши состояния растворяются друг в друге, являясь непрерывными и неделимыми. Длительность представляет собой материал, находящийся в вечном становлении, никогда не являясь чем-то законченным. «Длительность, — пишет Бергсон, — это непрерывный прогресс прошлого, пожирающего будущее и растущего по мере движения вперед. Если же прошлое непрерывно растет, то оно бесконечно и сохраняется»2. И при этом сохраняется автоматически.

Длительность обнаруживает себя в памяти; в ней прошлое продолжает существовать в настоящем, состояние сознания продолжаются одно в другом в бесконечном потоке. «Моя память переводит часть прошлого в настоящее, мое душевное состояние, подвигаясь во времени, постепенно расширяется длительностью, которую оно в себе накапливает. Можно сказать, что оно растет, как снежный ком»1. Развитие личности тождественно ее длительности и представляет собой беспрерывное созидание нового, чередование творческих актов, не подчиняющихся никаким закономерностям. Это царство индетерминизма и свободы.

Но длительность, как и поток переживаний, выводится Бергсоном из субъективного и привносится в объективный мир; между ними нет принципиальной разницы, поскольку жизнь, длительность, память принимают вселенские масштабы. Длительность, пишет он, мы воспринимаем как поток, который не может быть пройден в обратном порядке или повторен снова. Она является основой нашего существа и самой сущностью вещей.

Жизнь, развертывающуюся в длительности, Бергсон противопоставляет материи, представляя ее как нечто инертное, мертвое, косное. Это тела, имеющие лишь пространственные, но не временные характеристики, область повторяемости, однообразия, механистического детерминизма. И хотя в бергсоновской критике механистической картины мира, которую дала метафизическая философия, есть рациональное зерно, Бергсон использует ее для критики интеллекта. Он считает, что интеллект неспособен познать жизнь. «Текучие элементы действительности отчасти ускользают от него, а то, что в живых существах есть живого, ускользает от него совершенно. Наш интеллект в том виде, как он выходит из рук природы, имеет своим главным объектом неорганические твердые тела». Интеллект, утверждает Бергсон, чувствует себя хорошо, «вполне как дома», только тогда, когда он оперирует с неодушевленными предметами и, в частности, с твердыми телами, он ясно представляет себе только непрерывное и характеризуется «природным непониманием жизни»2.

 Единственная функция интеллекта  и основанной на нем науки — ориентироваться в мире твердых тел для практических действий с ними и обеспечить нашему телу его пребывание в среде. Наши понятия, пишет Бергсон образованы по форме твердых тел, наша логика — это логика твердых тел и поэтому наш ум одерживает свои лучшие победы в геометрии, где открывается родство логической мысли с неодушевленной материей.

Разумеется, если иметь в виду метафизическое мышление, оперирующее жесткими, неподвижными понятиями, не способное познать движение, развитие, взаимосвязь явлений, то Бергсон в определенной степени прав. Действительно, метафизическое мышление «останавливает движение, разлагает его на моменты покоя». Однако он критикует любое мышление, интеллект вообще, ограничивая его возможности неорганической природой, а основанную на нем науку — геометрией. Поэтому его критика интеллекта служит определенной цели: обосновать другой, сверхразумный, внеинтеллектуальный метод познания, превосходящий интеллект по своим возможностям.

Таким методом, по словам Бергсона, является инстинкт и его высшее проявление — интуиция. Инстинкт, утверждает он, отливается в форме жизни. И если интеллект трактует все вещи механически, инстинкт действует органически. Он мог бы раскрыть нам самые глубокие тайны жизни. Но инстинкт не может быть постигнут интеллектом, так как существенное в инстинкте невыразимо в терминах интеллекта, а значит, не может быть анализировано. Сравнивая различные формы инстинкта у различных видов перепончатокрылых — пчел, ос, муравьев, — Бергсон подчеркивает совершенство инстинкта. И если интеллект есть несчастье человека, то инстинкт, как иронически замечает Б.Рассел, в своем лучшем проявлении виден у муравьев, пчел и у Бергсона.

В отличие от инстинкта, утверждает Бергсон, интуиция — это инстинкт, сознающий самого себя, способный размышлять о своем предмете. Интуицией он называет «род интеллектуальной симпатии,  путем которой переносится внутрь предмета,  чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого».

Условиями интуитивного познания являются, во-первых, полное отрешение от любого интереса, «бескорыстие» и, во-вторых, огромное напряжение воли, в результате которого границы нашего «Я» расширяются до масштабов Вселенной. Интуиция, таким образом, отождествляется с волей, космическим усилием, «жизненным порывом». В процессе творческой эволюции жизненный порыв гонит организмы вперед, создавая качественно новые формы. «Все живые существа держатся друг за друга и все подчинены одному и тому же гигантскому порыву. Животные опираются на растения, человек живет благодаря животному, а все человечество во времени и пространстве представляет одну громадную армию, движущуюся рядом с каждым из нас, впереди и позади нас; своею тяжестью оно способно победить всякое сопротивление и преодолеть многие препятствия, в том числе, может быть, и смерть».

Социальное учение Бергсона характеризуется иррационализмом и биологизмом. Отношения между людьми определяются биологическими причинами, прежде всего — инстинктом. Инстинкт — основа совместной жизни в человеческом обществе, организация которого принципиально не отличается от организации муравейника или пчелиного улья, также основанной на инстинкте.

Бергсон различает два типа общества — «закрытое» и «открытое». «Закрытое» общество — это замкнутое единство, национальное государство. В нем господствует социальный инстинкт, подчиняющий личность коллективу, истину — пользе. Этот инстинкт выражается в «закрытой» морали и «статической» религии, предназначение которых — сохранение и укрепление «закрытого» общества, поддержание в нем «социального порядка». «Закрытое» общество враждебно к другим людям и всегда готово нападать и защищаться. Оно должно быть организовано для войны, источник которой Бергсон видит в самой природе, создавшей, для этого соответствующие условия (расширение территорий путем завоеваний и т.п.), а также в инстинкте войны, присущему каждому человеку.

 Считая войны естественными  и неизбежными, Бергсон Не является их апологетом. Он призывает к их прекращению, предлагая такие трудно осуществимые меры, как ограничение деторождения и сокращение потребностей.

«Открытое» общество, по Бергсону, охватывает все человечество, в его основе лежит любовь ко всем людям. Такое общество возможно потому, что человек — не только биологическое, но и духовное существо, его духовное начало находится в мистическом родстве с «жизненным порывом»; мораль «открытого» общества преодолевает национальные и государственные интересы, выдвигает принципы приоритета личности, ее свободы, равенства. Открытая мораль сливается с «динамической» религией, провозглашающей идеалы человеколюбия, коренящейся в глубине души, вступающей в соприкосновение с «жизненным порывом». Но такое соприкосновение и любовь ко всему человечеству, считает Бергсон, противоречит природе и доступно только святым и пророкам.

Бергсон — сторонник элитарного устройства общества. Подобно Ницше он делит общество на привилегированное меньшинство, элиту и подчиненное ей большинство, массу, считая это деление естественным и необходимым. Отвергая демократическую форму правления, лучшими политическими системами он считает монархию и Олигархию. «Абсолютная власть на одной стороне, абсолютное повиновение на другой... Один или несколько индивидов должны повелевать, а остальные подчиняться»1.

48 Психоанализ З.Фрейда. Учение о бессознательном. Неофрейдизм

Как психологическое и философское учение фрейдизм возник и развивался на основе психоанализа — метода лечения нервных болезней, разработанного австрийским психиатром Зигмундом Фрейдом (1896 — 1939).