Познание и самопознинае по Сократу

лекарем),   значит,   знающий   добродетель,   автоматически   должен   быть

добродетелен.  Очевидно,  что  это  соотношение  далеко  не   всегда   столь

однозначно. Следовательно,  заключал  Аристотель,  простое  представление  о

том, что есть добродетель, бесполезно, и знанием  добродетель не является. 

    Тем  не менее,  исходным  пунктом,  центром  изучения   и   внимания  для

Сократа был  человек, субъект, его сознание и  дух.

    Нужно  сказать, что Сократ был принципиальным  врагом  изучения  природы.

Работу человеческого  разума  в  этом  направлении  он  считал  нечестивым  и

бесплодным вмешательством в дело богов. Мир представлялся  Сократу  творением

божества, "столь  великого и   всемогущего, что  оно  все  сразу  и  видит,  и

слышит, и  повсюду  присутствует,    и  обо  всем  имеет  попечение".  Нужны

гадания,  а  не  научные  исследования,    чтобы  получить  указания   богов

относительно  их воли. И в этом отношении    Сократ  ничем  не  отличался  от

любого невежественного  жителя  Афин.  Он  следовал  указаниям  дельфийского

оракула и советовал  делать это своим   ученикам. Сократ  аккуратно  приносил

жертвы богам  и вообще старательно   выполнял все религиозные обряды.

    Основной  задачей философии  Сократ  признавал  обоснование  религиозно-

нравственного мировоззрения,  познание  же  природы,  натурфилософию  считал

делом ненужным и безбожным. 

    Сомнение  должно было,  по  учению  Сократа,  привести  к  самопознанию.

Только  таким    индивидуалистическим,  путем,  учил  он,  можно  прийти   к

пониманию    справедливости,  права,  закона,  благочестия,  добра  и   зла.

Материалисты, изучая природу, пришли  к  отрицанию  божественного  разума  в

мире,  софисты    подвергли  сомнению  и  осмеяли  все  прежние  взгляды,  -

необходимо поэтому,   согласно Сократу, обратиться к познанию  самого  себя,

человеческого духа   и в нем найти основу религии и морали.  Таким  образом,

основной   философский вопрос Сократ  решает  как  идеалист:  первичным  для

него является   дух, сознание, природа же  -  это  нечто  вторичное  и  даже

несущественное,   не стоящее внимания  философа.  Сомнение  служило  Сократу

предпосылкой  для обращения к  собственному  Я,  к  субъективному  духу,  для

которого дальнейший путь вел к объективному духу - к  божественному разуму. 

    Можно  сказать, что в словах: «...я  ничего не знаю... И все-таки  я  хочу

вместе с тобой  поразмыслить и поискать» — весь Сократ, почти  вся  «формула»

его философии, весь пафос его поиска истины. Он был  уверен,  что  незнание,

точнее, знание о своем незнании, в конечном счете  обернется  знанием.  Иначе

говоря,  незнание  является  предпосылкой  знания:  оно  стимулирует  поиск,

заставляет «поразмыслить  и поискать». С этой точки  зрения  у  человека,  не

сомневающегося  в  истинности  своих  знаний  и  воображающего  себя  весьма

сведущим во всем, нет большой потребности  в поиске, в том,  чтобы  думать  и

размышлять.

    И   здесь  нужно  обратиться  к  истории,  а,  точнее,  к   новому  тогда

направлению в  философии,  современному  великому  мыслителю.  Действительно,

говоря о Сократе, нельзя не упомянуть о софистах, их взглядах на  философию,

точках соприкосновения  и разногласиях с идеями Сократа. Его споры  софистами

во многом проливают  свет на убеждения философа. 
 
 

          Сократ и софисты. 

    В  V в. до н. э. слово «софист»  являлось почетным;  им  называли  людей,

отличавшихся  своими способностями и талантами, познаниями и опытом  в  самых

различных  областях  деятельности:  выдающихся   государственных   деятелей,

законодателей и стратегов; философов, врачей, поэтов, актеров и т. д.  Но  с

конца V  в.  до  н.  э.  это  слово,  используемое  в  более  узком  смысле,

относилось уже  к платным учителям красноречия  и философии. Кроме  того,  оно

начинает  употребляться  и  в  отрицательном  смысле  —   как   «лжемудрец»,

«шарлатан», «фокусник»  (для  распространения  этого  прозвища  более  всего

постарался Платон).

    Появление  софистов и софистики (искусства  убеждать) в античной  Элладе,

особенно в  Афинах,  сопровождавшееся  четкой  постановкой  вопроса  о  роли

субъекта  (человека)  в  процессе  познания,  было   обусловлено   развитием

древнегреческой  демократии  и  всем  предыдущим  ходом  философской  мысли,

укреплением экономических  и культурных связей между  греческими  полисами  и

расширением  контактов  с  негреческим  миром,  знакомством   обычаями     и

образом  жизни   других народов.

    Софисты   впервые   подвергли   решительной   критике   распространенное

убеждение в  возможности достоверного знания и  выдвинули идею о  субъективном

характере человеческих  представлений  и  оценок,  согласно  которой  истина

(добро, прекрасное  и т. п.) существует лишь  для   нас,  для  людей.  С  этой

точки зрения нет  и  не  может  быть  ничего  истинного,  справедливого  или

прекрасного вне - и независимо от человека и общества. Но так как  у  разных

людей,  народов  и  групп  общества  —  разные  представления  об  истинном,

справедливом  и прекрасном, то отсюда следует, что,  сколько  людей,  столько

истин, столько  оценок и мнений о справедливом и  прекрасном.

    Из  сказанного следует, что никаких  объективных знаний нет, есть  только

мнения. Всякое мнение в равной мере истинно и  ложно:  о  каждой  вещи  можно

высказать одновременно разные и, более  того,  противоречащие  одно  другому

суждения, причем они будут одинаково убедительны.

    Софисты  довольно убедительно обосновали  свой релятивизм и  субъективизм

поразительным  расхождением  моральных  (эстетических  и  т.  п.)  оценок  и

правовых норм разных обществ, стран и народов, утверждая,  что  бессмысленно

говорить о  добре и зле, справедливости и  несправедливости,  о  похвальном  и

позорном и  т. п. безотносительно к людям, народам  и государствам. Тем  самым

ставилась  под  сомнение  правомерность  поисков  какого  бы  то   ни   было

морального (правового, эстетического и т. п.) определения, тщетность  любого

разграничения противоположностей (истины и лжи, добра  и зла и т. д.).

    Сократ  со  всей   решительностью   выступал   против   индивидуализма,

субъективизма  и   релятивизма   софистов,   но   с   позиций,   существенно

отличающихся  от позиций широкого круга  его  сограждан.  Глубокая  пропасть,

разделявшая софистов и Сократа, казалось  бы,  исключала  наличие  элементов

общего в их воззрениях. Однако это не совсем так. Достаточно сказать, что  и

для софистов, и  для Сократа фундаментальной  проблемой  философии  стала  не

космологическая, как у предшественников, а  антропологическая  проблема,  не

мир  и  миропорядок,  а  человек   и   его   жизнь.   Все   натурфилософские

(космологические   и   онтологические)   проблемы   были    объявлены    ими

второстепенными  и  малозначимыми.  «Чему  можно  научиться  у   деревьев?»—

спрашивает Сократ  (Платон.  Федр,  230).  Софисты  и  Сократ  не  разделяли

представления своих предшественников о человеке как лишь части космоса;  они

провозглашали  человека  центром  мироздания.  Можно  сказать,   что   тезис

Протагора о  человеке как «мере» всех вещей в  известном  смысле  разделяется

Сократом.

    В  конечном счете, общим для софистов  и Сократа  является  то,  что  они

ориентировали философию на  постановку  вопроса  о  сущности  человека,  его

месте и назначении в мире.  Этим  они  как  бы  «гуманизировали»  философию,

поставили перед  ней гуманистические цели и  задачи.  Но  за  этой  общностью

понимания  главных  целей   и   задач   философии   кроются   принципиальные

разногласия. Прежде всего они касаются трактовки  понятия «человек». 

    Софисты,  имея в виду отдельного индивида, указывали на  различия  между

людьми. В отличие  от софистов Сократ был убежден, что  при всем  многообразии

людей, при всем различии их образа жизни,  поведения  и  переживаний  всегда

имеется нечто, что объединяет их и может быть выражено единым  понятием  или

идеей. Стало  быть, разные лица могут иметь единое понимание чего-либо.  Так,

если, скажем, речь идет о добродетели и множестве  ее проявлений,  то  вполне

возможно говорить о единой добродетели самой по себе, безотносительно  к  ее

частям (проявлениям). В  диалоге  Платона  «Протагор»  Сократ  говорит,  что

существование  добродетели  как  единого  целого  аналогично   существованию

человеческого лица, которое связывает в единое целое свои части:  рот,  нос,

глаза и уши. Как бы ни различались по виду и  функциям части лица  и  как  бы

они в  чем-то  ни  были  сходны,  они  не  составят  всего  лица,  взятые  в

отдельности. Лицо есть нечто общее, единое и цельное;  оно  неразделимо  на,

части, хотя и  состоит из частей. Оно объединяет части, охватывает их  все  и

образует из них целое.

    По  мнению Сократа, аналогичное можно  сказать и о добродетели. Она  имеет

множество проявлений: мужество, справедливость, благочестие, сдержанность  и

т. д. Но это еще  не дает права расчленять единую  добродетель  на  множество

кусочков (на множество  ее проявлений) и отрицать  существование  добродетели

как  целостности,  или  структуры,  говоря  современным   языком.   Единство

добродетели  как  целостности  и   составляет   единое   содержание   мысли,

тождественное содержанию понятия в процессе рассуждений  разных лиц в  разных

условиях о  добродетели. Сказанное может быть отнесено и  к  таким  понятиям,

как истина, прекрасное, справедливое и т. д. 
 

    Итак, «многознанию»  софистов  Сократ  противопоставлял  знание  своего

незнания, которое  свидетельствовало — подчеркнем еще раз — отнюдь не  о  его