3. Э.Фромм «Душа человека, ее способность к добру и злу»

Продуктивное  ориентирование является полным развитием  биофилии. Кто любит жизнь, тот  чувствует свое влечение к процессу жизни и роста во всех сферах. Для него лучше создать заново, чем сохранять. Он в состоянии  удивляться и охотнее переживает нечто новое, нежели ищет прибежища  в утверждении давно привычного. Жизненные приключения представляют для него большую ценность, чем  безопасность. Его установка на жизнь  функциональна, а не механистична. Он видит целое, а не только его части, он видит структуры, а не суммы. Он хочет формировать и влиять посредством  любви, разума и примера, а не с  помощью силы, не тем, что он разнимает  вещи и бюрократически управляет  людьми, как будто речь идет о  вещах. Он радуется жизни и всем ее проявлениям больше, чем возбуждающим средствам.

Биофильная  этика имеет собственный принцип  добра и зла. Добро есть все, что  служит жизни; злым является все, что  служит смерти. Добро есть "глубокое уважение к жизни" , все, что служит жизни, росту, развитию. Злым является все, что душит жизнь, стесняет ее и расчленяет на куски. Радость - это  добродетель, а печаль - грех. И вполне соответствует концепции биофильной этики упоминание в Библии о том, что евреи должны нести наказание за основной грех: "За то, что ты не служил Господу Богу твоему с веселием и радостью сердца, при изобилии всего" (Втор. 28: 47). Биофил не понуждаем своей совестью избегать зла и творить добро. Речь не идет об описанном Фрейдом Сверх-Я, которое является строгим воспитателем и ради добродетели использует садизм против самого себя. Биофильная совесть мотивирована жизнью и радостью; цель моральных усилий состоит в том, чтобы укрепить жизнеутверждающую сторону в человеке. По этой причине биофил не мучается угрызениями совести и чувством вины, которые, в конце концов, являются только аспектами ненависти к самому себе и печали. Он быстро поворачивается лицом к жизни и пытается делать добро. Этика Спинозы представляет собой впечатляющий пример биофильной морали. Он говорит: "Удовольствие, рассматриваемое прямо, не дурно, а хорошо; неудовольствие же, наоборот, прямо дурно" (Этика. Часть 4. Теорема 41). И продолжает в том же духе: "Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни" (там же. Теорема 67). Любовь к жизни лежит в основе различных версий гуманистической философии. Они, хотя и имеют различные системы понятий, проникнуты тем же духом, что и философия Спинозы. Они представляют цринцип, согласно которому здоровый человек любит жизнь, печаль является грехом, а радость - добродетелью; цель человеческой жизни состоит в том, чтобы ощущать влечение ко всему живому и отказаться от всего мертвого и механического.

Я попытался  дать картину некрофильного и  биофильного ориентирования в их чистой форме. Конечно, в таком виде они проявляются лишь изредка. Рафинированный некрофил - душевнобольной; рафинированный биофил - святой. У большинства людей  некрофильная и биофильная тенденции  смешаны, и речь идет о том, какая  из них доминирует. Те, у кого господствующим является некрофильное ориентирование, будут постепенно уничтожать в себе биофильную сторону. Обычно они не осознают своей склонности к мертвому; они  ожесточают свое сердце; они ведут  себя таким образом, что их любовь к мертвому является логичной и разумной реакцией на то, что они переживают. Напротив, те, у кого любовь к жизни  взяла верх, страшатся, когда замечают, как близко они находятся от "долины теней смерти", и эта боязнь может побудить их к новой жизни. Поэтому очень важно не только распознать, сколь сильны некрофильные тенденции в человеке, но и до какой степени они им осознаются. До тех пор, пока он думает, что находится  в стране жизни, а между тем  в действительности пребывает в  стране смерти, он потерян для жизни, поскольку для него нет возврата.

При описании некрофильной и биофильной ориентаций возникает вопрос: как соотносятся  эти понятия с Фрейдовыми понятиями, инстинкта жизни (эроса) и инстинкта  смерти (танатоса *)? Сходство ясно распознаваемо. Когда Фрейд попытался выдвинуть  гипотезу о существовании дуализма обоих инстинктов в человеке, он находился под влиянием первой мировой  войны и глубоким впечатлением от силы воздействия деструктивных  импульсов. Он пересмотрел свою более  раннюю теорию, в которой противопоставлялся сексуальный инстинкт инстинктам "Я" (при допущении, что обе стороны  служат выживанию и, таким образом, жизни), и заменил ее гипотезой, согласно которой как инстинкт жизни, так  и инстинкт смерти присущ самой живой  материи. В работе "По ту сторону  принципа удовольствия" * он высказал мнение, что, вероятно, филогенетически  существует более старый принцип, обозначенный им как "неизбежность возобновления", согласно которому можно восстановить прежнее состояние и в конечном итоге вернуть органическую жизнь  в первоначальное состояние неорганического  существования. "Если справедливо, - говорит Фрейд, - что в незапамятные времена и непредставимым образом  из неживой материи однажды появилась  жизнь, то, согласно нашему предположению, тогда же должен был возникнуть инстинкт, направленный на то, чтобы ее уничтожить и снова восстановить неорганическое состояние. Если мы увидим в этом инстинкте самодеструкцию нашей гипотезы, то мы сможем осознать ее как выражение инстинкта смерти, который не может отсутствовать ни в одном жизненном процессе".

В самом  деле, можно наблюдать, что инстинкт смерти направлен либо вовне - против других, либо вовнутрь - против нас самих  и что он часто тесно связан с сексуальным инстинктом, например при садистских и мазохистских извращениях. Инстинкту смерти противостоит инстинкт жизни. В то время как инстинкт смерти (в психоаналитической литературе он, правда не самим Фрейдом, иногда обозначается как танатос) имеет  функцию разделения и дезинтеграции, функция эроса состоит в том, чтобы связывать, интегрировать, объединять друг с другом организмы, а также  клетки внутри организма. Соответственно этому жизнь любого человека является полем битвы между этими двумя  основополагающими инстинктами: между "эротическими инстинктами, которые  все больше и больше хотят сплотить живую материю в единое целое" и "инстинктами смерти, которые  противостоят этому стремлению и  хотят вернуть живое в неорганическое состояние", то есть ликвидировать  как раз то, чего пытался достичь  эрос.

Сам Фрейд  предлагал эту новую теорию с  некоторыми сомнениями и лишь в качестве гипотезы. Это и неудивительно, поскольку  она базируется на предположении  о неизбежности возобновления, которое  само является в лучшем случае бездоказательным умозаключением. В самом деле, кажется, что ни один из аргументов, приведенных  в пользу его дуалистической теории, не в состоянии снять возражений, основанных на многочисленных противоречащих ей данных. Очевидно, что большинство  живых существ борются за свою жизнь до последнего вздоха и лишь в исключительных случаях разрушают  себя сами. Кроме того, деструктивность  у отдельных личностей сильно варьируется, и не только в отношении  проявлений, инстинкта смерти, направленных вовне или вовнутрь. Мы встречаем  людей, которые отмечены особенно сильной  страстью убивать других, в то время  как у большинства людей деструктивность  не проявляется в такой мере. Однако эта более умеренная степень  деструктивности в отношении  других отнюдь не идет рука об руку с  соответственно более высокой степенью саморазрушения, мазохизма, болезни  и т. д.

С учетом всех этих возражений против теории Фрейда неудивительно, что многие другие ортодоксальные аналитики, например О. Фенихель, отказывались признавать его теорию об инстинкте  смерти или признавали ее лишь условно  и со значительными ограничениями. Сам я предлагаю следующее  направление развития теории Фрейда: противоречие между эросом и деструктивностью, между связью с живым или связью с мертвым на самом деле является основополагающим противоречием в  человеке. При этом речь идет не о  дуализме двух биологически присущих ему инстинктов, относительно устойчивых и пребывающих в постоянной борьбе друг с другом, пока наконец не победит  инстинкт смерти, а о дуализме первичной  и основополагающей тенденции всего  живого - удерживаться в жизни и  ее противоположности, которая появляется, когда человек упускает эту цель. Согласно этой точке зрения, "инстинкт смерти" является феноменом зла, который разрастается и берет  верх, если не развивается "эрос". Инстинкт смерти относится к психопатологии и не является, как предполагал  Фрейд, составной частью нормальной биологии. Соответственно инстинкт жизни  представляет собой первичную потенциальность  в человеке, инстинкт смерти является вторичной потенциальностью. Первичная  потенциальность развивается, когда  имеются соответствующие жизненные  условия, подобно семени, которое  хорошо растет, если есть необходимая  влажность, температура и т. д. Если нет необходимых предпосылок, то в человеке появляются некрофильные тенденции, которые начинают господствовать над ним.

Какие же условия приводят к некрофилии? Согласно теории Фрейда, можно предположить, что сила инстинкта жизни или  инстинкта смерти остается постоянной и что для последнего существует только одна альтернатива - обратить свою силу вовне или вовнутрь. Поэтому  факторы окружающей среды могут  способствовать выбору направления, в  котором действует инстинкт смерти, но не его интенсивности. Если же, напротив, признается справедливой изложенная выше гипотеза, то возникает вопрос: какие  факторы в целом ведут к  некрофильному, а какие к биофильному  ориентированию, а точнее, к большей  или меньшей интенсивности ориентирования на мертвое у определенных индивидов  или групп?

Я не знаю полноценного ответа на этот важный вопрос и считаю весьма существенным дальнейшее исследование проблемы. Тем не менее  на основании моего опыта практикующего  психоаналитика, а также моих наблюдений и анализа группового поведения  я мог бы отважиться сделать некоторые  предположения.

Для ребенка  важнейшей предпосылкой развития любви  к жизни является его совместное проживание с людьми, которые любят  жизнь. Любовь к живому так же заразительна, как и любовь к мертвому. Она  передается без всяких слов и объяснений и, разумеется, без каких-либо проповедей по поводу того, что надо любить жизнь. Она находит свое выражение скорее в поведении, чем в идеях, скорее в интонации голоса, чем в словах. Она ощущается в общей атмосфере  человека или группы, а не в определенных принципах и правилах, по которым  они устраивают свою жизнь. Среди  специфических условий, необходимых  для развития биофилии, я хотел  бы упомянуть следующие: теплые, преисполненные любви контакты с людьми в период детства; свобода и отсутствие угроз, обучение принципам, которые ведут  к внутренней гармонии или силе, причем скорее примером, чем увещеваниями; введение в "искусство жизни"; оживленный обмен с другими людьми и обустройство жизни, определяемое подлинными интересами. Противоположные  предпосылки способствуют развитию некрофилии: созревание среди людей, которые любят мертвое; недостаток инициативы; страх; условия, которые  делают жизнь рутинной и неинтересной; механический порядок вместо рационального  устройства жизни, обусловленного непосредственными  отношениями между людьми.

Совершенно  очевидно, что общественные условия  оказывают в этом смысле решающее влияние на развитие индивида. Я  хотел бы привести еще некоторые  соображения по этому поводу, даже если они будут несколько поверхностны.

Больше  всего бросается в глаза, что  мы находимся в ситуации, в которой  резко противостоят друг другу избыток  и недостаток как в экономической, так и в психологической области. Пока люди будут затрачивать основную энергию на то, чтобы защитить свою жизнь от посягательств и на то, чтобы не умереть с голоду, любовь к жизни должна чахнуть, а некрофилия процветать.

Другой  важной социальной предпосылкой для  развития биофилии является устранение несправедливости. При этом я вовсе  не думаю, что несправедливость - это  когда каждый не обладает в точности тем же, что и другой. Я против такой общественной ситуации, в которой  один социальный класс эксплуатирует  другой и навязывает ему условия, не допускающие развития полной, достойной  человека жизни, или, другими словами, где один социальный класс лишает другой признанного достойным образа жизни. В конечном счете под несправедливостью  я понимаю такую общественную ситуацию, в которой человек не является самоцелью, а лишь средством  для достижения целей других людей.

В конце  концов, и свобода является важной предпосылкой для развития биофилии. Но "свобода от" политических оков не является достаточной предпосылкой. Если говорить о развитии любви к  жизни, то должна иметь место "свобода  для чего-то", свобода созидать и строить, удивляться и на что-то отваживаться. Такая свобода предполагает, что индивид активен и полон  сознания ответственности, что он не является рабом или хорошо смазанной  шестеренкой в машине.

Подводя итоги, следует сказать, что любовь к жизни будет развиваться  наилучшим образом, если в обществе будут иметься следующие предпосылки: безопасностъ в том смысле, что  материальные основы достойного человека существования не будут находиться под угрозой; справедливость в том  смысле, что никто не сможет использовать человека в качестве средства для  целей других, и свобода в том  смысле, что каждый человек имеет  возможность быть активным и осознанно  ответственным членом общества. Последний  пункт особенно важен. Даже в обществе, где господствуют безопасность и  справедливость, любовь к жизни может  не развиться, если в нем не будет  поощряться самостоятельная творческая деятельность индивида. Недостаточно, что бы люди не были рабами; если общественные условия приводят к существованию  автоматов, результатом будет не любовь к живому, а любовь к мертвому. Я еще скажу об этом позже в  связи с проблемой некрофилии в атомный век, а точнее, специально в связи с проблемой бюрократической  организации общества.