Место и роль православия в формировании национального менталитета русского народа

     Церковь осуждала инструментальную музыку, указывая на её связь с дохристианскими религиозными культами. В книгах музыкальные инструменты именовались чаще всего как «бесовские гудебные сосуды». Осуждались в первую очередь инструменты местные.

Церковные проповедники порицали тех солидных горожан, которые внешне благопристойны, но увлекаются игрой уличных артистов, танцами, песнями, даже детей водят на пиры: «А спросите-ка этих бесстыдных старцев, как жили пророки и апостолы? Или сколько было апостолов и пророков? Не знают они этого и не ответят вам. А вот если речь зайдёт о лошадях или о птицах, или о чём-либо другом, то тут они - философы, мудрецы!»³⁴.

Значительный  ущерб был нанесён устной художественной традиции, сложившейся на Руси в  предшествовавшие века. Песни, былины, обрядовые плачи и славы - всё  это Церковь стремилась искоренить как наследие язычества. Столь же нетерпимым было её отношение к языческим игрищам и хороводам, как «бесовским» развлечениям. Массовая игровая культура если и продолжала существовать, то уже вопреки официальному идеологическому институту государства, каковым являлась Церковь, как своеобразная духовная оппозиция.

      В восточно-христианской культуре земное существование человека, рассматривавшееся как эпизод на пороге вечной жизни, не представляло самоценности. Поэтому  жизненно основной задачей была подготовка человека к смерти, которая расценивалась как начало этой жизни. В качестве смысла земного существования человека признавались духовные стремления к смирению и благочестию, ощущение собственной греховности и аскетизм.

      Отсюда  в православной культуре появилось пренебрежение к земным благам, поскольку земные блага ничтожны и скоротечны, отношение к труду не как к средству созидания и творчества, а как к способу самоуничижения и самодисциплины.

      На  основе противопоставления божественного (скрытого) и земного (доступного непосредственному восприятию) в византийской культуре особенно отчетливо обнаруживалось стремление к вскрытию истинного (мистического) смысла явлений. Из иллюзорного обладания истиной вытекала нетерпимость, закрепленная в православном культурном архетипе, ко всякого рода инакомыслию, которое трактовалось как ересь, как уклонение от благого пути.

      С православием на русскую почву была перенесена и идея соборности, под  которой обычно подразумевается  коллективное жизнетворчество и  согласие, единодушное участие верующих в жизни мира и церкви.

      В этом смысле соборность противопоставлялась  индивидуальному мудрствованию  с его рассудочной, по православным представлениям, абстрактной спекуляцией.

      Соборное  переживание и поведение ориентировалось  не на рассудок, а на «движение сердца» и эмоции, - но в то же самое время стремилось всегда к конкретности, осязательности религиозных актов, к их согласованию с обычаем, «исконными» привычками, а не с отвлеченными принципами.

      Восточно-христианской соборности, духовному синтезу («всеединству») соответствовала и своеобразная глобальная форма прагматизма, часто переживаемого как своеобразный религиозный экстаз. Особенностью православной России в этом плане был прагматический подход к разного рода философским концепциям, в особенности к социальным доктринам, воплощение которых в жизнь сопровождалось доведением определенной тенденции до последнего предела.

      Православная  традиция соборной интеграции нашла  выражение и в характерном  для русской культуры сращивании понятий красоты, добра и мудрости в слове «благолепие». Эту особенность православного миросозерцания С. Булгаков определил как «видение умной красоты духовного мира».

      Православие, духовно организуя религиозно-нравственный быт русского народа, способствовало усвоению им такой системы духовных ценностей, которая, наложившись на языческую культурную среду, привела к формированию особого - иоанновского, мессианского - типа русского человека.

      Борьба  за вселенскость - основная черта иоанновского, мессианского человека. Вместе с тем, стремясь к бесконечному и всеобъемлющему, он боится определений, отсюда - гениальная перевоплощаемость русских людей.

      Иоанновскому, мессианскому типу, сложившемуся в  России, противостоит прометеевский, героический человек Запада. Он видит в мире хаос, который должен оформить своей организующей силой. Героический человек полон жажды власти, он удаляется все дальше и дальше от бога и все глубже уходит в мир вещей. Секуляризация - его судьба, героизм - его жизненное чувство, трагика - его конец.

      От  русского человека иоанновского типа отличается и восточный человек. Мессианству и одухотворенности русского человека, героизму и экспрессивности западного восточный человек противопоставляет «универсальность» («безвкусность»). В восточной культуре «безвкусность» - пример мироощущения, ориентированного на сохранение гармонии мира, обладающего внутренним динамизмом развития, поэтому не требующего произвола человеческого вмешательства. В морально-религиозном плане «безвкусность» - это признак совершенного вкуса, его универсальности, это высшая добродетель, ибо «вкус» есть предпочтение, а любая актуализация - ограничение.

      В культурной традиции Востока «безвкусность» является положительным качеством. Это - ценность, которая в жизни  реализуется в практике неосознанного социального оппортунизма, что означает принятие или устранение от дел с максимальной гибкостью и ориентацией исключительно на требование момента. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 3. Роль православия  в формировании менталитета

русского народа

3.1. Православие и формирование русского менталитета

     Обращение в новую веру, зачастую формальное, не делало людей христианами по сути, их участие в храмовых богослужения сосуществовало с традиционными  языческими представлениями обычаями. Особенно прочно они держались среди сельского населения На рубеже XII - XIII вв.. когда масса крещеного населения стал; значительной, но языческие верования еще далеко не были преодолены сложилась своеобразная переходная ситуация двоеверия. т.е компромиссного равновесия православных и языческих верований. Так, в княжеских погребениях при храмах археологи неоднократно обнаруживали украшения и оружие, что соответствовало дохристианским обычаям. Долго сохранялись свойственные дохристианской культуре элементы праздничного быта с его музыкой, пением, плясками и прочими "сатанинскими игрищами". В поучениях епископов XI — XIII вв. они бичуются наряду со, всё ещё практиковавшимся принесением христианами жертв языческим богам.

     Крупный церковный историк Е.Е.Голубинский  так описывает реальную практику двоеверия на Руси: «В первое время после принятия христианства наши предки в своей низшей массе или в своём большинстве, буквальным образом став двоеверным и только присоединив христианство к язычеству, но и поставив его на место последнего, с одной стороны, молились и праздновали Богу христианскому с сонмом его святых, по их представлениям - богам христианским, а с другой стороны молились и праздновали своим прежним богам языческим. Тот и другой культ стояли рядом и практиковались одновременно: праздновался годовой культ общественных праздников христианских и одновременно с ним праздновался такой же круг праздников языческих; совершались домашние требы через священников по-христиански и в то же время совершались они через стариков и через волхвов и по-язычески; творилась домашняя молитва Богу и святым христианским и вместе с ним и богам языческим»³⁵.

     Однако  через некоторое время взаимоотношения  христианства и язычества переходят  в новое качество. В процессе как  стихийного, так и отчасти сознательно осуществлявшегося синтеза определённых элементов того и другого происходит синкретическое единство - русское православие. Предпосылки к такому синтезу имелись и в православии и в язычестве. Православие во многом совпадало с духовно- нравственными устремлениями русского народа, например в проповедях добра, милосердия, сострадания и сочувствия чужому горю.

     В то же время христианское учение о  Троице, святых, ангельских чинах и  бесах, поклонение иконам и мощам, таинства - всё это могло быть осмысленно и соотнесено с образами и практикой политеистической религии. С другой стороны, под влиянием христианского мировоззрения в язычестве усиливается монотеистическая тенденция. «За два века формальной христианизации языческие теологи выработали новые представления о силах, управляющих миром, появилось... учение о почитании «света» как эманации высшей божественной силы»³⁶.

     Языческое представление о Роде как верховном  божестве и творце всего сущего ассоциируется  с ипостасью Бога Отца в христианской Троице; библейский Илья-пророк обретает качества и функции Перуна-громовержца, грозе говорили «Илья-пророк на колеснице едет»; Велес в роли покровителя животных облекается в образ христианского святого начала IY в. Власия.

Особое  почитание на Руси, как и в последующие  времена, воздавалось Богородице. Для русских людей она не только Богоматерь но и покровительница, заступница, а также подательница благ. Именно эти представления о ней воплощены в созданных в разное время многочисленных иконах, таких, как "Всех скорбящих радости' "Путеводительница", "Целительница", "Вододательница", "Животодателъница», "Тучная гора" и других.

В подобных атрибутах Богоматери, возвышающих  её над всеми другими почитаемыми  святыми, воплощены представления  христианизированных язычников  о Мокоши - единственном женском божестве восточных славян, дающем плодоносящую силу земле, обеспечивающем урожай и тем самым — благополучие людей.

     Во  многих христианских таинствах и  обрядах, предметах и средствах  культа древнерусскими неофитами изначально усматривался определенный магический смысл, привычный им по традиционной религиозной практике. Именно так они понимали освящение воды и последующее ее использование в оздоровительных или охранительных целях, крестное знамение и т.п. Иконы, кресты, напрестольное Евангелие — все это воспринималось в духе традиционных фетишистских представлений о священных предметах. Широко практиковалось обращение к защитной силе икон в случаях болезни, стихийных бедствий, вражеской угрозы и битв.

Факт  органического внедрения язычества  в ткань православной веры растянулся в Древней Руси на несколько столетий. Результатом подобного синтеза стало совмещение и переплетение в русском менталитете разнородных духовно-религиозных ценностей христианского и славянско- языческого происхождения. В этом становлении двоеверия два периода: сознательный и бессознательный. Сознательный период двоеверия по мнению А.В.Карташева³⁷ продолжался вплоть до XIII века и отличался открытым почитанием новоокрещёным русским народом, наряду с христианским богом, национальных богов.

     Под влиянием православной церкви, использовавшей методы принуждения, убеждения, а также  включения в видоизменённом облике языческих богов в христианский пантеон сознательное двоеверие  переросло в бессознательное.

     Следствием  двоеверия стало «духовное раздвоение русского менталитета, проявившее себя в причудливом сосуществовании и противоборстве в нём рационального и иррационального»³⁸. Мягкость доброта и отзывчивость соседствуют в ней с недостатком волевой закалки и «умного» рационального видения мира.

Для русского народа характерен дар христианской покорности, кротости, смирения личности перед коллективом. Но оборотной  стороной этого дара, по мнению Бердяева, является то, что «русская душа мятежная, ищущая, душа странническая ... никогда  не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным...»³⁹.

     Значительное  влияние на формирование ментальных свойств русского народа оказала  также обрядовая сторона православной религиозной жизни, так как наиболее доступным и наиболее эффективным  средством приведение в действие чувств верующего выступает обряд, поскольку человеку.

Русский православный верит сердцем. «Первичным в православии выступает любое  сердечное созерцание, на основе которого формируется волевая установка,..»⁴⁰. Поэтому для православия характерно серьёзное и благоговейное отношение к церковной догматике и культу и их восприятие как абсолютную величину. Из религии дух максимализма глубоко проникает в менталитет и повседневные дела русского народа.

     Русский человек склонен верить в жизненные  сверхзадачи и придавать им фактически религиозный смысл.

Первичность чувства над разумом и волей, свойственная православию, приводит к  специфическому русскому восприятию образа Иисуса Христа в народном менталитете. Русский народ в своей религиозности  «живёт с Христом страдающим». Христианская любовь в православном понимании возвышает человеческое существо от обособленности и изолированности к соборности и целостности, ибо спастись можно только сообща посредством всеобщей ответственности людей друг за друга. Принцип солидарной ответственности людей через православие проникает в менталитет русского народа. Накладываясь на общинный коллективизм, этот принцип способствовал формированию «уникального атрибутивного качества русского менталитета - «мы» - психологии, согласно которой все отвечают за всех и все живут для всех»⁴¹.