Учение Цицерона об идеальном гражданине и его обязанностях

3. Теория папской власти сложилась не сразу; в постепенном развитии ее можно установить три стадии: подготовительный период, период расцвета и период разложения. Хотя существенные черты того учения о церкви и государстве, полными выразителями которого были Григорий VII, Иннокентий III и Бонифаций VIII, спорадически встречаются в течение предшествующих веков, хотя по основным идеям Лев I, Григорий Великий и Николай I стоят на той же почве, что и позднейшие глашатаи папского цезаризма (т.е. соединения в руках П. всей духовной и светской власти), но политика, применяющаяся к обстоятельствам, долго не позволяла папам сделать выводы, логически вытекавшие из теоретических построений 5 и 6 вв. Папству пришлось выдержать сначала трудную борьбу за иерархическое первенство с другими пастырями церкви. Борьба эта привела к обособлению Западной (римской) церкви под главенством папы, этим завершился подготовительный период. Гибкая и практическая политика, почти всегда характеризовавшая отношения курии к сильным мира сего, подсказывала в то время не антагонизм с государством, а тесный союз. Эта же политика заставляла пап то делаться выразителями национальных интересов, то становиться во главе притеснителей народной свободы, то громить революцию проклятиями, то протягивать ей руку и даже объявлять себя "демократами, вооруженными анафемой для освобождения мира от деспотизма". Только когда примат римского епископа был обеспечен фактически, а империя стала падать, та же теория, которая поставила римского епископа над церковью и соборами, была приложена к государству, и прежние союзники оказались противниками. На почве этой многовековой борьбы выросли те религиозно-политические доктрины, которые служили для пап теоретическим оправданием приобретенного уже могущества и новых притязаний.

Своеобразное  учение об ап. Петре как невидимом главе христианского мира и о папе – его преемнике и земном представителе, было тем эмбрионом, из которого впоследствии развились стройные системы 12 и 13 вв. Учение это было основано на легенде о "создании римской кафедры князем апостолов", который претерпел мученичество в Риме и с тех пор вечно "царит в этом центре своего величия, где неизменно хранятся его установления". Уже папы 4 в. относили к себе все слова, которыми Христос ставил Петра выше остальных апостолов. "Симон Ионин! любишь ли ты меня...? ... Паси овец моих". – "Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу; но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих". – "Ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее" – "И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах" (Ин., 21:15-17; Лк. 22:31-32; Мф. 16:18-19). Все это укрепило веру в чистоту учения римской церкви, и папам осталось только эксплуатировать ее в интересах своих притязаний на роль верховного авторитета при разрешении догматических вопросов и на высшую юрисдикцию в иерархии (сига totius ecclesiae et principatus (попечение о всей церкви и верховная власть), по выражению одного из писем Григория Великого к императору Маврикию). Отсюда был лишь один шаг до признания непогрешимости папы в догматах. Лев I сделал этот шаг, объявляя всех, не принимающих учения ап. Петра, т.е. папы, "отделившимися от фундамента Церкви". Прочие патриархи, признавая первенство наместника ап. Петра, обращаются к нему как к высшей инстанции и блюстителю чистоты вероучения; литература и соборные постановления освящают установившийся обычай, а государству приходится облечь его в легальную форму и объявить папские декреты законами, "ввиду заслуг ап. Петра, достоинства Рима и воли св. соборов, утверждающих за апостольским престолом первенство" (эдикт Валевтиана III от 445).

В то же время  возникает чрезвычайно опасная  для П. теория, основанная на постановлениях соборов Константинопольского 381 и  Халкидонского 451: "святой престол нового Рима равноправен со св. престолом старого Рима". В споре Григория Великого с патриархом Иоанном IV Постником резко были поставлены оба взгляда: папский, отстаивавший положение о преимуществе апостольских (римского, антиохийского и александрийского) престолов вообще и первенстве римского, воздвигнутого князем апостолов в частности; константинопольский, отстаивавший положение о зависимости иерархического значения епископа от политической важности его резиденции. Это был чрезвычайно острый вопрос, так как "достоинство древнего Рима" в 6 в. сильно пострадало, да и императоры не всегда держали сторону Рима. Зато в западных землях римский епископ в глазах населения занял место отсутствующего императора и фактически стал обладателем всех земель, теоретически причислявшихся впоследствии к патримониям св. Петра. Впрочем, до 9 в. ни один папа не подрывал авторитета империи, которая считалась идеальным и единственно возможным государственным устройством. В переписке Льва I и Григория Великого отражается глубокая покорность, которую питал апостольский престол по отношению к "благочестивым государям". Григорий Великий чувствовал себя счастливым под "игом империи" и в качестве члена "всемирной республики". Ни Каролинги, ни императоры саксонской династии, ни даже Лжеисидоровы декреталии не внесли существенных изменений в отношения между sacerdotium (священством) и imperium (империей). Фактическая узурпация императорами святительских прав достигла своего апогея при Генрихе III Франконском. Государство и церковь настолько срослись, что церковь рассматривалась как политическое учреждение, а иерархи – как агенты короны. Но в то время, как на Востоке слияние государства с церковью завершилось цезаропапизмом. Запад сделался колыбелью церковной эмансипации. Воспользовавшись благоприятными условиями, папы овладели умами и сердцами верующих и свергли императора с его высокого поста, чтобы самим занять его место.

Ключом к пониманию  папского цезаризма как теории служит средневековое мировоззрение, раскрывающееся уже в произведениях Блаженного Августина. Оно является синтезом античных и христианских элементов. Первые укрепили идею единства как основного закона вселенной; вторые внесли идею превосходства  духовного начала над мирским, "идею" царства Божьего на земле, христианской республики, объемлющей государство  и церковь. Вселенная (Universiun) представлялась колоссальным организмом (Macrocosmos), в котором живет один дух и который управляется одним Богом и одним законом. Составные части его – микрокосмы – в силу божественной, разлитой повсюду гармонии суть только копии мирового порядка. Всякое учение о государстве и обществе должно было поэтому заимствовать главнейшие принципы от прототипа божественного организма. Человечество во всей совокупности представлялось монархически управляемым государством, подчиненным тому же принципу единства (prindpium unitatis). Средневековой доктринер, пропитанный христианскими и римскими космополитическими идеями, всегда мотивирует необходимость единства церкви и государства указанием на единый план, положенный Создателем в основу мироздания (ехешр1шп totius Universi gubernationis, quae fit per unum Deum Supremum). Тот же божественный мировой порядок требовал, чтобы во главе каждого человеческого союза (микрокосма) стояло лицо, облеченное монархической властью, в качестве копии божественного миродержца; в противном случае нарушалась божественная гармония, церковь и государство превращались в "двуглавые чудовища", устанавливалась двоица – "подлое число", пугающее всех. Правительственная власть на всех ступенях казалась эманацией божественной благодати. Единоначалие было в глазах общества идеалом, "первоисточником добра", "совершенством", отражением монархически устроенной природы.

Светские повелители христианского мира впервые эксплуатировали  эти идеи в свою пользу. Священная  Римская империя проникнута Космополитическими и теократическими тенденциями; вполне понятны слова Випо, обращенные к Генриху III франконскому: tu es caput mundi, caput est tibi rector Olyinpi (ты – глава мира, тебе же глава – правитель Олимпа). Исходя из идеи единства, императоры стремились создать универсальное царство, охраняемое их мечом. Эта же идея помогла папам 11 в. отчасти осуществить универсальную церковь, с наместником апостола Петра во главе. В самые ожесточенные моменты борьбы папской теории с имперской средневековый дух остается верен самому себе: оба порядка – универсальная церковь и универсальное государство – неразрывно связаны. Эта доктрина широко развивается писателями самых разнообразных оттенков: св. Бернардом, многочисленными публицистами 11, 12 и 14 вв., Даете, Фомой Аквинским, Николаем Кузанским и др. Григорий VII и Бонифаций VIII видят в argumeafrmn unitatis (аргументе единства) центральный пункт своих доводов в пользу папского верховенства. Сторонники империи, более умеренные в своих требованиях, настаивали на существовании внутреннего единства между sacerdotium и imperium, проявляющегося во взаимной помощи, взаимном дополнении и полной гармонии, a prindpium unitatis усматривали в незримом владыке мира.

Победа папской  теории над имперской, достигнугая в 11 в. и знаменующая начало второго периода – периода высшего развития папского цезаризма, была достигнута вследствие того, что христианский мир убедился в неспособности императора служить универсальным и трансцендентным целям церкви, а затем и в принадлежности этой роли римскому епископу как представителю духовного начала. Идея "царства Божьего", бывшая исходной точкой политики обеих сторон и властвовавшая над умами в продолжение всего средневековья, была, по существу, аскетической идеей, и только внешнюю форму свою – "царство Божие" – заимствовало от империи. Во время борьбы с империей курия эксплуатировала в свою пользу общественное настроение, сводившееся к представлению об испорченности мира, о бесконечном превосходстве духовного начала над мирским и о загробной цели земного существования. Опираясь на эту идею, можно было провозгласить папу борцом духа с повелителями грубого материального мира. Во имя этой же идеи были заявлены первые протесты против узурпации императорами святительских прав. Представление о государстве как олицетворении мирских начал и церкви как носительнице всех высших интересов заставило еще папу Геласия в споре с императором Анастасием точно установить различие между sacerdotium и imperimn. Формула поборников империи quidquid prindpi placuit legis habet vigorem (все, что угодно императору, имеет силу закона), заимствованная из языческих кодексов, победоносно опровергалась евангельской формулой: "отдавайте кесарево – кесарю, а Божие – Богу", которую толковали в таком смысле: "царю – дворцы, папе – церкви". Если мир вообще, а в частности империя, есть "царство дьявола" и должен рухнуть, чтобы дать место "Божьему государству", если отдельные люди и целые общества могут спастись только через посредство церкви, если общество должно послужить материалом для создания "Божьего царства", то не должно ли это общество беспрекословно подчинить свои учреждения и гражданские отношения руководству и трансцендентным целям церкви? "Откажись от мира, от власти и богатств, которые сами по себе не имеют никакой цены, но отрекаясь, отдай их церкви, чтобы получить их обратно из ее рук, как вассал из рук своего сюзерена, и пользоваться ими по ее указанию": вот истинный смысл всех проповедей о "Божьем царстве". Учение об ап. Петре делало все притязания церкви притязаниями ее главы; отсюда сочетание в теории папской власти, основанной на идеале "Божьего царства", двух, по-видимому, противоположных мотивов – презрения к миру в господства над миром. Постепенное развитие папской теории можно, таким образом, назвать постепенным осуществлением идеала "царства Божьего" на земле. Пока оно зарождалось, церковь была порабощена мирскими властями; но когда в 11 веке, по убеждению большинства, настал час этого царства, место императора должен был занять идеальный аскет-правитель, представитель духа, порабощающего плоть, каким был Гильдебранд. Но "царство Божие" строится все-таки из мирских элементов; мир нужно сначала завоевать, а затем перестраивать; поэтому П. в эпоху своего высшего развития роковым образом пришло к отрицанию всех учреждений, прав и обычаев, стоявших на пути к осуществлению его идеала. Шаг за шагом осуществлялась широкая программа пересоздания мира на теократических началах в "царство Божие", во имя которого ревнители веры и идеалисты объявили войну симонии, светской инвеституре, частной собственности духовенства и няколаитизму, приковывавшим духовенство к тленному миру, "порабощавшим дух плоти" и порождавшим начала центробежные, враждебные "единству". Во имя тех же идей П. отделилось от Востока и предало его проклятию. Гильдебранд не внес в папскую теорию ни одной новой черты; он только строго формулировал ее и прямо проводил в жизнь, будучи несравненно последовательнее своих предшественников.

Особенный интерес  представляет широкое развитие учения о св. Петре, в котором элементы августинизма сочетаются с индивидуалистическим пелагианством. Согласно этому учению, власть ключей, которыми Петр отпирает и запирает небеса, делает его источником благодати и владыкой мира, царем царей. Через апостола римский епископ, его преемник, становится пассивным посредником действия благодати на земле. Избранный в папы человек благодатью апостола теряет человеческую свободу, становится орудием промысла – стало быть теряет и способность грешить, пресуществляется из слабого человека в непоколебимую скалу, подобно своему небесному прототипу, ставшему "камнем". По этому учению папа есть земной Петр; слова и действия его имеют такую силу, как если бы они принадлежали самому Петру. Мало того: по учению клерикальных публицистов каждый кандидат в папы заранее предопределен Богом в наместники князя апостолов; следовательно, поступки его согласны с божественным планом, устами его гласит сам Бог. Отсюда прямо вытекает догматическая непогрешимость папы, которая, однако, была провозглашена только через 7 столетий. В словах анонимного автора трактата "Dictatus papae" (11 в.) эта идея уже выражена ясно: "Римская церковь никогда не заблуждалась и не будет заблуждаться, согласно свидетельству Св. Писания". Наместник апостола является не только средой, через которую действует благодать (gratia Petri): он распоряжается ее дарами в приводит человека, в награду за послушание, к спасению. Земное "царство Божие", служащее нижним этажом небесного, подготовительной стадией к нему, построено по плану небесного; там Христос царит над святыми и праведными, здесь правит князь апостолов, в силу полномочия и власти, дарованных ему Христом, но не лично, а через викария, т.е. римского епископа, который, таким образом, является носителем всей власти и всех полномочий (plenitude potestatis) an. Петра. Plenitude potestatis подкреплялось ссылкой на подложное письмо к брату Иисусову, Иакову, папы Климента I, в котором Климент рассказывает апостолу о полномочиях, дарованных ему Петром при поставлении в епископы. Письмо это помещено в Лжеисидоровых декреталиях. По воззрению Григория VII, папа есть раб апостола, но по должности равен ему; он – земной Петр и обладатель власти, размер которой определяется по собственному его усмотрению.

Даже св. Бернард  Клервоский, идеальнейший представитель "Божьего царства", ставил П. на недосягаемую высоту "для карания народов и царей". В своем трактате "De consideratione" он так характеризует авторитет Евгения III; "Кто же ты? Великий иерей и первосвященник. Ты главный епископ, преемник апостолов, по первенству Авель, по чину Мельхиседек, по достоинству Аарон, по авторитету Моисей, по судейству Самуил, по власти Петр, по помазанию Христос. Тебе даны ключи и доверены овцы". Через Бога папа – викарий Христа; вся земля – его наследие (почти в одинаковых выражениях Бенцон Альбский в 11 в. определяет власть императора; "Викарий Божий, государь вселенной, царь царей и т.п."). Если такой идеалист, как св. Бернард, восклицавший: "ты наследовал Петру, а не Константину"! и помнивший слова Христа, что власть Его "не от мира сего", был борцом за духовное господство папы, то папы 12 и 13 вв. понимали свою власть как неограниченную материальную и духовную силу, толкуя plenitudo potestatis (полноту власти) как dispositio to saecularibus et in teniporalibus (право распоряжаться в делах светских и временных).

Аргументация  клерикальных писателей в пользу компетентности папы в светских делах  сводится к умозаключению a fortiori. Государство при этом теряет всякое право на самостоятельное существование. Будучи произведением дьявола, оно может спастись только путем слияния с церковью; в противном случае оно останется "вертепом разбойников". Вне церкви и церковной иерархии нет правомерного бытия – следовательно, и короли, эти "потомки бандитов", должны подчиниться апостольскому престолу, стать его орудием, занять место в иерархии. Если папа властвует в церкви, высшей сфере "Божьего царства", если он судит в духовных делах, если он ставит и низлагает патриархов, митрополитов и епископов, то тем более ему принадлежит власть в низшей сфере – государстве, над императорами, королями и князьями, уступающими по значению последнему из священнослужителей, как материя уступает духу. Ни клерикалы, ни поборники империи не замечали грубейшей логической ошибки и неприменимости доказательства a fortiori при величинах несоизмеримых. И те, и другие смешивали государство с церковью, вследствие чего императору представлялась дилемма: или отстоять свое положение во главе иерархии, или покориться.

Из plenitude potestatis папы выводили следующие права:

1. право вторжения в непосредственную юрисдикцию митрополитов и епископов (appellatio ad sedem apostolicam);
2. право изъятия учреждений из-под ближайшей над ними власти, напр. монастырей из-под юрисдикции епископа (ins exemptionis);
3. право на денежные поборы в пользу апостольского престола;
4. право заключения ленных договоров и право патроната над некоторыми землями, отдавшимися под особое покровительство Св. престола, и над некоторыми государями, отдавшими свои земли ап. Петру, чтобы получить их обратно из его рук;
5. право интердикта и отлучения от церкви всякого христианина не исключая и государей. Царь есть член стада; следовательно, он подчинен пастырю. Царь не может разрешать от грехов своей властью, а каждый священник имеет такую власть; следовательно, царь ниже священника и подлежит его суду, а тем более папскому. Ведь отлучил же Амвросий Феодосия Великого, папа Константин I – Юстина, Анастасий II – греческого императора Анастасия I, Николай I – имп. Михаила и короля Лотаря; 6) право низложения царей, вытекающее из власти "вязать и решить" и из "власти ключей". При этом делалась ссылка на слова ап. Павла ("Разве вы не знаете, что мы будем судить ангелов? Кольми паче мирские дела"?) и на примеры Библии (Самуил и Саул) и истории, часто сильно извращенные; 7) право освобождения подданных от присяги законному государю, ведь освободил же папа Захарий франков от присяги Хильдерику, чтобы возвести на престол Пипина; 8) право репрессалий против непокорных, во имя которого проповедовались крестовые походы и вооружались миряне против своих священников и епископов; 9) наконец, право распоряжаться по собственному произволу должностями и территориями, для "пользы ап. Петра". Ссылаясь на мнимое Дарение Константина, папы заявляли притязания на Италию, Испанию, Корсику и Сардинию. Бещжент, Капуя, бургундские герцоги, норманнские князья, тулузские, савойские и прованские графы считались вассалами папы; Саксония принадлежала ему в силу легендарного дара Карла Великого, Венгрия – в силу столь же легендарного дара св. Стефана, бывшего ленником папы Сильвестра II. Короли Англии также должны были считаться с притязаниями Рима, видевшего в Вильгельме Завоевателе своего экзекутора и вассала. Установив в 1080 вассальную присягу для будущего германского короля и распоряжаясь инсигаиями империи как собственностью ап. престола, П. превращало идеальное "царство Божие" в гигантскую феодальную монархию на теократических началах, пределы которой оканчивались там же, где и католичество.