Старославянизмы

16) И не такие люди, как  она, и не в таких годах,  оставшись без надобности, без  полезного служения, крест-накрест складывали на груди лапки.

 

Морфологическими признаками являются, например, отдельные словообразовательные элементы:

- приставки воз- (воздать,  возвратить), чрез- (чрезмерный) и др..;

- суффиксы -стви(е) (благоденствие), -ч(ий) (ловчий), -знь (жизнь), -ущ-, -ющ-, -ащ-, -ящ- (сведущий, тающий, лежащий,  горящий);

- характерные первые части  сложных слов: бого-, добро-, зло-, грехо-, душе-, благо- и т.п. (богобоязненный, добродетельный, злонравие, грехопадение, душеполезный, благословение).

 

16) В нетопленной избе  было тепло срединным, ровно достаточным теплом, когда не жарко и не прохладно – неощутимо вовсе, как во сне; устало и нудно звенели в окнах и бились о стекла мухи; пахло кисловатым от ведерного чугуна с пойлом, приготовленного для скотины и невынесенного; с вечера не убрано было со стола, и все так же нетронуто стоял налитый вчера для Богодула стакан с чаем.

17) Теперь никто уже  и не помнил, что он Никита, родная мать и та называла  Петрухой, да и сам он только  в мечтах, когда его награждали  и возносили как человека особенного, прославленного, тайком доставал и ставил в строку свое законное имя, а в каждодневном своем житье-бытье обходился Петрухой.

18) Князь Гвидон тогда вскочил,

Громогласно возопил:

"Матушка моя родная!

Ты, княгиня молодая!

Посмотрите вы туда:

Едет батюшка сюда".

19) Правда, службу за неимением  батюшки она потеряла еще раньше, но крест на возглавии оставался, и старухи по утрам слали ему поклоны.

20) Жары на острове,  посреди воды, не бывает; по вечерам,  когда затихал ветерок и от  нагретой земли исходило теплое парение, такая наступала кругом благодать, такой покой и мир, так густо и свежо сияла перед глазами зелень, еще более приподнявшая, возвысившая над водой остров, с таким чистым, веселым перезвоном на камнях катилась Ангара и так все казалось прочным, вечным, что ни во что не верилось – ни в переезд, ни в затопление, ни в расставание.

21) Кладбище лежало за  деревней по дорогe на мельницу, на сухом песчаном возвысье, среди берез и сосен, откуда далеко окрест просматривалась Ангара и ее берега.

22) Прошло сто лет, и  юный град 
                  Полнощных стран краса и диво, 
                  Из тьмы лесов, из топи блат 
                  Вознёсся пышно, горделиво...

23) Кругом подножия кумира  
Безумец бедный обошел  
И взоры дикие навел  
На лик державца полумира.  
Стеснилась грудь его. Чело  
К решетке хладной прилегло,  
Глаза подернулись туманом,  
По сердцу пламень пробежал,  
Вскипела кровь. Он мрачен стал  
Пред горделивым истуканом  
И, зубы стиснув, пальцы сжав,  
Как обуянный силой черной,  
"Добро, строитель чудотворный! -  
Шепнул он, злобно задрожав, -  
Ужо тебе!.." И вдруг стремглав  
Бежать пустился... 
И с той поры, когда случалось  
Идти той площадью ему,  
В его лице изображалось  
Смятенье. К сердцу своему  
Он прижимал поспешно руку,  
Как бы его смиряя муку,  
Картуз изношенный сымал,  
Смущенных глаз не подымал  
И шел сторонкой...

24) Питомцы ветреной судьбы, 
Тираны мира! Трепещите! 
А вы, мужайтесь и внемлите, 
Восстаньте, падшие рабы! 
("Вольность")

25) Только что заступил  июнь, подряд гуляли ясные, солнечные  дни, едва прерываемые короткими сумеречными ночами.

26) Им предстояло самое скорое, раньше других, прощание с Матёрой.

27) У Симы не было  своей собственности, не было  родственников, и ей оставалась  одна дорога – в Дом престарелых, но и на этой дороге теперь, как выяснилось, появилось препятствие: Колька, в котором она души не маяла.

28) В другое окно виден  был левый рукав Ангары, его искрящееся, жаркое на солнце течение и берег на той стороне, разубранный по луговине березой и черемухой, уже запылавшей от цвета.

6 Но верзила, помявшись,  покосившись еще на Богодула, который подмигивал ему жутким, как горящим, красным глазом, побежал догонять своих.

29) Правда, службу за неимением  батюшки она потеряла еще раньше, но крест на возглавии оставался, и старухи по утрам слали ему поклоны.

30) Интересно, во что превращается человек, пролежавший в земле тридцать, сорок, пятьдесят лет, и не просто какой-нибудь посторонний человек, а из твоего рода-племени – дядя или прадед?

31) Снова опустили разговор, разморенные чаем и бьющим из окна, что выходило на закат, ярким клонящимся солнцем.

32) Старуха Дарья, высокая  и поджарая, на голову выше сидящей рядом Симы, чему-то согласно кивала, уставив в стол строгое бескровное лицо с провалившимися щеками.

33) Жары на острове,  посреди воды, не бывает; по вечерам,  когда затихал ветерок и от  нагретой земли исходило теплое парение, такая наступала кругом благодать, такой покой и мир, так густо и свежо сияла перед глазами зелень, еще более приподнявшая, возвысившая над водой остров, с таким чистым, веселым перезвоном на камнях катилась Ангара и так все казалось прочным, вечным, что ни во что не верилось – ни в переезд, ни в затопление, ни в расставание.

34) А тут еще дружные  всходы на полях и в огородах, вовремя упавшие дожди и вовремя  же наступившее тепло, это редкое  согласие, сулящее урожай; неторопливое, желанное нарастание лета…

35) Угарно и сладко пахло  от истлевающих в самоваре углей, косо и лениво висела над столом солнечная пыль, едва шевелящаяся, густая; хлопал крыльями и горланил в ограде петух, выходил под окно, важно ступая на крепких, как скрученных, ногах, и заглядывал в него нахальными красными глазами.

36) – Ну оказия! – мужик  воткнул топор в стоящую рядом сосну

37) Вся эта шумная, злая  и горячая процессия – ребятишки  впереди и ребятишки позади, а  в середине, зажав со всех сторон  мужиков, растрепанные, возмущенные,  скрюченные в две и три погибели  старики и старухи, семенящие и кричащие в едином запале, поднимающие с дороги всю пыль, – толпа эта при входе в деревню столкнулась с двоими, которые торопились ей навстречу: один – Воронцов, председатель сельсовета, а теперь поссовета в новом поселке, и второй – незнакомый, конторского вида мужчина в соломенной шляпе и с цыганистым лицом.

38) И опять наступила  весна, своя в своем нескончаемом  ряду, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название.

39) И после уже, принеся  самовар и заварив чай, ожидая, когда он напреет, Дарья наконец  заговорила – безжалобно и просто, будто только что на минутку пресеклась и теперь продолжала дальше:

– Вечор и корову пропустила, не подоила. Одну холеру молоко киснет.

40) Через силу подоила  корову, а то уж она, бедная, изревелась, выпустила ее – окошек не вижу, одна темень в глазах.

41) Памяти никакой не  стало, вся износилась.

42) И кажется Дарье:  нет ничего несправедливей в  свете, когда что-то, будь то  дерево или человек, доживает  до бесполезности, до того, что  становится оно в тягость; что  из многих и многих грехов, отпущенных миру для измоленья и искупленья, этот грех неподъемен.

43) Царствие вам небесное!

44) Стоило жить долгую  и мытарную жизнь, чтобы под конец признаться себе: ничего она в ней не поняла.

45) И не понять, в солнце  остров или уже нет солнца; есть оно в небе, есть какое-то сияние в воздухе и на земле, но слабое, едва подкрашенное, не дающее тени.

46) Голодом-холодом теперь  никто не сидит, и оно, отношение от родных к старикам, – самая первая для них важность.

47) А кому дак ее через  край привалит, тоже не радость  от такого богачества.

48) Мы над ей подсмеивались,  нам-то Ангара – своя, с сызмальства на ей, а мамка говорила: «Ой, будет, будет на меня беда, здря никакой страх не живет».

49) «На море-океане, на  острове Буяне…» – некстати  вспомнилась Дарье старая и  жуткая заговорная молитва.

50) Вышла на улицу, стала  посередь ограды и стою –  то ли гром небесный ударит и разразит нас, что нелюди мы, то ли ишо че.

51) Правый широкий рукав  реки, словно оттопыриваясь на  сгибе, теснил низкий противоположный  берег, вдаваясь в него, и опять  выпрямлялся вдали, спадая ровно  и аккуратно; левый рукав, более  спокойный и близкий, как бы принадлежащий Матёре, свисая с ее крутого берега, в этот час при тихом солнце казался неподвижным.

52) Но видела, видела Дарья  и то, что было за лесом, –  поля с высокими осиновыми  переборами, покатый сырой правый  берег в тальнике и смородине  и ближе к Подмоге болотце,  где топырились на кочках уродливые березки, рано засыхающие от дурной воды, торчащие голо и обманчиво: ухватишься рукой за такую опору, она хрупнет и обломится.