Ритмико-интонационное многообразие поэзии Державина

 В противовес  романтической «поэзии страдания»  Державин выдвинул поэзию «жизни  действительной». До пушкинского  «Евгении Онегина» державинская  «Жизнь Званская» – наиболее яркое произведение, возводящее в поэзию повседневную жизнь человека. Державин показал, что поэзия есть не только в природе или возвышенных переживаниях: она может быть и в бытовых «раздобарах», и в чтении газет и журналов, и в чае у вечернего костра, и в раздаче кренделей крестьянским ребятишкам.

Главный герой  стихотворения одновременно и тип, и яркая индивидуальность. Это соединение индивидуального и типичного, данного в определенных типичных обстоятельствах, – свидетельство того, что в русской поэзии родился реализм.

Неоднородный  сложный сплав, который представляет собой поэзия Державина, дал возможность находить в ней черты, родственные своему творчеству, таким совершенно различным поэтам, как Батюшков, Рылеев, Пушкин, Гоголь, Тютчев, Некрасов, поэты-символисты и акмеисты начала XX столетия, Багрицкий и многие другие. Однако и они, достигнув новых вершин в поэзии, не смогли полностью исчерпать всех возможностей, заложенных в творчестве Державина. Ораторские интонации его стиха были в новых условиях развиты зачинателем советской поэзии Маяковским, в творчестве которого нашли свое дальнейшее развитие и некоторые другие стороны стиля, языка, ритмики державинской поэзии.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава II. Поэтика Державина

2.1. Поэтический язык

Поэтика Державина – это  поэтика стилистических контрастов. Одной из основных особенностей поэтики Державина является разрушение жанровой иерархии: соединение «высокого» и «низкого».

Поэтический язык Державина  неповторимо своеобразен. Он превосходно  чувствовал русскую народную речь, щедро пользовался ею в своих  произведениях и больше всего  ценил живое, сильное выражение. Риторика всегда присутствует в стихах Державина, на что не раз указывал Белинский. Сходную мысль развивал Гоголь: «Дико, громадно все, но где только помогла ему сила вдохновения, там весь этот громозд служит на то, чтобы неестественною силою оживить предмет, так что кажется, как бы тысячью глазами глядит он». [Гоголь: 373].

Многие строки и выражения Державина звучат в нашей живой речи, они стали  крылатыми словами. Такие строки Державина, как, «Где стол был яств, там гроб стоит», «Глагол времен, металла звон» (из оды «На смерть князя Мещерского»), «Я – царь, - я раб, я червь, - я бог» (ода «Бог») и так далее, широко известны, они нередко встречаются в произведениях русских писателей XIX века и в их переписке. Особо нужно отметить, что выражение: «И дым отечества нам сладок и приятен», которое каждый знает как строчку из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», представляет собой слегка измененную цитату из стихотворения Державина «Арфа»:

Мила нам  добра весть о нашей стороне:

Отечества и  дым нам сладок и приятен. [VII, 275]

Исторической  заслугой Державина, величайшим достижением  его литературного мастерства явилось  именно то, что он ввел в поэзию это  «обыкновенное поэтическое слово»:

Как сон, как  сладкая мечта

Исчезла и моя  уж младость;

Не сильно нежит  красота,

Не столько  восхищает радость,

Не столько  легкомыслен ум,

Не столько  я благополучен,

Желанием честей размучен,

Зовет, я слышу, славы шум… [IX, 86]

Это было неслыханно, ново, неожиданно. Будничные дела и  заботы людей стали вдруг предметом поэзии. Державин сразу сломал рамки трех стилей и открыл широкую дорогу просторечию. Тем самым Державин ввел в поэзию русский разговорный язык и энергично содействовал укреплению национально-демократических основ нашего литературного языка.

Нельзя не привести принадлежащего Гоголю определение  особенностей слога Державина: «Все у него крупно. Слог у него так  крупен, как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился, кроме Державина». [Гоголь: 373].

Державин охотно употребляет народные формы глаголов – пужать, пущать, деепричастий –  блистаючи, побеждаючи, улыбаючись, деепричастие прошедшего времени иногда принимает в сокращенной форме – наклоншись сшед. У него встречаются народные слова – вёдро, издевка, растабары, помочь, пошва (вместо почва), тазать, шашни, вназолу, шлендать.

Рядом с народными  речениями Державин ставит славянизмы. Он пользуется словами: вои (воины), воскликновение, живот (жизнь), зерцало, класс (колос), собор (собрание), тысяща и другие и такими же для его времени архаизмами, как заразы (соблазны), позор (зрелище), прохлада (наслаждение, нега), правы (законы) и так далее. Иностранных слов у Державина мало и только те, которые в его время вошли в основной словарный фонд русского языка: аромат, глянец, маскарад, монумент, обелиск, эхо и другие.

Особо должна быть отмечена активизация глаголов, которую  Державин проводил в своих стихах весьма настойчиво. Так, ему кажутся недостаточными глаголы блистать, блестеть, и для показания торжественности случая он снабжает их приставкой воз:

Как в небе звезды возблестят [XXVI, 103]

Желая создать  картину кругового движения, Державин применяет приставку об-:

Сизы, юные дельфины,

Облелея табуном. [I, 265]

Державин составляет новые прилагательные с приставкой без-: безглавный, безгневный, безмрачный, бесприкладный, наречие – беспресечно, существительное – безнравье. В слове видел он материал, принадлежащий ему всецело. «Нетерпеливый, упрямый и порой грубый, он и со словом обращался так же: гнул его на колено, по выражению Аксакова. Не мудрено, что плоть русского языка в языке державинском нередко надломлена или вывихнута. Но дух дышит мощно и глубоко. Это язык первобытный, творческий. В нем - абсолютная творческая свобода, удел дикарей и гениев». [Ходасевич: 247].

Значительное  место в языковом новаторстве  Державина занимает словообразование, являющееся вообще одним из главнейших способов расширения словарного состава языка и характерное для русского словопроизводства второй половины XVIII века. Особенно охотно Державин создает сложные имена прилагательные и сложные причастия, образуя их с помощью различных суффиксов: кораблегибельный позор, скоропостижный огнь, высоковыйное счастие и так далее.

По словам Грота, Державин «не боится ошибок против грамматики и синтаксиса, лишь бы воплотить  свою идею в яркий и резкий образ <…> Его язык при всем своем  своенравии есть язык выразительный, сильный  и пластический». [Грот: 315]. Действительно, Державин явно может жертвовать правильностью в угоду выразительности. Он не ориентируется на то, как говорят, то есть на устную речь: вместе с тем, он может черпать из просторечия, заимствовать оттуда отдельные элементы и выражения.

2.2. Рифма

Суждения о  характере и происхождении державинской рифмы, о ее связи с русской  рифмой XVIII в. вообще — достаточно разнообразны и противоречивы. Одни исследователи, относя державинскую рифму к числу  недочетов его поэтики, считают, что «этот недостаток... Державин делил со всей нашей литературой XVIII века». [Благой: 192]. Другие, напротив, утверждают, что «рифма Державина не вполне типична для ХѴIІІ века». [Томашевский: 74]. Третьи, предполагая, «что мы встречаемся здесь с индивидуальной манерой большого поэта», констатируют: вопрос о происхождении рифмы у Державина «остается открытым». [Жирмунский: 190-191].

Рифма раннего  Державина весьма эклектична. Как известно, поэтике он учился по «Новому и краткому способу» Тредиаковского, по стихам Ломоносова и Сумарокова. В старейшем рукописном сборнике державинских стихотворений «Песни, сочиненные Г Р Д » сквозь подражание Сумарокову отчетливо пробивается влияние народной песни. И потому в этом сборнике рядом со стихотворениями, написанными в сумароковской манере, в отдельных стихах встречаются и сложные ассонансы (страстью—знатью, долг—вздох, щедрость—веселость), и дактилические ассонансы (быстрое—чистое, шумного—буйного), и даже заударный диссонанс (безнадежно— так не нежна). Аналогичные явления есть и во втором рукописное сборнике Державина «Разные стихотворения»: подобно— сходно, клавесин—своим, брюхо—старуха.

Эта эклектичность  рифмовки, обусловленная эклектичностью раннего творчества в целом, сохраняется и в первом печатном державинском сборнике «Читалагайских одах». Первое стихотворение этого сборника—«Ода на великость» — написано в ломоносовской образной манере. Вполне закономерно появляется и усеченная рифма (стремящи—ярящий). Следующая — «Ода на знатность» — родственна одам Сумарокова. Столь же закономерна в этом стихотворении точная сумароковская рифма. Третья ода — «На смерть Бибикова»— написана белым стихом и в целом оригинальна. В четвертой оде —«На день рождения ее величества» — сквозь всю подражательность опять-таки Ломоносову проступают черты будущей державинской манеры рифмовки: сочетание усечений (хладный—гладны, из пращи—ярящий, удары—ярый) с ассонансами (сонм—гром, единым—возгласимым, твердость—неимоверность) и рифмой на ё (Росс—понес), неуместными в ломоносовской оде.

Стихи Державина первых лет его творчества дают полную возможность установить, что в его поэтическом сознании усечения и ассонансы или, наоборот, их отсутствие служит признаками, сигналами определенных жанрово-стилевых структур.

Точная рифма  выдерживается в стихотворениях средних жанров, легких стихах, причем для поэта пока еще неважно, кому адресовано произведение и в какой тональности оно написано. Ироническое «Пламиде» (1770), «На обручение Павла и Марии» (1776), адресованное Е. Я. Бастидон «Невесте» (1778), «Препятствие к свиданию с супругой» (1778) рифмуются точно, равно как и дружеские «застольные песни» — «Пикники», «Кружка», «Петру Великому». Зато усечения и ассонансы  есть в большинстве «высоких» стихотворений: «На освящение Каменноостровского инвалидного дома» (богом—восторгом, духовна—благовонна, почиет—предыдет), «Ключ» (прозрачный—злачны), «На смерть князя Мещерского» (возвышенный—дерзновенны), «На отсутствие ее величества в Белоруссию» (подобно—народно, полдневный—зеленый, чистый—голосисты), «К первому соседу» и т. д.

Державинские  принципы рифмовки обусловлены переходом  поэта на новые творческие позиции  с 1779 г. В области рифмы Державин завершает разрушение типологических стандартов и создание индивидуальной манеры рифмовки в целом, индивидуально-выразительной системы рифм для каждого данного случая в частности.

Рифмовка Державина  всегда прочно связана с содержанием и целиком зависит от контекста. В зависимости от контекста один и тот же тип рифмы может приобретать разные функции, — но всегда определенно-выразительные.

Особенно разнообразны функции державинских ассонансов. Они  могут иметь такие полярные значения, как сигнал вдохновенной небрежности; признак забавного русского слога; сигнал скрытой иронии, сатиры, нравоучения; сигнал русской темы.

Рифмы типа луз—предпочтусъ (по рабочей классификации—приблизительные) Б. В. Томашевский рассматривал как свидетельство твердого произношения поэта: «Правда, неточность рифм Державина лишает его примеры категорического характера..., но количественное преобладание твердых сочетаний все же показательно. Характерно, например, что слово любовь всегда у Державина идет в рифме с твердым согласным (даров, философ, цветов, миров)». [Томашевский: 95].

 Разрыв со  старыми жанрово-стилистическими  художественными нормами особенно  заметен на примере державинских заударных диссонансов.  У Державина эти рифмы и в стихах, проблематика которых считалась свойственной высоким жанрам, и в сатире, и в анакреонтике — рядом с «небрежными» рифмами других типов. Например: к боярам—даром («На счастие»), Петрово—Лаврова (оригинальная рифма при каноническом созвучии — «На кончину великой княжны Ольги Павловны»), немножко—мошка («Гостю»), высоко—ока («Послание мурзы Багрима. . .») и так далее.

Новая структурная  функция державинской рифмы как  эмоционального сигнала просто обязывала поэта употреблять рифмы-сигналы более интенсивно, так как в редких произведениях выдерживается единство эмоции. Где это единство есть, там Державин употребляет неточные рифмы сравнительно экономно, обычно в начале и конце произведения, иногда дополнительно «подкрепляя» одной или двумя в середине.

Так построена, например, ода «Бог», целиком выдержанная  в одной тональности. Начинается она с усечения в первой строфе, сразу сигнализирующего о вдохновенном состоянии автора и поддерживаемого ассонансом в 5-й строфе.

Сходным образом, но по иным художественным причинам рифмуется  «Тишина». Первая строфа целиком строится на ассонансах. Во второй — пятой строфах (ночные размышления поэта, тема «певца тииского» — Анакреона) рифма точная. В заключительной, шестой строфе — резкий тематический и образный диссонанс (Пинд — и Званка, музы — и балалайка), сопровождающийся ассонансом в рифме.

Изредка Державин обращается к традиционным рифменным  стандартам, и тогда канонические рифмы на фоне резко-индивидуальной державинской системы начинают звучать иначе, обращают внимание своей необычностью. Так обстоит дело с одой «На шведский мир», где рифмовка, целиком построенная на канонических созвучиях со стандартными же двумя усечениями, призвана подчеркнуть содержание программы этой оды «ломоносовского» типа. [Западов В. 1965: 534-536].

В больших державинских произведениях, тематически, эмоционально и композиционно сложных, происходит постоянная смена, чередование точной и неточной рифмовки, причем насыщенность неточными рифмами всех типов достаточно велика. В.А. Западов приводит любопытные примеры разнообразных комбинаций неточных рифм:

Название произведения	Ассонансы	Усечения	Усеченные ассонансы	Приблизительные рифмы	Заударные диссонансы
Водопад	12	3	—	1	1
Мой истукан	8	1	1	1	—
Ласточка	4	—	—	—	—
Рождение красоты	5	—	—	2	—
О удовольствии	4	4	—	—	—
Колесница	6	3	1	2	—
Фонарь	15	3	3	1	—
Целение Саула	24	2	1	1	1
Царь-девица	12	1	1	2	2