Образы флоры и фауны в лирике И. Ф. Анненского

И славы ждал, и славы  не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —

И задохнулся…

1945г. /II, 2, стр. 239/

Также она говорила: “В последнее время как-то особенно зазвучала поэзия Иннокентия Анненского. Я нахожу это вполне естественным…  Убеждена, что Анненский в нашей поэзии займет такое же почетное место, как Баратынский, Тютчев, Фет”. (II, 2, стр. 349).

Такое отношение можно  встретить и у Гумилева (оно  указано в рецензии на “Кипарисовый ларец”).

Вообще влияние Анненского на последующие поколения поэтов очень высоко и заслуживает отдельного внимания, но в этой работе, глубоко разбираться не будет.

Следует указать, что  не только акмеисты считали его своим  учителем, но даже Маяковский в своих  стихотворениях упоминает Анненского в ряду своих любимых поэтов:

Не высидел дома.

Анненский. Тютчев. Фет.

Опять,

Тоскою к людям ведомый,

иду

в кинематографы, в трактиры, в кафе.

(“Надоело” 1916г.) /II, 5, стр. 341/

Н. Харджиев в “Заметках  о Маяковском” пишет: “Сходство  между Анненским и Маяковским нельзя искать в отдельных темах или стихотворениях, но несомненно, что некоторые черты поэзии Анненского были близки Маяковскому в период его творческого формирования” /цитируется по: II, 5, стр. 341/

Лирическое творчество поэта, в первую очередь, продолжает традиции XIX века, а именно Ф.М. Достоевского и Н.В. Гоголя, “их искусство проникновения в глубины человеческой души”. /II, 22, стр. 18/. “Анненским унаследована гуманистическая сущность, созданного русскими классиками и их мастерство, традиция сострадания к человеку и зоркое внимание к русскому слову”. /там же/. Наконец, Анненский придерживается традициям стихосложения и если отступает от них, то умеренно.

 Влияние зарубежной литературы будет рассмотрено в разделе: “Литературные переводы”.

Итак, основные черты лирики И.Ф. Анненского можно определить как продолжение традиции классической поэзии XIX века, с одной стороны, а с другой – интерес к формальной стороне стиха, например, в произведениях К. Случевского.

 

2. Литературные переводы

Теперь следует обратиться к литературным переводам поэта. Это переводы драм Еврипида, а также стихотворения, в основном французского символизма (“парнасцы” и “проклятые”), но есть и авторы такие, как Гораций, Гете, В. Мюллер, Г. Гейне, Г. Мюллер, Г. Лонгфелло.

Что касается античных авторов (Еврипид), то это была основной работой жизни автора. Он стремился выполнить перевод всех драматических произведений данного автора и собрать их в одном собрании сочинений, дополнив комментариями и научными статьями (замысел был выполнен, большинство драм Еврипида существуют на русском языке в переводах Анненского).

В переводе, поэт столь  же субъективен, как и в “Книгах  отражений”. А.В. Федоров замечает: “Переводам Анненского делались –  и то в мягкой форме два главных  упрека: 1) в известной модернизации оригинала и 2) в той или иной степени субъективности трактовки” /II, 21, стр. 222-223/. Это проявлялось во введении в текст развернутых ремарок, в том, что поэт часто прибегал к рифмам, затем, следует выделить то, что главные действующие лица трагедий наделяются характерами, и античная драма начинает походить на современную автору психологическую прозу и драматургию. 

Но такая характеристика переводов Еврипида не должна отражать отрицательные черты в этой литературной деятельности поэта, она лишь показывает отличительную черту творчества Анненского.

Достаточно заметить что: “В сознании своих современников  Анненский как переводчик и истолкователь  Еврипида оставил след больший, чем  как лирик и как критик. Как  автор оригинальных трагедий он был почти неизвестен”. /II, 21, стр. 225/.

Теперь следует обратиться к стихотворным переводам поэта. Большинство из них написаны до издания  первого сборника поэта “Тихие песни”. Об этом свидетельствует мнение А. Федорова: “записи большинства из них (во всяком случая в первоначальном варианте) находятся в ранних тетрадях поэта, где они чередуются с оригинальными стихами” /II, 21, стр. 101/

Основной характеристикой  подбора произведений следует считать  личную заинтересованность Анненского в творчестве того или иного поэта. Стихотворения могут перекликаться с лирикой поэта:

У звезд я спрашивал  в ночи:

“Иль счастья нет  и в жизни звездной?”

Так грустны нежные лучи

Средь этой жуткой черной бездны.

 

И мнится, горнею тропой,

Облиты бледными лучами,

Там девы в белом со свечами

Печальной движутся стопой.

 

Иль все у вас моленья  длятся,

Иль в битве ранен  кто из вас, — 

Но не лучи из ваших  глаз,

А слезы светлые катятся.

(Сюлли Прюдом) /I, 2, стр. 383/

Для сравнения следует  взять стихотворение “Тоска сада”:

Зябко пушились листы,

Сад так тоскливо шумел.

- Если б любить я  умел

Так же свободно, как ты.

 

Луч его чащу пробил…

- Солнце, люблю ль я  тебя?

Если б тебя я любил

И не томился любя.

 

Тускло ль в зеленой  крови

Пламень желанья зажжен,

Только раздумье и  сон

Сердцу отрадней любви. /I, 2, стр. 238/

Эти два стихотворения  следует сопоставлять по общей настроенности  и отношению к природе. Анненский, так же как и Прюдом наделяет природу  человеческими качествами и пишет  стихотворение в минорном ключе.

Так же переводы могут  серьезно отличаться от общего контекста  лирики поэта. Это, к примеру, стихотворения  Шарля Леконта де Лиля:

Пускай избитый  зверь, влачася на цепочке,

Покорно топчет ваш презренный макадам,

Сердечных ран на суд вам не отдам,

Принарядивши их в  рифмованные строчки.

 

Чтоб оживить на миг  огонь заплывших глаз,

Чтоб смех ваш вымолвить, добиться сожаленья,

Я ризы светлые стыда  и вдохновенья

Пред вами раздирать  не стану напоказ.

 

В цепях молчания, в  заброшенной могиле

Мне легче будет стать  забвенной горстью пыли,

Чем вдохновением и мукой  торговать.

 

Мне даже дальний  гул восторгов ваших жуток  –

Ужель заставите меня вы танцевать

Средь размалеванных  шутов и проституток? /I, 2, стр. 340/

Такой настрой  стихотворений не свойственен поэту, но это не значит, что Анненский не интересовался творчеством данного художника, наоборот это один из самых объемных разделов в его переводах.

Особое внимание следует придать таким представителям французского символизма, как П. Верлен, Ш. Бодлер, А. Рембо и С. Малларме.

Что касается первого  из них, то этот поэт очень близок по общей тональности лирики к Анненскому, но также встречается перевод  стихотворения “Преступление любви”. Оно сюжетно, что уже говорит  об отличии от поэтики автора “Кипарисового ларца”. Описывается пиршество демонов, которому кладет конец юноша-христианин, поджигающий их вместилище.

Бодлер представлен  у Анненского очень характерными для этого поэта стихотворениями. Это программное для его творчества “Погребение проклятого поэта”. Его сюжет – похороны поэта, а точнее мотив собственных похорон перекликается с двумя оригинальными стихотворениями Анненского – “Баллада” и “Зимний сон”:

Если тело твое христиане,  … Шаг родных так осторожен,

Сострадая земле  придадут,        Будто все еще я болен,

Это будет в  полночном тумане,  Я ж могу ли быть доволен,

Там где сонные травы растут.  С тюфяка на стол положен?

И когда на немую  путину   

Выйдут частые звезды дремать, День и ночь пойдут Давиды,

Там раскинет паук паутину  Да священники в енотах,

И змеенышей  выведет мать.  …  Да рыданье панихиды

(Ш. Бодлер)   В позументах и камлотах. (И.Анненский)

     /I, 2, стр. 325/    /I, 2, стр. 228/

Основное отличие стихотворения  Анненского в иронии, тогда как  у Бодлера видится трагическое  начало его произведения. 

А. Рембо представлен  тремя стихотворениями. Это “Впечатление”, “Богема”, “Феи расчесанных голов”. Ассоциации с лирикой изучаемого поэта может вызвать только второе. Похожий образ пьяницы-инвалида есть в “Гармонных вздохах”.

С. Малларме имеет очень много общего с лирикой Анненского. Вячеслав Иванов замечает: “поэт любит, подобно Малларме, поражать непредвиденным, порой загадочными образов и понятий и, заставляя читателя осмыслить их взаимоотношения и соответствия, стремится к импрессионистическому эффекту разоблачения. Разоблаченный таким методом объект поэтического созерцания, когда имя его ясно раздастся в сознании читателя, кажется ему новым и как бы впервые пережитым, перспектива, в которой он рисуется, углубленной, его последний смысл – требующим какой-то  последней разгадки”. /II, 12, стр. 17/. Примером может служить стихотворение С. Малларме в переводе Анненского “Гробница Эдгара Поэ”, а для сопоставления возьмем произведение “Тоска”, изучаемого поэта.

Лишь в смерти ставший  тем, чем был он изначала,

Грозя, заносит он сверкающую сталь

Над не понявшими, что  скорбная скрижаль

Царю немых могил  осанною звучало.

 

Как гидра некогда  отпрянула, виясь,

От блеска истины в  пророческом глаголе,

Так возопили вы, над гением глумясь,

Что яд философа развел он в алкоголе.

 

О, если, туч и скал осиля тяжкий гнев,

Идее не давно отлиться в барельеф,

Чтоб им забвенная  отметилась могила,

 

Хоть ты, о черный след от смерти золотой,

Обломок лишнего в  гармонии светила,

Для крыльев Дьявола  отныне будь метой.

(“Гробница Эдгара Поэ”) /I, 2, стр. 391/

Теперь приведем пример из лирики Анненского:

По бледно-розовым  овалам,

Туманом утра облиты,

Свились букетом небывалым,

Стального колера цветы.

 

И мух кочующих соблазны,

Отраву в сердце затая,

Пестрят, назойливы и  праздны,

Нагие грани бытия.

 

Но, лихорадкою томимый,

Когда неделями лежишь,

В однообразьи их таимый

Поймешь ты сладостный гашиш,

 

Поймешь, на глянце центифолий,

Считая бережно мазки…

И строя ромбы поневоле

Между этапами Тоски.

(“Тоска”)  /I, 2, стр. 63/

В обоих стихотворениях предмет лирического описания не упомянут, что приводит к эффекту  описанному ранее. В произведении Малларме – это гробница, хотя она вынесена в заглавие; у Анненского – это обои в комнате больного.

Также, поэт переводит  тех авторов, которые ему интересны  и соотносятся с его творчеством. Это такие поэты, как Гёте (“Над высью горной…”), В. Мюллер (“Шарманщик”), Г. Гейне, Г. Мюллер, Г. Лонгфелло.

А.В. Федоров замечает: “среди иностранных лириков есть близкие ему – по основной внутренней тональности, по мотивам, даже по отдельным  образам (Верлен, Сюлли Прюдом, Франсис  Жамм, Анри де Ренье, Гёте, Гейне, немецкий романтик начала XIX века Вильгельм Мюллер, “Шарманщик” которого, переведенный, по-видимому, в относительно раннее время, словно бы издали позволяет предчувствовать “Старую шарманку” из “Трилистника сентиментального”)”. /II, 21, стр. 104/.

Итак, И.Ф. Анненский переводит, в основном французских символистов, а также поэтов, творчество которых близко ему самому. Все они, так или иначе, согласуются с лирикой изучаемого поэта. 

Подводя итоги данной главы, следует обратить внимание на то, каковы традиции и нововведения, используемые Анненским в его творчестве.

В лирике – это традиции стихосложения русской классической поэзии и прозы, а именно пейзаж (Ф.И. Тютчев, А.А. Фет), отрывистость логики, использование разговорной лексики, мотив полусна (К. Случевский), психологизм и мотив совести (Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь), лирическое “я” поэта соотносящееся с героями драм А.П.Чехова. В зарубежной литературе, в частности французской, второй половины XIX века, поэт использует основные художественные приемы (метод С. Малларме), о которых говорилось выше, соотносится с “парнасцами” и “проклятыми” по основной тональности произведений, мотивам, иногда, по отдельным образам.