Формирование  психологизма как качественно нового явления в русской литературе XIX века происходило, помимо всего прочего, на основе новаторского использования писателями природных резервов слова, в частности его исконной диалогичности. Как показал М.М.Бахтин, слово, с одной стороны, «рождается в диалоге, как его живая реплика, формируется в диалогическом взаимодействии с чужим словом в предмете», и, с другой, оно «направлено на ответ и не может избежать глубокого влияния предвосхищаемого ответного слова». При этом «разноречивая среда чужих слов дана говорящему не в предмете, а в душе слушателя, как его апперцептивный фон, чреватый ответами и возражениями». Поэтому говорящий и «стремится ориентировать своё слово со своим определяющим его кругозором в чужом кругозоре понимающего и вступает в диалогические отношения с моментами этого кругозора».

     Психологизм как и реалистический метод в целом, наиболее полно, ярко и всесторонне проявились в прозаических жанрах литературы, что позволило Л.Я.Гинзбург вполне обоснованно утверждать: «Реализм XIX века – это прежде всего социально-психологическая проза». В то же время данные явления были присущи и другим литературным родам, в частности лирике, где, как уже отмечалось в науке, в силу её родовой специфики они приобретали специфическое существование и развитие, почему и должны рассматриваться отдельно.

     Специфика психологизма в лирике обусловлена особенностями её места в системе литературных родов, и прежде всего известной противоположностью лирики эпосу, о чём ещё Гегель писал: «...Другую, обратную эпической поэзии, сторону образует лирика», занимающая «позицию, противоположную эпической поэзии». Отсюда закономерный вывод Л.Я.Гинзбург о том, что «лирика вовсе не располагает теми средствами истолкования единичного характера, какими располагает психологическая проза, отчасти и стихотворный эпос нового времени».

       В то же время нельзя не учитывать объективных родовых преимуществ лирики, её природной противоречивости, а также того, что в историко-литературном процессе литературные роды не изолированы друг от друга, а находятся в постоянном и непрерывном взаимодействии и взаимообогащении, благодаря которому и возможно их внутреннее качественное развитие и историческое функционирование.

     Поскольку изначально лирика предназначалась  для самовыражения субъекта, ей всегда была доступна чувственная сторона  человеческой жизни. Более того, «сама душа, субъективность как таковая» и «являются подлинным содержанием лирики». Такая изначальная установка свидетельствует о больших потенциальных возможностях лирики в сфере изучения «сокровеннейших законов психической жизни, игра которых открыта перед нами только в нашем собственном самосознании». Однако для практической реализации указанной потенции необходимо было время, определённая эволюция как художественного мышления вообще, так и стилевых и стилистических принципов лирического рода в частности.

1.2. Психологизм в  лирике

     О психологизме как самостоятельном  явлении в лирике, как и в  литературе в целом, можно говорить лишь тогда, когда, при прочих необходимых  условиях, предметом художественного  познания становится исторически сложившийся  тип сознания и восприятия человеком себя, своей сущности, всего спектра своих личностных отношений с окружающей действительностью. В истории русской литературы возникновение такой разновидности поэтического мироотношения было связано преимущественно с появлением романтизма, а затем с развитием и утверждением реалистического метода, в условиях которого самоуглубление, стремление художника «к неутомимому наблюдению над самим собой» непосредственно сопрягалось с общей задачей познания литературой социальных отношений людей и сущности человека как такового. «Кто не изучил человека в самом себе, – писал H.Г.Чернышевский, – никогда не достигнет глубокого знания людей».

     Наконец, благоприятной для возникновения психологизма в лирике является и доминирующая в ней ориентированность на реализацию нормативной функции литературы. «Лирика, – отмечает Б.О.Корман, – ...сосредоточилась (...открыто, заявлено) на нравственной стороне проблемы и, верная своей преимущественно нормативной установке, стремилась помочь читателю выбрать достойную позицию в ситуации, когда понимание того, что «в тайник души проникла плесень» (Блок), уже неотменимо». Причём эта установка лирики на определение ценности выражаемого, думается, играет для лирического психологизма ту же роль, что и «чистота нравственного чувства» для психологизма у Льва Толстого 1850-х годов60: они служат неким критериальным базисом, той фундаментальной точкой опоры, без которой никакой анализ, в том числе и психологический, невозможен.

     Вместе  с тем не все родовые начала лирики благоприятствуют возникновению в ней психологизма.

     Лирика, как и вся литература, находится  в состоянии постоянного развития, совершенствования, изменения, осваивая всё новые сферы и глубины  человеческой жизни. В этом плане  её развитие, как и других литературных родов и жанров, есть не что иное как постоянное стремление к преодолению своей родовой ограниченности, как фактическое нарушение своих прежних пределов и возможностей, точно так же, как социально-психологический роман XIX века является расширением границ эпоса, а драматургия А.H.Островского, например, – нарушением принципов классической драмы. Таким же диалектическим отрицанием представляется и выдвижение на передовые позиции в развитии русской поэзии XIX века психологической лирики. Это, видимо, понял ещё в конце 1890-х годов П.Крот, назвавший поэтов, которые изображают «не только общий фон чувства..., но – самое это чувство во всех его мельчайших изгибах», эпическими лириками и отнёсший к «первостатейным» из них Ф.И.Тютчева. Ведь именно на путях к психологизму, к более глубокому и полному раскрытию, выражению и познанию тревог, мыслей, чувств, духовных исканий, мучений мыслящей личности последекабрьской и послепушкинской эпох русская поэзия решала новые актуальные художественные задачи общественно-литературного развития, важнейшей из которых было – «изучение природы человека во всей сложности, изображение самых душевных процессов (а не только результатов) во всей их противоречивости».

     Под психологической лирикой Пушкина понимается определённое количество его стихотворений, часть его поэтического наследия, где наиболее глубоко воплощена внутренняя жизнь личности и где сам психологический процесс (будь то формирование мысли, течение чувства-переживания или психологического состояния) является основным предметом поэтического выражения.

     Явление психологизма не случайно в творчестве поэта. Предпосылки его возникновения  находятся, помимо всего прочего, в  определённых свойствах, наклонностях личности Пушкина, проявившихся ещё в период её формирования.

 

      Глава 2 Психологизм в лирике Пушкина

     В одном из рассказов, написанных в  конце XIX в., есть такой диалог:

     – Вы скажите мне, какой же Пушкин психолог?

     – А то разве не психолог? Извольте, я приведу вам примеры. 
И Никитин продекламировал несколько мест из «Онегина», потом из «Бориса Годунова».

     – Никакой тут нет психологии, –  вздохнула Варя. – Психологом называется тот, кто описывает изгибы человеческой души, а это прекрасные стихи и больше ничего.

     – Я знаю, какой вам нужно психологии! – обиделся Никитин. – Вам нужно, чтобы кто-нибудь пилил мне тупой пилою палец и чтобы я орал во все горло, – это, по-вашему, психология...<...>

     За  него вступились офицеры. Штабс-капитан  Полянский стал уверять Варю, что  Пушкин, в самом деле, психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернет сказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.

     Психологизм – это попытка автора описать  внутренний мир героя художественными  средствами. «Психологизм» – литературоведческий  термин, который традиционно относят к нескольким авторам, в первую очередь к Толстому и Достоевскому, затем к Тургеневу с его «тайным психологизмом».

     Психологом  можно назвать писателя, который  в произведении вскрывает внешнюю  и внутреннюю правду факта. Внутренняя достоверность изображения человеческого чувства присуща Пушкину. Самый яркий пример - «Онегин». Сцена дуэли. Онегин стреляет в Ленского. Зарецкий: «Ну что ж, убит». «Убит! Сим страшным восклицаньем сражен Онегин...» Констатация факта внутренне слышится Онегиным как восклицание. Подобных примеров множество.

     Для меня лично Пушкин – великий психолог, потому что великий поэт и великий  художник, а художественная правда должна быть и психологически достоверна. Конечно, у Пушкина нет «исповедей», огромных внутренних монологов, выверенных читаемых жестов, но тем не менее он психолог.

     Разумеется, Пушкина едва ли можно назвать  вершиной русского психологизма в русской  литературе. Писатели второй половины XIX в. иначе взглянули на человека. Тургенев, Толстой, Достоевский достигли непревзойденных вершин в области создания психологического портрета.

     Поскольку произведений Пушкина много и  они очень разнообразны, разнохарактерны  и разножанровы, можно сказать, что, помимо многих других аспектов, Пушкина  занимает еще и этот – психология.

     В стихах Пушкина для читателей  всегда был важен, прежде всего, сам  Пушкин как поэт и человек.

     На  мой взгляд наибольший психологизм  проявляется в стихотворениях посвященным  двум важным тема  в творчестве поэта  – тема о назначении поэта и  поэзии и в любовной лирике.

     «Его  лирические стихи – это фазы его  жизни, биография его души, - пишет  А.И.Герцен, - в них находишь следы  всего, что волновало эту пламенную  душу: истину и заблуждение, мимолётное увлечение и глубокие неизменные симпатии…»¹.

     Духовный опыт Пушкина был огромным не только потому, что он был необычайно «отзывчив» и «откликнулся» на многие выдающиеся события своей эпохи.

2.1. Стихотворения Пушкина  о предназначении  поэта и поэзии

 

      В жизни каждого  человека наступает момент, когда он вдруг начинает задумываться о цели и смысле жизни, о проблемах соотношения личности и бытия, о своем месте в мире людей, и каждый, наверное, испытал мучительную боль, не находя ясных ответов на поставленные вопросы.      

       Во  все времена проблемы бытия особенно волновали передовых представителей человеческого общества, в том числе и художников слова — поэтов и писателей.      

       Но  ни в одной литературе мира «проклятые вопросы», как назвал их Достоевский, не стояли так остро, как в русской. По словам Евтушенко, во все времена «поэт в России больше, чем поэт».      

       И, конечно же, эти вопросы не могли  не волновать гениального поэта  Пушкина, явившегося «началом всех начал» в русской классической литературе. И психологизм этих стихотворений  тоже был особый.  Возьмем для анализа стихотворения Пушкина «Пророк».

2.2. «Пророк»

 

      «Пророк» — стихотворение о поэте и поэзии, о назначении поэзии. Все слова стихотворения в «Пророке» имеют существенный момент: это библейская символика и славянизмы.      

       Почему? Да потому, что слишком высоко было представление А. С. Пушкина о творческом даре и миссии поэта. И эта высота требовала сравнений с образами самыми возвышенными:      

       Бог, пророк, серафим.      

       Эти слова торжественны и величавы. Прочитывая их, человек настраивается на определенный лад, на определенную атмосферу. И атмосфера эта «самого высокого напряжения».      

       Нужно упомянуть, что стихотворение было написано в 1826 году, когда уже свершилась казнь над друзьями поэта — декабристами и когда передовые люди России оказались в пустыне отчаяния, на перепутье веры в возможность демократических перемен. Тяжелую безысходность положения ощущает лирический герой стихотворения.      

       С появлением шестикрылого серафима начинается духовное перерождение человека:

       ...Моих  зениц коснулся он. 
Отверзлись вещие зеницы, 
Как у испуганной орлицы. 
Моих ушей коснулся он, — 
И их наполнил шум и звон...      

       Люди  отвергают сверхзоркость и суперслух. Им открывается весь мир во всем его многообразии форм и звуков. Человек получает качества древнего и величественного мира природы:

       ...Зоркость  орлицы и мудрость  змеи.      

       Более того, серафим избавляет заблудившегося в пустыне неверия человека от его греховной сути:

       ...И  вырвал грешный  мой язык, 
И празднословный и лукавый...      

       Очень важно, что очищение, освобождение от греха сопряжено с адскими муками, со страданиями. Ибо только страдание может привести человека к духовному воскрешению:

       И он мне грудь рассек мечом, 
И сердце трепетное вынул, 
И угль, пылающий огнем, 
Во грудь отверстую водвинул. 
Как труп в пустыне я лежал...      

       Чтобы стать пророком, чтобы познать  истину, нужно отрешиться, отстраниться от мук сердечного трепета, от страха, от всего того, что так присуще  слабому духом человеку.