А.С. Пушкин и декабристы

В петербургском обществе у Е.Г.Муравьевой, матери Н.Муравьева, у Олениных и Наралциных Пушкин видел и молодого С.И.Муравьева-Апостола, будущего руководителя Южного общества. Сергей Иванович был остроумным собеседником, любил петь и танцевать. Одна из современниц рассказывала о нем: «обыкновенно он был серьезен и более молчалив, но когда говорил, то его лицо оживлялось, глаза блестели, и в те минуты он был истинно прекрасен. У П.Я.Чаадаева поэт познакомился с человеком пламенной души И.Д.Якушкиным.

Но чаще поэт посещал дом своих старших друзей Александра и Николая Ивановичей Тургеневых, у которых собиралась свободолюбиво настроенная молодежь.

Удовольствия светской жизни мало привлекали Николая Ивановича, постоянно занятого научными трудами. Это был видный политический деятель, крупный ученый-экономист, автор книги «Опыт теории налогов». Деньги, вырученные за ее продажу, автор передал в пользу крестьян, заключенных в тюрьму за неуплаченные в срок налоги. К.Ф.Рылеев говорил о нем, как о постоянном участнике собраний общества и очень образованном человеке. Особенно сильное влияние Н.Тургенев оказал на Пушкина. Он стал политическим наставником. В доме Тургеневых поэт оказался в среде вольнолюбиво настроенных молодых людей. Он жадно вслушивался в их разговоры. Декабристы хотели видеть в молодом поэте выразителя своих идей, певца декабристского движения, именно у Тургеневых в 1817 г. Пушкин начал писать оду «Вольность». Ода точно и смело выражала декабристские идеи:

 

Лишь там над царскою главой

Народов не легко страданье,

Где крепко с вольностью святой

Законов мощных сочетанье…

 

И царь и народ должны подчиняться закону. Таковы были декабристические идеи. Стихи Пушкинской Оды созвучны дневниковой записи Н.Тургенева, сделанной 29 июля 1818 «…власть надежна, когда она должна быть вверяема…людям, а не законам…». Позже, отвечая на вопрос Верховного Уголовного Суда, в чем заключалось намерение тайного общества, Пущин говорил: «Цель общества была - обуздание законами власти правительства».

Через год, после «Вольности», одно за другим, появились три стихотворения Пушкина:

«К Н.Я.Плюсковой» -

 

Я не рожден царей забавить

Стыдливой музою моей…

«Nоё 1» или «Сказки» -

Ура! В Россию скачет

Качующий деспот

Спаситель громко плачет,

За ним и весь народ…

«К Чаадаеву» -

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

 

Еще через год, в 1819 году, Пушкин написал «Деревню»:

 

Здесь барство дикое, без чувства, без закона,

Присвоило себе насильственной лозой

И труд, и собственность, и время земледельца.

Склоняясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,

Здесь рабство тощее влачится по броздам

Неумолимого владельца…

 

Все эти смелые, вольнолюбивые стихи юный Пушкин писал в годы жесточайшей реакции, и Александр I выслал его за них на юг России.

Высланный из Петербурга, отбывая ссылку в Кишиневе, Пушкин не раз бывал в имении Давыдовых Каменке, которую позднее называли столицей южных декабристов.

ноября 1820 года в Каменке праздновали лень именин хозяйки, Екатерины Николаевны. Сыновья, Василий Львович и Александр Львович Давыдовы жили в Каменке постоянно. Старший сын ее от первого брака, знаменитый герой 1812 года, генерал Николай Николаевич Раевский приехал поздравить мать вместе со своим сыном Александром.

Один за другим прибыли в тот день в Каменку П.И.Пестель, М.Ф.Орлов, И.Д.Якушкин, К.А.Охотников. Все они, как и В.Л.Давыдов, были членами Союза Благоденствия и собрались в Каменке не случайно.

Якушкин был крайне удивлен, когда к нему неожиданно выбежал с распростертыми объятиями А.С.Пушкин. Они познакомились незадолго перед тем в Петербурге, у друга поэта, П.Я.Чаадаева и в Каменке часто и подолгу беседовали.

Якушкин как-то прочитал Пушкину его вольнолюбивые стихи: «Деревню», «Nоё 1» («Сказки»), «На Аракчеева», «К Чаадаеву» и другие. Пушкин удивился: откуда Якушкин знает их? Тот объяснил «они не только всем известны, но в то время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал их наизусть»…

Пушкин оказался таким образом в самом центре Южных заговорщиков, ежедневно встречался с ними, часто присутствовал при их беседах.

Поэту Н.И.Гнедичу он писал 4 декабря 1820 года: «Теперь нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых, милых и умных отшельников, братьев генерала Раевского. Время мое протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше… разнообразная и веселая смесь умов оригинальных людей, известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя… Много острых слов, много книг».

Но время в Каменке протекало, конечно, вовсе не в «демагогических спорах». В связи с приездом Якушкина из Петербурга и приглашением собравшихся на Московский съезд члены южного, более радикального крыла Союза Благоденствия должны были выработать в Каменке свою линию поведения на будущем съезде.

Для своих тайных бесед гости обычно собирались в комнатах В.Л.Давыдова или в гроте, над которым начертаны были слова К.Ф.Рылеев: «Нет примиренья, нет условий между тираном и рабом».

Сводный брат Давыдова, генерал Н.Н.Раевский, не принадлежал к тайному обществу, но подозревал его существование и с большим любопытством наблюдал все происходившее вокруг него.

Чтобы сбить его с толку, собравшиеся члены Союза Благоденствия организовали однажды беседу на политические темы, а его выбрали президентом. С полушутливым и полуважным видом, рассказывает в своих воспоминаниях декабрист И.Д.Якушкин, генерал Н.Н.Раевский управлял беседой.

В этой беседе принял участие и Пушкин, который с жаром доказывал, что Тайное общество могло бы принести России большую пользу.

Якушкин, настроенный очень радикально, стал, вопреки своим взглядам, нарочно доказывать, что в России совершенно невозможно существование Тайного общества, которое могло бы быть хоть сколько-нибудь полезно.

Раевский не соглашался с ним, и Якушкин сказал ему:

Мне нетрудно доказать вам, что вы шутите; я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало Тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединились бы?

Напротив, наверное бы присоединился!- ответил генерал Раевский.

В таком случае, давайте руку! - сказал Якушкин.

Генерал Раевский протянул Якушкину руку, а тот в ответ на это расхохотался и сказал:

Разумеется, все это только одна шутка!...

Другие тоже рассмеялись, но Пушкин был очень взволнован: ему казалось, что он находится среди руководителей Тайного общества и станет, наконец, его членом. Когда он увидел, что все это собрание было превращено в шутку, он встал и, раскрасневшись, сказал со слезой на глазах:

Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь свою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка…

« В эту минуту он был точно прекрасен».- вспоминал Якушкин.

В Кишиневе Пушкин снова встретился с Пестелем, который был послан сюда для выяснения обстоятельств греческого восстания.

О своей встрече с Пестелем Пушкин записал в Кишиневском дневнике: «Утро провел я с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова… Mon Coeur est materialiste,- говорит он, - mais ma raison sy refuse! (Сердцем я материалист, но мой разум этому противится. (франц.)) Мы с ним имели разговор, метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

Пребывание в Каменке и Кишиневе и частые встречи с декабристами нашли свое отражение в творчестве Пушкина. В начале 1821 года поэт пишет стихотворение «Кинжал», в котором утверждает, что

 

«…Свободы тайный страж, карающий кинжал,

Последним судия позора и обиды…»

 

Вслед затем появляется послание к «В.Л.Давыдову»:

 

«…Тебя, Раевских и Орлова,

И память Каменки любя -

Хочу сказать тебе два слова

Про Кишинев и про себя…»

 

Эти «два слова» - сочувствие предводителю греческого восстания Александру Ипсиланти и деятелям неаполитанской революции - Пушкин закачивает выражением сочувствия революционным методам борьбы:

«…Мы счастьем насладимся,

Кровавой чашей причастимся…»

Сын декабриста М.С. Волконский, направляя академику Л.Н. Майкову первый том сочинений Пушкина в издании Российской Академии наук, писал, между прочим в письме к нему от 8 мая 1899 года:

«Пушкин, гений которого освещал в Сибири мое детство и юность, был мне близок по отношению его к отцу и к Раевскому, так что я всю жизнь считал его близким себе человеком. Не знаю, говорил ли я вам, что моему отцу поручено было принять его в общество и что отец этого не исполнил. «Как мне решиться было на это, - говорил он мне не раз,- когда ему могла угрожать плаха…»

Пушкин, таким образом, лишь случайно не стал членом Тайного общества…

Потребность в постоянном дружеском общении развивалась в нем переходя в настоящую духовную жажду, и ни отчего он так остро не страдал, как от долгой разлуки с друзьями. Пушкин был самого снисходительного доброго нрава: обыкновенно он выказывал мало колкости, в своих суждениях не был очень резок; своих друзей он защищал с необыкновенным жаром; зато несколькими словами уничтожал тех, которые его оскорбили, которых он презирал.

Пущин, Кюхельбекер, Дельвиг и Чаадаев - самые близкие друзья поэта, герои его стихов.

Каждый из них - частица жизни Пушкина, частица его сердца, души и характера. Высокая гражданственность жизненной поэзии Пущина, цельность и благородство его натуры, непосредственность, порывистость, сумасбродство Кюхельбекера, душевная ярость, изящность, доброта и гармоничность Дельвига - все это по своему выразилось и в характере Пушкина, в сложном внутреннем мире его личности.

А как складывались отношения Пушкина с друзьями-декабристами, и какое имели значение на жизнь и творчество поэта, об этом пойдет речь дальше.

 

Пушкин и Пущин

 

В Лицее взвинченность Пушкина, его эксцентричность, болезненно ранимое самолюбие, за уколы которого он почитал долгом жестоко мстить своим самым сильным оружием =- стихами, - все это многих раздражало и отталкивало.

Ивану Пущину - тонкому психологу - эта черта в юном Пушкине запомнилась: «Не то чтобы он разыгрывал какую-нибудь роль между нами или поражал какими-нибудь особенными странностями, как это было в иных; но иногда неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти. Это вело его к новым промахам, которые никогда не ускальзывают в школьных сношениях. Я, как сосед (с другой стороны его нумера была глухая стена), часто, когда уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня: тут я видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и его это волновало. Вместе мы, как умели, сглаживали некоторые шероховатости, хотя не всегда это удавалось. В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью. И то и другое невпопад, что тем самым ему вредило. Бывало, вместе промахнемся, сам вывернешься, а он никак не сумеет этого уладить. Главное ему недоставало того, что называется тактом, это - капитал, необходимый в товарищеском быту, - где мудрено, почти невозможно, при совершенно бесцеремонном обращении, уберечься от некоторых неприятных столкновений повседневной жизни. Все это вместе было причиной, что вообще не вдруг отозвались ему на его привязанность к лицейскому кружку, которая с первой поры зародилась в нем… чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже и их в друге- товарище. Между нами как-то это скоро и незаметно устроилось».

Иван Пущин уже в Лицее оказывал большое влияние на своего гениального друга. «Мой первый друг, мой друг бесценный», «товарищ милый, друг прямой» - так трогательно обращался поэт к Пущину.

Он в ранней молодости сознательно определил свое место на жизненном поприще, посвятив себя борьбе за искренне царское и крепостное рабство. «Эта высокая цельжизни самой своей таинственностью и начертанием новых обязанностей редко глубоко проникала в душу мою, - вспоминал Пущин, - я как будто вдруг получил особое значение в собственных своих глазах; стал внимательнее смотреть на жизнь во всех появлениях своей бурной молодости, наблюдал за собой как за частицей. Хотя ничего не значащею, но входящею в состав того целого, которое рано или поздно должно было иметь благотворное свое действие».

После выхода из Лицея Иван Пущин с энтузиазмом предается тайному обществу. Отзывы о Пущине современников - единодушно восхищенные это был, видимо, и в самом деле человек необыкновенной красоты. И окружали его люди столь же выдающиеся.