Адресаты любовной лирики А.А.Блока

    «…Все перечитываю твое письмо, твои стихи, я все окружена ими, они мне  поют про твою любовь, про тебя…» - писала Любовь Дмитриевна Блоку в  ноябре 1902 года.

    «Что  будет в 1903 году? – писал Блок Л.Д. Менделеевой в канун Нового года. – Я молюсь о счастье. Ты сияешь мне».

    Он  упивается ее письмами, где, словно жемчужина за жемчужиной, нижутся  слова любви. Она радостно и самозабвенно входит в его мир: «…Читать я теперь могу только то, что говорит мне о тебе, что интересует тебя, поэтому я и люблю теперь и «Мир искусства», и «Новый путь», и всех «их», люблю за то, что ты любишь их и они любят тебя».

    2 января 1903 года Любовь Дмитриевна  становится невестой Блока, но  окончательное согласие на их брак дается в апреле. Между матерью и сыном, с одной стороны, и матерью и дочерью – с другой, происходили тяжелые, трудные разговоры. Решительное слово осталось за Д.И. Менделеевым, который, по выражению обрадованного жениха, «как всегда, решил совершенно необыкновенно, по-своему, своеобычно и гениально».

    Они счастливы! Свадьба откладывается  до осени только потому, что Блоку  предстоит летом ехать в Бад-Наугейм лечиться.

    «Мы не можем не быть счастливы все, все!» - как заклинание повторяет Любовь Дмитриевна. Теперь она даже не ревнует избранника к «Ксеньиным» стихам (то есть посвященным К.М. Садовской).

    Переехав  в Боблово, она посещает Шахматово  – свой будущий дом, приходит от него в восторг, укоряет Блока, что  тот мало рассказывал об этом месте  и даже собирался не жить там, уехать куда-то в деревню, в Вологодскую губернию.

    А он жалуется, что дни в Бад-Наунейме тянутся, как ломовые извозчики, забрасывает невесту страстными письмами, восторгаясь ею, припоминая ее черты, таинственно «интригуя» ее:

    «Знаешь что? У меня роман. Я иду по дорожке, а в переедим, сзади, сбоку – везде идет высокая, стройная, молодая женщина. Волосы у нее золотые, походка ленивая. Совсем сказочная. Румянец нежный и яркий».

    Этот  портрет возлюбленной сменяется  другим, где мелькают образы, возникающие и в стихах поэта:

    «Обаяние  скатывающейся звезды, цветка, сбежавшего с ограды, которую он перерос, ракеты, «расправляющей», «располагающей» искры в ночном небе, как «располагаются» складки платья – и с таким же не то вздохом, не то трепетом и предчувствием дрожи».

Цветок  – звезда в слезах росы

Сбежит  ко мне с высот.

Я буду страж его красы – 

Безмолвный  звездочет.

(«Я  буду факел мой блюсти…»)

    Он  клянет себя за болтовню в письмах  – «точно горох сыплется» - и подписывается: «…Твой шут, твой Пьеро, Твое чучело, Твой дурак…»

    Но  внезапно на его лицо ложится тревога: мать рассказывает ему об отце и  о первом времени после их свадьбы.

    «Странный человек мой отец, - задумчиво  пишет Блок невесте и тут же, спохватившись, добавляет: - Нот я  на него мало похож».

    Накануне  свадьбы, в Шахматово приезжает близкий друг Блока Сергей Соловьев. На следующий день он вместе с женихом поехал в Боблово и был совершенно очарован Любовью Дмитриевной. Он находил ее красоту то тициановской, то древне русской. Она казалась ему ожившими строчками блоковских стихов. Как только он увидел ее на крыльце, он воскликнул: «Лучше не видел и не увижу! Идеальная женщина!»

…Молодая, с золотой косой,

С ясной, открытой душой.

Месяц и звезды в косах…

«Входи, мой царевич приветный…»

(«Я  вырезал посох из дуба…»)

    В день свадьбы, 17 августа, все казалось необычайным и знаменательным – и природа вокруг, и погода, с утра дождливая, но к вечеру прояснившаяся, и безмерная взволнованность престарелого Менделеева, надевшего все свои ордена, и Александры Андреевны, и торжественная обстановка венчания в селе Тараканове, и патриархальное появление крестьян со свадебными дарами.

    Зимой молодые Блоки жили в Семеновских  казармах на Неве, вместе с отчимом  и матерью поэта, а летом старательно  устраивали свое летнее «гнездо» в Шахматове.

    «Блоки  поселились в отдельном флигеле. От двора он отделялся забором, за которым подымались кусты сирени, белых жасминов, шиповника и ярких  прованских роз, - пишет М.А. Бекетова. – Целый день дети бегали из флигеля в дом и обратно точно птицы, таскающие соломки для гнезда».

    Как мечтал Блок перед свадьбой в письмах  к невесте из немецкого городка:

    «…Если  бы мы были здесь с Тобой вдвоем…было  бы хорошо. Можно было бы почти никого не видеть… Несмотря на однообразие, было бы то преимущество, что мы бы были совсем вдвоем».

    Кажется, все свершилось: «Теперь – одни, одни, одни, почаще, побольше, подольше…»

    Все вокруг любуются красивой парой.

    «Царевич  с Царевной» - вот что срывалось  невольно в душе. Эта солнечная  пара среди цветов полевых так запомнилась мне», - описывает Андрей Белый свое первое посещение Шахматова.

    «Как  прекрасен Саша… Рубаха, как у  царевича Гвидона, вышита лебедями… Бабы жали и, увидя Любу в сарафане и Сашу в рубахе, кудрявого, бросили жать и все смотрели на них… они на холме двое как сказка», - записал в дневник Е.Иванов.

    Счастливого уединения не вышло, да и выйти  не могло. Потому, что семейная жизнь  Блоков быстро не заладилась, потому, что  «поповские сапоги» московских мистиков в нее вторглись и наследили  там, потому, что истерично клявшийся Блоку в вечной дружбе Андрей Белый в свой приезд, в июне 1905 года, передал Любови Дмитриевне записку с любовным признанием.

    «Нежная преданность» лучшего друга начинает оборачиваться предательством. Переписка  А.Белого и Л.Д. Блок продолжалась несколько лет. Е.П. Иванов, вскоре посвященный в семейные дела Блоков, записал, по-видимому, со слов Любови Дмитриевны: «Саша заметил, к чему идет дело…»

    Весной 1907 года Л.Д. Блок начинает колебаться. Переписка ее с Белым становится все интимней и интимней. Ее увлекала бесспорная яркость его индивидуальности. «Он хорош, хорош. Его любить и глубоко можно», - записывает в дневнике Е.П. Иванов.

    Важную  роль сыграли и стремление Любови Дмитриевны к самостоятельности, бунт женщины, долгое время заведомо отводившей себе незначительное место в новой для нее семье, под наклонности и вкусы которой она старательно подлаживалась. «Как взапуски, как на пари, я стала бежать от всего своего и стремилась тщательно ассимилироваться с тоном семьи Блока, который он любил, -  вспоминает она о начале своей семейной жизни, - Даже почтовую бумагу переменила, даже почерк».

    Болезненная любовь матери поэта к сыну, ее нервная  неуравновешенность тоже тяжело влияли на атмосферу молодой семьи. Любовь Дмитриевна чутко улавливала даже в мирные минуты за дружелюбием матери и тетки Блока ревнивое отношение к себе, молчаливое неодобрение своего поведения.

    Белый импонировал Любови Дмитриевне своей  бурной влюбленностью, восторженным культом, который он продолжал создавать  вокруг нее, многочасовыми монологами и даже статьями, прямо или скрыто адресованными ей и, наконец, тем, что он восторгался заключенными в ней силами, «разбойным размахом» ее натуры.

    Какое-то время Любовь Дмитриевна тревожно металась, не в силах совершить окончательный выбор.

    Блок  занял выжидательную позицию. Он воспринял обрушившееся на него горе с большим мужеством. Рассказывая  в мемуарах про свое объяснение с  ним, А. Белый пишет:

    «Силится  мужественно принять катастрофу и кажется в эту минуту прекрасным: и матовым лицом, и пепельно-рыжеватыми волосами».

    Личная  драма была для Блока крушением  прежних, романтических, надмирных  иллюзий. Развенчание романтических  представлений о жизни влечет за собой признание земной, реальной действительности.

Поверь, мы оба небо знали:

Звездой кровавой ты текла,

Я измерял твой путь в печали,

Когда ты падать начала…

    Любовь  Дмитриевна, наконец, решилась на разрыв с Белым, но медлила посвящать  его в свое решение, под всякими  предлогами удерживала его от поездок  в Петербург и этой своей жестокостью, по собственному признанию, доводила Белого «до эксцессов».

    Теряясь в догадках о причинах ее «загадочного»  поведения, Белый решил, что Блок удерживает жену от ухода с ним, уговаривает остаться, разжалобливает.

 

4. Наталья Николаевна  Волохова

    Осенью 1906 года Блок сближается с театром знаменитой русской актрисы Веры Федоровны Комиссаржевской. Театр этот только что пригласил нового главного режиссера – Всеволода Эмильевича Мейерхольда, переехал в новое помещение и организовал у себя, в основном по субботам, сборища актеров, литераторов, музыкантов, художников.

    «Субботы» в театре Комиссаржевской, где, по словам Кузьмина, «актрисы угощали нас, как  какие-нибудь гурии», веселые вечера, ивановские «среды», пестрящиеся шумной толпой известнейших людей, захватывающие блески речей, стихов, импровизаций.

    Дурачества  Сергея Городецкого, томные песенки  Михаила Кузьмина, искрящиеся фантазии Мейерхольда, как бы примеряющего одну личину за другой, хоровод актрис: «вихреобразные движенья Филипповой, скользящая походка Мунт, пылающие глаза Волоховой, усталые, пленительные движения Ивановой».

    «Пришедшая  зима 1906/07 года нашла меня совершенно подготовленной к ее очарованиям, ее «маскам», «снежным кострам», легкой любовной игре, опутавшей и закружившей  всех нас, - вспоминала Л.Д. Блок. – Мы не ломались… Мы просто и искренне все в эту зиму жили не глубокими, основными, жизненными слоями души, а ее каким-то легким хмелем».

В небе вспыхнули темные очи

Так ясно!

И я позабыл приметы

Страны  прекрасной – 

В блеске твоем, комета!

    Так родился цикл стихов «Снежная маска» посвященный Н.Н.В. – Наталье Николаевне Волоховой.

    «Кто  видел ее тогда, в пору его увлечения, - пишет М.А. Бекетова, - тот знает, какое это было дивное обаяние. Высокий, тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы, и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей». и еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка».

    Но  «Снежная маска» не есть ни стихотворное изложение жизни веселого артистического кружка, ни «история одной любви». Недаром Н.Н. Волохова была, по ее словам, «несколько смущена звучанием трагической ноты, проходящей через все стихи».

    «Легкость, легкость, легкость», - вспоминает эту  зиму Л.Д. Блок

    И кажется временами, что поэт и его жена говорят про разные зимы.

    «Жизнью теперь у меня называется что-то очень  кошмарное, без отдыха радостное  или так же без отдыха тоскливое…» - пишет поэт в январе 1907 года.

    Блок  разочаровался в своих недавних друзьях, в особенности в Андрее Белом. Разочаровался и в любви, которая не дала ему счастья.

 

5. Ребенок – начало  новой жизни?

    Любовь  Дмитриевна уезжает на Кавказ, играть с актерской труппой. В стихи  Блока в этот период вплетается тоска  по жене. В его душе идет борьба сомнения, противоречия, приступов отчаяния, и в ней так нужно, чтобы чей-то светлый лик «был в щите».