Русская культурологическая мысль

2. Русская культурологическая мысль.

Русская культурологическая мысль второй половины XIX - начала XX вв. поражает своим богатством, разнообразием творческих поисков. Н.Я. Данилевский завершал собой  классическое славянофильство и  намечал переход к позднейшему русофильству. Для него уже не существовало единой «общечеловеческой задачи», реализуемой в ходе исторического развития народов. Данилевский выдвинул свою теорию разнородности цивилизаций, наличия множества культурно-исторических типов для того, чтобы объяснить гораздо более узкую проблему - почему Европа (Запад) относится к России враждебно. По мнению мыслителя, эта враждебность сохраняется, несмотря на большие жертвы и услуги, которые Россия оказывает Европе. Например, Россия никогда не нападала на Европу; а Европа - неоднократно вторгалась в Россию, вынуждая её защищаться и изгонять агрессора. Причину возникновения антагонизма Данилевский видит в том, что Россия и Европа принадлежат к различным историко-культурным типам.

Русский мыслитель, называя десять основных культурно-исторических типов выделяет три основных группы народов: позитивные творцы истории, создавшие великие цивилизации или культурно-исторические типы; негативные творцы истории, которые, подобно гуннам, монголам и туркам, не создавали великих цивилизаций, но как «божий кнут» способствовали гибели дряхлых, умирающих цивилизаций; и, наконец, народы, творческий дух которых по какой-то причине задерживается на ранней стадии. Вот почему они не могут стать ни созидательной, ни разрушительной силой в истории. Они представляют собой «этнографический материал» для других культурно-исторических типов.

Формируя  общие законы развития самобытных цивилизаций, Данилевский исходил из того, что  все они представляли собой осуществление  определённой формы культурного творчества - научного, правового, религиозного или художественного. Поэтому первый закон гласил: для возникновения цивилизации необходимо, чтобы народ обладал соответствующими «духовными задатками» и пользовался политической свободой. Далее выдвигались законы функционирования цивилизаций:

основные  принципы цивилизации одного культурно-исторического  типа не передаются народам культур  другого исторического типа;

полнота и богатство культурно-исторического  типа зависят от разнообразия входящих в него этнографических элементов, «когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью», составляют федерацию или политическую систему государств;

период  роста цивилизации всегда неопределённо  продолжительнее периода цветения и плодоношения, после которого она истощает свои жизненные силы и больше не возобновляется.

По схеме  Данилевского, Запад, создавший последнюю  историческую цивилизацию, уже пережил  «апогей своего цивилизационного величия», и на очереди теперь - возвышение славянства. Особенность славянского культурно-исторического типа - «четырёхосновность», в то время как большинство цивилизаций являются созидательными не во всех, а только в одной или нескольких областях деятельности. Отвечая на вопрос о причинах враждебного отношения Европы к России и славянофильству, Данилевский видит их в том, что Европа уже вступила в период упадка, а славянская цивилизация входит в период расцвета своих творческих сил. Если европейская цивилизация оказалась двухсоставной, то есть творческой в двух областях: политической и научной, то русско-славянская цивилизация будет творческой в религиозной, научной, политико-экономической и эстетической областях, причём, главным образом, в области социально-экономической путём создания нового и справедливого социально-экономического порядка. Славянский культурно-исторический тип призван объединить во главе с Россией все славянские народы в противовес Европе. По мысли Данилевского, «необходима борьба Славянофильства с Западом», необходим «Всеславянский союз» во главе с вырванным из рук турок Константинополем.

Едва  ли не ключевой фигурой в поисках  пути русского народа был религиозный  философ Владимир Сергеевич Соловьёв (1853-1900).В центре внимания философских  и эстетических произведений Соловьёва  стоял вопрос о реализации высших гуманистических общечеловеческих ценностей - истины, добра и красоты. По мысли философа, эти три ипостаси должны были победоносно утвердиться в различных сферах бытия людей, на практике осуществив идею создания всеединого, богочеловеческого общества нравственности. При этом, с точки зрения Соловьёва, определяющая роль в процессе осуществления принадлежит красоте. Философ квалифицировал красоту как преобразование материи через воплощение в ней другого сверхматериального начала. Именно красота оказывается в системе Соловьёва активным началом, преображающим, а не только отражающим (как это свойственно истине и добру) действительность.

Культурологические  взгляды Соловьёва положили начало мощному движению русской интеллигенции, направленному на преобразование общества не путём социальной революции, а исключительно средствами культуры и искусства, то есть путём духовного совершенствования.

В отличие  от Данилевского с его анти европеизмом и панславизмом, свободный от всяких национальных пристрастий Соловьёв считал главным субъектом исторического процесса всё человечество. Для Соловьёва идеал византизма, на котором держалась вся система славянофильства, означал отречение от самой сущности христианства, разобщение с цивилизованным миром. Принятие христианского учения при князе Владимире и особенно реформы Петра I, на его взгляд, со всей очевидностью показывают, что «Россия не призвана быть только Востоком, что в великом споре Востока и Запада она не должна стоять на одной стороне, представлять одну из спорящих партий, что она имеет в этом деле обязанность посредническую и примирительную, должна быть в высшем смысле третейским судьёй этого спора». Но для этого необходимо отказаться от национального эгоизма, сковывающего его духовные силы, и «действовать всегда по-христиански», в соответствии с духом справедливости и любви.

По схеме  Соловьёва, «уклонение» России от христианского  пути началось преимущественно в  московскую эпоху. До этого в ней  по сравнению с другими странами было «наименее препятствий к  образованию христианской общественности». Меняя при князе Владимире своё древнее идолопоклонство на «всечеловеческую веру», она отрекалась от языческого обособления и замкнутости, приобщалась к единой всемирно-исторической судьбе человечества. Само положение Киевской Руси, поставленной между Византией и Западной Европой, позволяло ей «свободно воспринять истинные универсальные начала христианской культуры помимо её односторонних и преходящих форм». Успеху, однако, препятствовали азиатские орды, беспрестанно нападавшие на христианский мир. Киевская Русь вынуждена была бороться за своё существование. Чтобы выжить, русскому народу требовалось крепкое государство, которое, в конечном счете, и было создано в московский период. Это достигнутое русским народом политическое благо не замедлило обернуться для него величайшим нравственным злом.

Вследствие  монгольского ига, утверждал Соловьёв, русский народ «оказался физически  обособленным от остального христианского  мира, а это сильно способствовало и духовному обособлению, развитию национальной гордости и эгоизма». Подчинение Орде приводило к понижению духовного и культурного уровней русского народа, а сохраняющееся сознание принадлежности к христианскому сообществу при полном разобщении с Европой усиливало в русских людях привязанность к одностороннему византизму, особенно возросшую с середины ХV века, после завоевания Константинополя турками. В итоге, полагал Соловьёв, в Московском государстве сложился духовный и жизненный строй, который никак нельзя назвать истинно христианским.

Но государство, обособляя на каком-то этапе исторического  развития народ от остального человечества, по мысли Соловьёва, упрочивает в  то же время его роль во всемирном  процессе. Русский народ только благодаря  созданному им государству, сохранил величие и самостоятельность России, которую он, желая выразить свои лучшие чувства к родине, называл «святой Русью». Эта святость есть особенность национального идеала Соловьёва. В ней нет ничего аскетического, что столь характерно для восточного идеала святости. Его понимание святости отмечено «живым практическим и историческим смыслом», который «ясно выразился в прошедшей нашей истории…в создании и постоянном охранении русского государства, единой верховной власти, избавлявшей нас от хаоса и самоуничижения». Но полнота идеала святости требует, чтобы святая Русь возжелала «святого дела», а именно соединения церквей, духовного примирения Востока и Запада в Богочеловеческом единстве вселенского христианства. Это и есть святое дело, есть то действенное слово, которое Россия должна сказать миру.

Ответить  на вопросы, что такое русский  народ в общем контексте европейских  народов, каковы его культурно-исторические и психологические особенности, попытался ответить и Н.А. Бердяев. Стремление Бердяева выявить и описать  русскую самобытность опиралось на славянофильскую традицию, но, в конечном счете, восходило к немецкой классической философии, которая рассматривала нацию как некую коллективную личность, имеющую собственную индивидуальность и своё особое призвание. С этим связано использование Бердяевым терминов - «дух народа», «душа народа», «характер народа».

Как же понимал Бердяев «русскую душу»? Прежде всего он связывал её неповторимость с огромными российскими просторами, утверждая, что пейзаж русской души соответствует «пейзажу» русской земли с её широтой, безграничностью и устремлённостью в бесконечность. Западная душа, по мысли философа, гораздо более рационализирована, упорядочена, чем русская, в которой всегда остаётся иррациональный момент. Русские как бы «подавлены» «необъятными полями и необъятными снегами», «растворены в этой необъятности». Сравнивая русского с немцем, который «чувствует себя со всех сторон сдавленным как в мышеловке» и ищет спасения в организованности и напряжённой активности, Бердяев даёт объяснение многим нашим бедам: «Ширь русской земли, и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры» (Бердяев Н.А. Судьба России).

С ширью  русской земли связывал Бердяев и такие национальные особенности нашего народа, как склонность к бюрократической централизации власти, стихийность и иррациональность политической жизни, ослабленность частнособственнических инстинктов и индивидуализма, слабая способность к самоорганизации: «Интересы создания, поддержания и сохранения огромного государства занимают исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства… Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования. Бюрократия развивалась до размеров чудовищных». 

3.   Культурологическая  мысль П. Я. Чаадаева

     Яркой и противоречивой фигурой является друг А. С. Пушкина, мыслитель и публицист Петр Яковлевич Чаадаев (1794 - 1856). Дворянин по происхождению, офицер лейб-гвардии, участник Бородинского сражения и заграничных походов русской армии в 1813 - 1815 г. г., он вступил в Северное общество декабристов. Правда, активного участия в заговоре он не принимал, вскоре вышел в отставку и на три года уехал за границу, где лично познакомился с Ф. Шеллингом и в дальнейшем поддерживал с ним переписку. Контраст между европейским обществом и застойной действительностью тогдашней России настолько поразил его, что он, вернувшись на родину уже после разгрома декабристов, создает между 1829 - 1831 г. г. свои знаменитые «Философские письма». Уже первое из них (а всего их было 8), опубликованное в журнале «Телескоп» в 1836 г., произвело эффект разорвавшейся бомбы. Чаадаев критиковал русский народ за духовную отсталость и неразвитость представлений о долге, справедливости, праве и порядке, отсутствие какой-либо самобытности. За опубликование этих писем Чаадаев был подвергнут медицинскому освидетельствованию и высочайшим указом объявлен сумасшедшим, за что был лишён права печататься.

     Однако, несмотря на резкую критику России, по сравнению с процветающей цивилизованной Европой, нельзя безоговорочно причислять Чаадаева к западникам. В своих более поздних сочинениях он не уставал подчеркивать, что русским необходимо учиться у Европы. В то же время он критиковал и некоторые стороны европейской культуры, такие как хаос частных интересов, индивидуализм, нарастание «груды искусственных потребностей», вылившихся в современный «вещизм» и т.п. С другой стороны, в облике русских людей зрелый Чаадаев открывает целый ряд качеств, которые, по его мнению, должны обеспечить великое будущее России. Это способность к отречению во имя общего дела, смиренный аскетизм, открытость сердца, совестливость и прямодушие. Отсюда он выводит возможность почти мессианских свершений русского народа, призванного «ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».