Эпоха возрождения в Европе и России

        Не менее характерны и обратные  стремления – снизить культуроформирующую европейское Возрождение роль античного наследия, с тем чтобы параллели с Россией, где значимость греко-римской классики не шла ни в какое сравнение с влиянием средневековой культуры, стали более убедительными.  Я. С. Лурье противопоставляет роль восстановления древности в европейской культуре XV–XVI вв. значимости таких факторов, как развитие городов, светские тенденции и прежде всего роль народного творчества, массовой литературы на национальных языках». Именно параллели с северными странами, с северным Возрождением, позволили ему сделать вывод: «В России не было эпохи Возрождения, как на Западе, но обнаруживались возрожденческие явления, растянувшиеся на весь XVII и XVIII век – своего рода «заторможенный Ренессанс». Но эти явления менее всего связаны с воздействием античной классики.

      Как считает Лурье: «Роль фольклора  в формировании общеевропейской ренессансной культуры — едва ли не более значительная, чем роль античного наследия (имевшего определяющее значение лишь для итальянского Возрождения), — не раз уже отмечалась исследователями. Столь же характерны для западного Ренессанса связь культуры с городской жизнью, с ценностью человеческой личности вне ее принадлежности к определенной корпорации. Ни один из этих признаков не специфичен для Ренессанса, а первая характеристика просто неверна.

      Интересно, как в нивелировании роли античности для европейского Возрождения Лурье смыкается с очень непохожим на него ученым В. В. Кожиновым. Его концепция русского Ренессанса в отличие от Лурье, никогда не утверждавшего ничего более, чем черты и элементы Возрождения на Руси, обладает подчеркнутой наступательностью, в которой заметно доведение до логического предела особенностей других работ, утверждающих ренессансные категории на материале истории русской культуры. Кожинов ставит вопрос именно в связи с античностью как камнем преткновения для российского Возрождения: «В самом деле: мы стоим перед необходимостью либо признать, что Возрождение как таковое было только лишь в Италии (некоторые авторы придерживаются именно такой точки зрения), либо разграничить два глубоко специфических типа Возрождения. Совершенно ясно, скажем, что ко Франции, Испании, Англии — как и в России — не было «возрождения» в собственном, прямом смысле слова, ибо и они не знали в своей истории «античности как определенной культурной стадии» (они были всего лишь римскими колониями) и впоследствии усваивали античные культурные ценности также через «посредницу» — Италию». Уже здесь Россия приравнивается к Франции, Испании, Англии в части незнания античности. Отделенные от Италии другие европейские страны (из них две средиземноморские) ставятся в один ряд с Россией. Это дает Кожинову возможность определить суть ренессансных процессов для всех сразу: «Социально-историческая  основа  эпохи  Возрождения (исключая Италию), т. е. эпохи перехода от средневековья к Новому времени, — это именно формирование наций под эгидой абсолютистской государственности».

      Но  как быть с освобождением личности, с ренессансным индивидуализмом, с свободой самопроявления индивида? По мнению автора, это романтические представления о Ренессансе. Проблема решается легко. «Словом, — пишет Кожинов, — становление нации и становление личности   это не два процесса, но две стороны единого процесса, который и составляет суть эпохи Возрождения, создавшей национальную литературу и культуру в целом». Но становление нации для Кожинова есть прежде всего становление абсолютистской формы национальной государственности. Обоснование этого тезиса также не представило труда: «В Западной Европе XVI в., по определению Маркса, «абсолютная монархия выступает как цивилизирующий центр, как объединяющее начало общества», — и это не только вдохновляло деятелей Возрождения, но и порождало в них имеющую историческое оправдание иллюзию тождества интересов абсолютистского государства и нации». Поскольку государственность и нация поставлены автором в центре ренессансных процессов, то вполне естественно, что подобная политическая дискретность определяет культурную раздробленность — Возрождение как общеевропейское явление Кожиновым не предусмотрено. Он отмечает: «Между тем совершенно ясно, например, что явления ренессансной литературы (и культуры в целом) Франции, Испании и Англии (не говоря уже об Италии) далеки неоднозначны и существуют, по сути дела, вполне специфические национальные «ренессансы». Естественно, что с аналогичным явлением мы сталкиваемся и в России. Общая основа разных ренессансов (кроме итальянского) Кожинову ясна. Осталось уточнить хронологию русского Возрождения. Для этого ему необходимо еще раз вступить в спор с воззрениями Лихачева. «Но для меня, — пишет Кожинов, — совершенно ясно, что слово «возрождение» употребляется по отношению к этим явлениям совсем в ином смысле, чем к «настоящему» (по определению Д. С. Лихачева) Возрождению, ибо эти явления имеют чисто средневековый характер, как и русская культура XIV—XVI вв. Речь идет о периодах расцвета именно средневековой культуры, которая дала свои высочайшие ценности. В XIV— XVII вв. русская литература не решила и не могла решить задачи Ренессанса. Она решает их в конце XVII—первой трети XIX в. Необходимо твердо установить это, а затем уже заняться исследованием глубокого национального своеобразия, воплотившегося в художественном решении великих задач эпохи Возрождения в России».

      Жертвуя значимостью возрождения античности в формируемых ими особенностях европейского ренессансного движения то в пользу народно-демократических и фольклорно-массовых тенденций (Лурье), то акцентируя линию национально-государственного строительства (Кожинов), оба автора разбивают региональное единство европейского Возрождения в поисках близких России прецедентов. И оба они в этом неправы.

      Во-первых, в Европе были не отдельные национальные ренессансы, а национальные варианты общего возрожденчески-гуманистического движения с эпицентром и концентрацией проблематики в Италии. Ренессанс связан не с тем, что разделяло католическую Европу как культурный регион, а с тем, что ее соединяло. Во-вторых, хотя этот вопрос и требует уточнения, Россия и в особенности со времени монголо-татарского ига принадлежала к иному культурному миру, чем католический Запад; русские и итальянцы, например, обладали иной мерой культурного единства и взаимопонимания, чем итальянцы и фламандцы или англичане. Никакие западноевропейские варианты Возрождения не могут служить аналогиями для тон или иной формы русского Ренессанса.

      Кожиновская же трактовка теснейшей спаянности и единства ренессансной формы личности и абсолютистской национально-государственной идеи вообще курьезна и основана на целом ряде исторических несоответствий. Совпадает не европейский Ренессанс и становление национальной государственности, а кризис и закат Возрождения. Во всяком случае, иллюзии ренессансного гуманизма отчетливо противостоят и попросту мало совместимы с нарождающейся (а тем более сформировавшейся) «иллюзией тождества интересов абсолютистского государства». Если можно спорить о параллелях между характером расцвета русской культуры первой трети XIX в. и эпохой европейского гуманизма, то такое историко-политическое и идеологическое обоснование русского Возрождения должно быть отвергнуто, если, конечно, придерживаться сколько-нибудь определенных критериев ренессансности.

      Там, где другие исследователи говорили о противоречии ренессансных тенденций в России с мощью и авторитарностью государственной власти, Кожинов решил просто подверстать их друг к другу, создав совершенно антиренессансный тип соотношения порядка и свободы. Он создал схему развития русской литературы и культуры, также похожую с европейской, но только сдвинутую во времени и другую по протяженности и интенсивности периодов.

      Впрочем, такого рода парадоксы типичны. Для  того чтобы прочувствовать специфику России, необходимо в не меньшей мере прочувствовать специфику Запада, а не примерять их друг к Другу. А сделать и то и другое можно лишь в контексте всемирно-исторического процесса и соответствующих ему критериев сопоставления культур.

      Проблема  русского Ренессанса по-своему закономерна.

      Вопрос  о Возрождении в России действительно  драматичен, а не только важен, поскольку стоит в одном ряду с такими вопросами, как русский абсолютизм, русский феодализм и русский капитализм, проблемы специфики русского интеллектуального и духовного наследия, короче, особенностей и судеб российской исторической жизни. Стремление заявить в том или ином виде русский Ренессанс — свидетельство непрекращающихся поисков, но пока еще не находок.

      Когда говорят о потребности Ренессанса, характерной для русской культуры, следовало бы уточнить: не Ренессанса, но, безусловно, потребности в компенсации отсутствия полноценного фонда традиций, особенно на раннем этапе; в компенсации тех огромных трудностей, которые связаны с прыжком из родоплеменной архаики в цивилизацию; в компенсации тех постоянных стрессовых ситуаций, которые сплошь и рядом определяли состояние российского общества и культуры от времени монголо-татарского ига по сей день (собирание Московского государства, Иван Грозный, Смута, раскол, реформы Петра I, революции, сталинщина).

      Эти компенсации вплоть до нынешнего  дня не имели ренессансного характера, типологически сходного с европейским. Они всегда давались России с большим напряжением сил и осуществлялись неренессансным способом.

      Для культуры, лишенной мощной древности, умение брать чужое (и отдавать свое), во многом созидая и формируя субстрат собственной совершенно оригинальной духовности, оказалось решающим почти на всем протяжении существования. Именно отсутствие собственной национальной античности нужно счесть важнейшим фактором, определившим как невозможность Ренессанса, так и многое в дальнейших судьбах русской культуры.

      Все духовные отзвуки эллинства, дошедшие до Древней Руси через византийскую культуру, не более, чем отзвуки, преображенные последующим развитием, сигналы генетически чуждой древности, не имевшей, что важно подчеркнуть, ни влиятельной национальной легенды, ни реальных письменных, культурно запечатленных традиций, к которым по вдохновению легендой можно было бы непосредственно обратиться, чтобы их заново открыть.

      Если  на Востоке незачем было возрождать древность, то и Древней Руси нечего было возрождать. Достаточного, масштабного культурного фонда национальной древности на Руси не было. Византийское наследие не могло его заменить. «Не свое» возрождать нельзя. Это уже что-то иное и соответственно должно иначе называться. Но с ренессансной проблематикой Древнюю Русь сближает постоянная потребность возмещения недостач и потерь, обретения полноценных основ для дальнейшего культурного развития, тем более актуальная, что после монголо-татарского ига (да и до него) она была остро насущной. Мы здесь, может быть, и сталкиваемся с потребностями Ренессанса, но лишенными почвы, способной его породить как реальное историческое явление, равно как и вызвать к жизни любые разрозненные ренессансные элементы (Ренессанс без ренессанса), о наличии которых в культуре XVI в. часто пишут.

      Сознательное  присвоение чужого при условии национальной созидательной переработки заимствованного — процесс для любой культуры необычайно плодотворный, обогащающий ее. Но, не имея возможности обратиться к собственной культурной древней традиции и компенсируя эти трудности усвоением «чуждых начал», Россия дала чрезвычайно своеобразный, не менее всемирно значимый, чем Индия и Китай, путь развития. Там, где одни страны варьировали наличное богатство традиций, другие по необходимости их восстанавливали, третьи боролись за их выживание, там Россия, будучи с XV в. сильной и независимой страной со своеобразной идеологией, могла себе позволить «прорубать окна в Европу» по мере надобности, брать по свободной воле нужный ей опыт, творчески его перерабатывать, компенсируя тем самым трудности своего развития и не испытывая особой боязни духовного или политического порабощения в результате такого рода контактов. 
 
 
 
 
 

      Литература: 

1. Возрождение: культуры, образование, общественная мысль. Межвузовский сборник научных трудов. Иваново. 1985 г.
2. Культура эпохи Возрождения и Реформация. /Ред. В. И. Рутенбург. Л. Наука. 1981 г.
3. Петров М. Т. Проблема Возрождения в советской науке. Л. Наука. 1987 г.
4. Типология и периодизация культуры Возрождения. М. Наука. 1978 г.