Homo Ludens

     Игра, согласно Хейзинге, — экзистенциальная и витальная категория. Потребность в игре не связана с какой-либо стадией развития культуры. Хейзинга определяет игру как «свободное действование», обладающее собственным временем и пространством, стоящее вне обычной жизни, но полностью овладевающее участниками. Настоящая игра не связана с материальной пользой, но дает радостное возбуждение, раскрывает человеческие способности, сплачивает группу. Игра воспитывает «человека общественного», способного добровольно и сознательно участвовать в жизни коллектива, подавлять свои эгоистические интересы, руководствоваться понятиями солидарности, чести, самоотречения и т. п. Хейзинга подчеркивает эстетичность игры, присущую ей гармонию и красоту, которые создаются свободным полетом фантазии и творчеством при одновременном соблюдении строгих правил действия и игровой морали. Хейзинга соединяет-шиллеровско-романтическое понимание игры как свободно-творческой активности с трактовкой ее как способа организации деятельности и общения, подчеркивая при этом нравственную сторону «честной игры»¹⁷.

В своей  работе Хейзинга анализирует главные признаки игры.

1.Всякая игра есть, прежде всего, свободная деятельность. Игра по принуждению, по приказу становится навязанной, лишается главного смысла и назначения. Для игры необходимо свободное время, она не диктуется обязанностью, а определяется желанием, личным настроением. Можно вступить в игру, но можно и не делать этого, отложить ее на неопределенный срок.

В повседневной жизни игра возникает как временный перерыв. Она вклинивается в жизнь как занятие для отдыха, создавая настроение радости.

2. Цели игры прямо не связаны с пользой, выгодой, материальным интересом. Она обретает смысл и значение благодаря собственной ценности. Человек дорожит этим состоянием, вспоминая наслаждение, которое он пережил во время игры, желает вновь испытать те же чувства.

3. Игра обособляется  от обыденной жизни  местом действия  и продолжительностью. Она разыгрывается в определенных рамках пространства.

4. Игра не может  длиться бесконечно, у нее есть свои рамки начала и конца. Она имеет замкнутый цикл, внутри которого происходит подъем и спад, завязка и финиш. Поэтому в игру вступают, но ее и заканчивают.

5. Устойчивость и  повторяемость игровых  форм определяют  их место в культуре. «Будучи однажды сыгранной, она остается в памяти как некое духовное творение или ценность, передается далее как традиция и может быть повторена в любое время»¹⁸.

6. Любая игра протекает  внутри определенного  пространства, которое  должно быть обозначено. Арена цирка, игральный стол, волшебный круг, сцена, храм, экран, судное место – все это особые территории, «отчужденные» земли, предназначенные для совершения игрового действа. Внутри игрового пространства царит собственный безусловный порядок. Это очень важный признак игры. Он имеет непреложный характер, запрещающий нарушать правила игры.

7. Всякое отклонение  от установленного  порядка в игре  воспринимается игроками  как вероломство,  обман. Правила игры обязательны для всех без исключения, они не подлежат сомнению, пересмотру или оценке. Если их нарушают, игра становится невозможной. Нарушители правил изгоняются из игры с позором и наказанием. Игра – это святое, и играть надо «честно и порядочно» - таковы ее внутренние законы.

8. Игра всегда требует  сообщества, партнерства. Группировки, корпорации, ассоциации обладают способностью к самосохранению и консервации, обособляясь от прочего мира, используя игровые формы для укрепления своей сплоченности: «Клуб идет игре, как голове шляпа».¹⁹

9. Чтобы усилить  принадлежность к  игре, используются  ритуалы и церемонии,  тайные знаки,  маскировка, эстетическое  оформление в виде  особого костюма,  символики. Участие в игре имеет свой сценарий, драматическое действие; оно разыгрывается как спектакль, с завязкой, кульминацией и развязкой.

      Как писал Шекспир, «весь мир –  театр, и люди в нем – актеры».

      Категория игры может рассматриваться как  одна из фундаментальных в исследовании духовной жизни.

      Хейзинга  предлагает следующее определение игры как феномена культуры:

Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная жизнь».²⁰

     В этом определении объединены все  основные признаки игры. Культура возникает  в форме игры, первоначально она  разыгрывается и тем самым  закрепляется в жизни общества, передается от поколения к поколению. Так было во всех архаических, традиционных обществах. Но по мере развития культуры игровой элемент может вытесняться на задний план, растворяться в сакральной сфере, кристаллизоваться в науке, поэзии, праве, политике. Возможно и изменение места игры в культуре: она может вновь проявиться в полную силу, вовлекая в свой круг и опьяняющий вихрь огромные массы: Священный ритуал и праздничное состязание – вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как игра в игре.²¹

10.Игра  всегда ориентирована  на удачу, выигрыш,  победу, радость и  восхищение. В этом проявляется ее состязательный характер. В игре наслаждаются одержанным превосходством, торжеством, триумфом. Результатом выигрыша может быть приз, почет, престиж. Ставкой в игре становится золотой кубок, драгоценность, а также Прекрасная Дама, королевская дочь. Люди соперничают в игре, состязаясь в ловкости, искусности, но при этом соблюдая определенные правила.

      Хейзинга  описывает судебный процесс как состязание, словесный поединок, азартную игру, спор о вине и невиновности, оканчивающийся чаще победой суда, нежели поражением. Правосудие всегда совершается в особо отведенном месте; оно отгорожено от повседневной жизни, как бы выключено из нее. Это настоящий магический круг, игровое пространство, в котором временно упраздняется привычное социальное подразделение людей.²²

      Судьи на время становятся выше критики, они неприкосновенны, облачены в мантии, надевают парик. Тем самым подчеркивается их причастность к особой функции правосудия. Судебный процесс опирается на жесткие правила, нормы кодекса, согласно которым отмеряется наказание. Богиня правосудия всегда изображалась с весами, на которых взвешивалась вина подсудимого. В архаических обществах суд совершался по жребию, как проявление божественного решения.

      Состязание  может принимать форму пари, обета, загадки. Но во всех вариантах оно  остается игрой, в основе которой  лежит уговор действовать согласно установленным правилам.

      Поскольку игра обнаруживается во всех культурах, всех времен и народов, это позволяет Хейзинге сделать вывод, что игровая деятельность коренится в глубинных основах душевной жизни человека и жизни человеческого общества.²³

      Религиозный культ сопровождался всегда священной игрой ритуалов, обрядов, церемоний, символов. Поэзия возникла в игре как словесное состязание. Музыка и танец изначально были игровым действием. Философия, наука также имели игровые формы. Военные действия разворачиваются по сценарию, содержат игровые элементы.

      Хейзинга  делает вывод: Культура в ее древнейших фазах «играется». Она не происходит из игры, как живой плод, который  отделяется от материнского тела; она  развивается в игре как игра.²⁴

      Но, может быть, это утверждение справедливо  для древних эпох, а характерно ли оно для более позднего исторического периода?

      Хейзинга  отмечает тенденцию постепенного, но неуклонного уменьшения игрового элемента в культуре последующих столетий. Колизей, амфитеатры, ипподромы в  Римской империи, турниры и церемониальные шествия в Средневековье, праздничные карнавалы и маскарады Ренессанса, стили барокко и рококо в Европе, парады модного костюма и париков – вот те немногие новые формы, которые вошли в европейскую культуру в минувшие века.

      В ХХ в. на первое место в игре выдвинулся спорт. Состязания в силе, ловкости, выносливости, искусности становятся массовыми, сопровождаются театрализованными зрелищами.

      Но  в спорт все больше проникает  коммерция, он приобретает черты  профессионализма, когда дух игры исчезает. Всюду процветает стремление к рекордам. Конкуренция, соперничество охватывают экономическую жизнь, проникают в сферу искусства, научную полемику. Массовые развлечения, сенсации, скандалы тоже имеют игровые формы. Массовые зрелища, сопровождаемые салютами, приветствиями, лозунгами, внешней символикой, маршами, получили широкое распространение в культуре ХХ века.

      Хейзинга  объясняет это вступлением полуграмотной  массы в духовное общение, девальвацией моральных ценностей и благодаря  технике и организации слишком  большой скоростью их распространения. В массовом сознании преобладают злые страсти, которые подогреваются социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание.

      «Во всех этих явлениях духа, добровольно  жертвующего своей зрелостью, - заключает  Хейзинга, - мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того, чтобы вернуть себе достоинство и стиль, культура должна идти другими путями»²⁵

      Фундамент культуры закладывается в благородной  игре, она не должна терять свое игровое  содержание. Подлинная культура требует честной игры, порядочности, следования правилам: Для того, чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или развивающим культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой.²⁶

      Оно не должно быть ложным сиянием, историческим взвинчиванием сознания масс с помощью  пропаганды и специально «взращенных» игровых форм. Нравственная совесть  определяет ценность человеческого  поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в игре.²⁷

Вывод:

     Книга «Homo Ludens» была написана в годы наступления в Европе фашизма. «Тоталитаристским неоварварством»²⁸ назвал это время известный ученый С.С. Аверинцев. Исследуя культурологическую концепцию игры Хейзинги, он сравнивает ее с романом немецкого писателя Германа Гессе «Игра в бисер». Оба принадлежали к одному поколению, были близки по либерально-гуманистическим взглядам на культуру. Хейзингу и Гессе роднит общее восприятие действительности того периода, когда в Европе возник культ пропаганды, лжи, насилия, человеконенавистнической травли. Они отказывают этим явлениям в праве называться культурой.

     Фашистский  режим очень широко использовал  игровые формы – факельные  шествия и многотысячные митинги, награды и знаки отличия, парады и марши, спортивные состязания и юношеские сообщества. На все это тоталитарные государства не жалели денег и времени.

     Хейзинга  публикует свою книгу «как протест  против лживой игры, против использования  игровых форм в антигуманных целях, в защиту «настоящей» игры. Противопоставить игру кризису, игрой спасти культуру – вот цель моего произведения», - справедливо отмечает исследователь его творчества Т.А. Кривко-Апинян.²⁹

      Книга Хейзинги вышла более чем 60 лет  назад, но она не утратила своей актуальности. Прошлое «осыпается» позади нас, когда мы все дальше уходим от него, но оно кристаллизует вечные проблемы и вечные ценности, предостерегая от повторения трагических ошибок.³⁰

3.3 Кризис культуры 

     Трактат Й. Хейзинги «В тени завтрашнего дня», имеющий подзаголовок  «Диагноз духовного недуга нашей эпохи», был опубликован в 1935 году и переведен на многие языки мира, многократно переиздавался. В России он впервые вышел в свет только в 1992 году.

  Описывая кризис цивилизации и причины этого духовного недуга Хейзинга, несмотря ни на что, называет себя оптимистом. Хотя критики называли его пессимистом за то, что он называет причины недуга, но пути выхода из кризиса он не указывает. Сам Хейзинга верит в возможность исцеления, хотя его охватывает страх перед будущим. В мире пошатнулось все, что казалось незыблемым. Упадок культуры стал сигналом тревоги, осознаваемой все большим количеством людей. Проблемы национальных меньшинств, новых государственных границ, немыслимые экономические условия жизни- все это превращается в маленькие очаги, готовые вспыхнуть.