Евразийская культура

совпадают с  центром бытия. Не в Петербурге, не в древнестоличном Киеве, не даже в

«матушке Москве», а в уединенной русской обители, у преподобного Сергия чувствуется

напряжение русского народного и православного духа. Здесь издревле лежит средоточие

культурного творчества. Культура не сосредоточивается не в  городских центрах, это не

«лесная» и  не «речная» культура. Дух «степи» все время витает над ней»,— писал

Флоровский9.

Петровская эпоха  сделала выбор: Запад с его  романогерманской культурной доминантой.

Однако попытки  усвоить транспортируемые культурные ценности редко приводили к

желаемому органичному  результату — в русле культуры воспринимающей преобладали

механическое  перенимание и прямое заимствование. Не оправдали себя и славянофильские

надежды на объединение  славян. Славянский мир был слишком  разнороден и обладал

большим этнокультурным расслоением внутри собственного этноса. Извечная борьба

латинства и  православия, напряженность этого  противостояния определялась слишком

различной ценностной их ориентацией. Для Украины, к примеру, турки и татары несли

сравнительно  меньшую опасность, нежели поляки и  ксёндзы с их политикой духовного

закабаления и  окатоличивания. Собственно говоря, пограничная  зона между Россией-

Евразией и  Европой, пограничная зона «Восток—Запад», чаще

всего проходила  именно между русскими и славянами, вопреки утверждаемому

славянофилами общеславянскому братству.

Здесь наметилась главная линия отхода евразийства  от славянофильской идеологической

традиции — не славянский мир, а мир туранский должен стать этно-географической средой

нового социума. Туранский элемент играл существенную роль в евразийской концепции

культуры. Его  влияние, благоприятно сказавшееся  на культурных элементах

государственного  и геополитического строительства, способствовало специфической

интерпретации генеральной идеи евразийской культуры — православия. Культурная и

национальная  идея Москвы как наследницы Византии и оплота христианства в борьбе с

восточным язычеством и западной еретической культурой выразилась в генеральной

государственной концепции Московского государства: «Мы есть третий Рим, два Рима

падоша, а четвертому не быть». К. Леонтьев, которого евразийцы  считали своим непосред-

ственным предшественником, так писал о византийских, восточных корнях русской

культуры: «Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше,

сопрягаясь с  нашими патриархальными началами, с  нашим еще старым и грубым

вначале славянским материалом. Изменяя даже в тайных помыслах наших этому

византизму, мы погубим Россию» 10

Россия и русская  культура, унаследовавшая византийские культурные традиции, по

своему духу представлялась как культура-наследница, осваивающая культурную

традицию, когда  центр возникновения ее уже угас. Это правопреемство,

инвертированность культурного вектора в сторону  культурного традиционализма как

нельзя лучше  совпадали с геоэтнической концепцией материковой стабильности и

«срединноземной»  устойчивости. Византийская культурная традиция организовала

пространственную и временную плоскости русской культуры. Глубоко проникнув по всей

социальной вертикали, дойдя до самых нижних слоев общества, традиции восточной

византийской  духовной культуры окрасили духовную и социальную жизнь русского

общества в  определенный тон, затронув самые глубины народной души. Церковная

традиция, идущая от Византии, традиция заимствованная, но в отличие от позднейших

петровских заимствований, она нашла свое подкрепление в  самых нижних слоях

культурного массива, опустив туда заимствованные ценности и сформулировав на них

свою собственную  культурную специфику.

Следующим важным культурным фактором, сыгравшим основополагающую роль в

становлении русской  государственности и ее территориального геополитического

единства, оказалась, по теории евразийцев, восточная волна, идущая из Монголии. Подъем

Русского государства  с середины XV и до середины XVII века характеризовался

подъемом Москвы в качестве преемницы и наследницы Золотой Орды — империи

Чингис-хана. Он был связан прежде всего с утверждением гегемонии русских на всем

протяжении волжского  пути — главной водной артерии  Евразии,— с колонизацией и

присоединением  Сибири.

Отмеченные евразийцами  культурные особенности евразийской  культуры как

континентальной заставляли их искать истоки культурного единства России-Евразии не в

Киевской Руси, которая была лишь колыбелью будущего руководящего народа Евразии, и

даже не в  Руси Северо-Восточной. Идеологи евразийства  очерчивали более широкую

культурную зону, естественным образом совпадающую  геополитически с расплывчатой

границей на Востоке и постепенным переходом  и размыванием этой геокультурной

границы на Западе.

Именно империя  Чингис-хана демонстрировала, очевидно, большую устойчивость и

реальное единство Евразии. В этом коренится одна из причин

трехсотлетнего господства монголов на территории материковой Евразии ни

одно иго не могло быть трехсотлетним, стало  быть, на протяжении этих нескольких

столетий осуществлялся  огромный и сложный этнокультурный и гео-

10 Леонтьев К.  Собр. соч. Т. 5. М., 1912, с. 145. 52

52

политический  синтез, приведший в итоге к  мощному геополитическому взрыву созданию

на территории Евразии территориального и государственного могущества Русского

государства и  позже Российской империи. «Прошлая разграничительная линия между

русской и азиатско-языческой культурами исчезла: безболезненно и как-то незаметно

границы русского государства почти совпали с  границами монгольской империи» ".

Рост и укрепление Российской империи завершают территориальное  объединение

Евразии. Этот период фиксирует включение Туркестана в состав России. Создается

восточно-сибирская  железная дорога, соединяющая всю  территорию «континента-

океана». Российская империя стала, таким образом, естественным геополитическим

вектором, обеспечивающим большую устойчивость и реальное единство Евразии. Потому

сопоставление России-Евразии с любым из конфедеративных  государств Европы

неправомерно  по своей сути. Напрашивающиеся аналогии с такими крупными

этногеографическими организмами, как империя Карла  Великого, Римская империя и

империя Наполеона, также складываются не в пользу последних  — в каждом таком

случае «имперский»  стержень-вектор не совпадал с естественными  геотерриториальными

параметрами. Этот процесс формирования континентального геополитического

пространства  продолжался вплоть до революции и был насильственно ею прерван.

Европейской концепции  «дуэли Запада и Востока» евразийская  концепция

противопоставляла модель «периферия-центр», «периферия-смежно-пограничные

зоны». В укреплении и равновесии «срединной земли» мыслилась им историческая

геополитическая задача России. Евразийская культура могла раскрыться только на своих

собственных путях  «особого мира» — разворачиваясь из срединной Средней Азии в

приморские области  Старого Света 12, стремясь к завершению такого большого

континентального  объединения. Это относилось к средневековой  европейской ойкумене

времен Золотой  Орды. Но задача больших континентальных  объединений —

необходимость и сегодняшнего времени. Всякая стратегия  фрагментарности работает на

пользу морским  державам в ущерб континентальным.

Россия-Евразия  одновременно осознавала себя и центром  материка, и его периферией,

одинаково ориентируясь на материковую изоляцию и материковую  же интеграцию. В

концепции «русской идеи» как особого этнокультурного  феномена в его евразийской

трактовке можно  видеть новое решение проблемы «Запад—Восток» как «вселенское-

национальное». Такой поворот мышления явно был  направлен на преодоление раскола

как в сознании, так и в социуме.

Евразийская мысль  пыталась осмыслить выходы за пределы современной ей

западноевропейской  культуры. Это осмысление исходило прежде всего из предложенной

ими новой историософской модели эволюционного развития культур  и культурных типов.

Евразийская концепция  развития культуры основывалась на том, что временная

разверстка культуры осуществляется не в линейном направлении, а по замкнутому циклу.

Этот историософский пафос отрицания линейности развития тяготел к славянофильской

концепции историко-культурных типов, разработанной, в частности, Н. Данилевским.

Понятия «эволюционной лестницы», «ступеней развития» с евразийской точки зрения —

понятия глубоко  эгоцентричные, поскольку предполагают, что все историческое

многообразие  культур различается лишь степенью развитости и вписанности в единый

культурный процесс. При такой жестко однолинейной парадигме необходимо прежде

всего найти  начало и конец эволюционной лестницы. И прорвать такой

образовавшийся  замкнутый круг можно, только

руководствуясь  совершенно вненаучной и иррациональной установкой,— приняв на веру,

что та или иная культура и есть начало или конец этой эволюции.

Именно такой  однолинейный подход обосновал теорию европоцентризма, согласно

которой все  народы мира должны проходить непременные  и обязательные для всех

ступеней исторического  развития фазы и стадии. При этом совершенно не принималась во

внимание аутентичная  культурная самобытность той или  иной культуры, сформированная

не просто определенными  культурными формами, но обусловленная  тем или иным

сложившимся типом  мировоззрения, которое у каждого  народа специфически

неповторимое.

В романо-германском мышлении национальная культурная проблема преломляется сквозь

призму однолинейного  всемирно-исторического вектора. «Не  пучком лучей и не связкой

параллелей, а  лишь одной-единственной направленностью  судьбы человечества как