Особенности мирового кризиса в России

Под международным финансовым кризисом понимается глубокое расстройство кредитно-финансовых систем в целом ряде стран, приводящее к резким диспропорциям в международных валютно-кредитных системах и прерывности их функционирования. Финансовый кризис обычно в той или иной степени одновременно охватывает различные сферы мировой финансовой системы. Центром финансовых кризисов является денежный капитал, а непосредственной сферой проявления – кредитные учреждения и государственные финансы.

Исторический обзор финансовых кризисов и сравнительный их анализ, который провели известные экономисты М. Бордо и Дж. Лейн в 2010 году, свидетельствует, что после 1880 года было пять глобальных финансовых кризисов: 1890-1891 гг., 1907-1908 гг., 1913-1914 гг. и 2007-2008 гг. [12, ст.112].

Из опыта этих потрясений складывается и распространяется убеждение, что в условиях глобализации экономики в современном мире борьба с такими бедствиями императивно становится делом всего мирового сообщества.

Прошли времена, когда экономические беды одних стран могли быть по-

водом для злорадства других, когда можно было надеяться отсидеться от мировых бурь за забором автаркии (самообеспеченности) и протекционизма (защиты своей экономики в ущерб соседям). Подобно угрозе тотального военного уничтожения, угроза финансовых потрясений показывает, что наша планета слишком мала и уязвима для политики самоизоляции и национального эгоизма.

Стоит отметить, что исторический опыт показывает, что двух абсолютно идентичных кризисов не бывает: каждый из них индивидуален, неповторим, имеет свой набор причин и факторов, свои ни с чем не схожие черты. Но это положение не абсолютно, т.к. не найти двух кризисов, в которых не обнаруживается сходство тех или иных черт.

Так, проведя сравнение финансовых кризисов в разных странах за последние 100 лет, экономисты К. Рогофф и К. Рейнхарт пришли к выводу, что финансовые кризисы приводят к длительному экономическому спаду. Падение ВВП в среднем продолжается 2 года и составляет около 6%. А период восстановления экономики оказывается обычно приблизительно в 2 раза длиннее периодов падения и рецессии. К примеру, в США в период Великой депрессии 1929-1933 гг. падение длилось 4 года, а восстановление заняло 8 лет, в Великобритании соответственно 2 и 4 года [11, ст.25].

Итак, финансовые рынки непредсказуемы и нестабильны, поэтому они будут вновь и вновь вызывать кризисы, что и доказывает регулярность, с которой происходят финансовые кризисы. Из этого можно сделать вывод, что кризис действительно явление сродни стихийному бедствию, которое можно предсказать, но вряд ли удастся предотвратить. Поэтому очень часто финансовые кризисы показывают необходимость перестройки мировой финансовой системы, введения большей открытости, улучшения отчетности, укрепления национальной экономической политики.

Однако, просто поразительно, с каким упорством инвесторы и спекулянты раз за разом наступают на одни и те же грабли. Видимо, предшествующий каждому кризису период интенсивного обогащения заставляет людей забывать уроки прошлого.

2. Мировой финансово-экономический кризис 2008 года

Современная обстановка в мире вселяет тревогу. А ведь еще совсем недавно на переломе XX и XXI вв. были основания для оптимизма. Угроза новой мировой войны уходила из общественного сознания. Человечество пережило крах ряда авторитарных режимов. Новые постсоветские государства, возникшие после распада СССР, в целом вписались в мировое сообщество. Глобальная экономика шла вперед. Региональные и локальные конфликты казались находящимися под контролем. Это видимое благополучие разрушил, подобно мощному шторму, глобальный экономический кризис 2008 г.

С самого начала нынешний кризис прописался в литературе в качестве кризиса финансового. При этом данный кризис лучше называть финансово-экономическим т.к. наблюдалось переплетение финансового и экономического кризисов, которые составляют на самом деле неразрывное единство. Кроме того, некоторые экономисты высказывают мнение, что это не просто мировой кризис. К примеру, французский экономист Ж. Сапири, в своем докладе на XXXV сессии российско-французского семинара по денежно-финансовым проблемам современной российской экономики подчеркнул, что это, по сути, не мировой кризис, а кризис конкретной модели экономической политики [17, ст.152-153].

И хотя в обыденном сознании этот кризис воспринимается как неожиданная болезнь, поразившая мировую экономику, на самом деле это не так. Нынешний кризис – это не спонтанное, а закономерное для рыночной экономики явление. Однако, несмотря на тревожные симптомы и настойчивые предупреждения аналитиков-пессимистов, кризисы возникают почти всегда неожиданно. Так случилось и с нынешним кризисом, о котором продвинутые исследователи писали задолго до сентября 2008 года. К примеру, еще в 2004 году В.И. Пантин, опираясь на теорию больших экономических циклов выдающегося русского экономиста Н.Д. Кондратьева, абсолютно точно предсказывал, что мировой экономический кризис начнется именно в 2008 году [6].

Стоит отметить, что сам кризис начался еще в 2007 году в США. Однако то-

гда кризисные процессы ещё не носили международный характер и не были обвальными для остального мира, хотя и весьма болезненными. Американская экономическая модель в значительной мере развивалась благодаря потребителям, поскольку потребительские расходы формируют порядка 2/3 ВВП Соединенных Штатов. Именно постоянный рост потребления создавали в течение последних тридцати лет прирост ВВП, доходов населения и государственного бюджета США. И если до середины 80-х американцы сохраняли около 7-9% своих текущих доходов, то позже норма текущих сбережений начала неуклонно сокращаться, упав в 2001 году ниже от 0% (за счет кредитов). Впоследствии сбережения немного возобновились, но в 2005-2006 годах люди снова перестали откладывать деньги и даже начали тратить накопленные в предыдущие годы. Не способствовали сбережениям американцев и низкие процентные ставки по кредитам, которые почти в неограниченных объемах получали американские банки в Федеральной резервной системе. Данная система, в свою очередь, приводила практически к нулевым, с учетом инфляции, размерам реальных процентов по депозитам.

Хорошо известно, что главным источником финансирования избыточных расходов на протяжении последних 30 лет в США является кредитование. С середины 80-х американцы фактически не только не возвращали кредиты, а наоборот, наращивали их темпами, которые значительно опережали как темпы роста их доходов, так и темпы роста ВВП. Причем нередко кредиты выдавались безработным и лицам, не имеющим постоянного дохода. Задолженность по таким высокорискованным кредитам превысила 13,4 трлн. долл. в 2007 г. против 5,3 трлн. в 2002 г., т. е. достигла 96% ВВП против 53%. Особенно рост объемов кредитования начался со времени возникновения мыльного пузыря, связанного с резким увеличением количества и последующим банкротством так называемых «доткомов» в период с 1998-го по 2001 год.

Так, непосредственным «спусковым крючком» развертывания мирового кризиса стал массовый не возврат средств по не стандартным ипотечным кредитам в США. И с 4-го квартала 2008 года кризисные процессы стали буквально всеохватывающими и очень глубокими. Они затронули не только фондовые рынки, но и начали распространяться на коммерческие банки и другие финансовые институты, ставя под угрозу нормальное функционирование кредитно-денежной сферы. Без этого современная рыночная экономика, как известно, вообще существовать не может.

Причиной того, что внутренний кризис в США стал толчком к столь быстрому проявлению кризиса во всем мире, является то, что за прошедшие несколько лет современная мировая экономика, особенно ее финансовая и внешнеторговая составляющие, оказалась еще более тесно связанной, чем раньше. И в результате неурядицы, начавшиеся в одном месте, начинают мгновенно отзываться в другом. Более того в США концентрируется большая часть финансовых активов мира, тем самым США стали крупнейшим финансовым, информационно-технологическим, валютным и т. п. центром мира. А если трясет в центре, отзывается везде.

Кризисные события, наблюдавшиеся в американской финансовой системе во второй половине 2008 г. и отразившиеся на многих странах, были столь масштабными, а меры регуляторов по стабилизации ситуации – столь беспрецедентными, что это позволяет в принципе поставить под сомнение эффективность американской финансовой модели капитализма и ее жизнеспособность в условиях глобального рынка.

Данное явление породило кризис неолиберальной доктрины, доминировавшей в большинстве стран мира последние как минимум 20-25 лет. «Невидимая рука рынка», столь восхваляемая сторонниками экономического либерализма, оказалась абсолютно несостоятельной в сложившихся условиях. Тем более что выдвинутая двести с лишним лет назад А. Смитом либеральная модель развития капиталистической экономики никакого отношения не имеет к нынешней экономической реальности. Дело в том, что «смитовский» либерализм был характерен только для эпохи, так называемой свободной конкуренции, экономическую основу которой составляло мелкотоварное капиталистическое производство. А сегодняшняя рыночная экономика – сверхмонопольная экономика. Поэтому всякие разговоры о свободной конкуренции, саморегулировании рынка, о «невидимой руке» Смита сегодня является не актуальными, что и доказал нынешний мировой

кризис.

Так, М. Хазин, крупный российский эксперт в области экономических кризисов, считает, что особенность нынешнего момента в том, «что та модель, которая до 1991 года существовала в половине капиталистического мира, а с 1991-го – по всему миру, продемонстрировала на сегодня свою полную неадекватность реалиям. Но нет модели, которая идет ей на смену» [4].

Кроме того в современных условиях именно неолиберальная модель развития открыла дорогу массовым спекуляциям, мошенническим сделкам и криминальным операциям. Такая практика сделала возможным образование «кредитных пузырей», которые рано или поздно должны были лопнуть.

К примеру, по мнению нобелевского лауреата П. Кругмана, в финансовой системе возникает некий «теневой» банковский сектор, который не подпадает под юрисдикцию регулирующих органов [28]. К теневому банковскому сектору П. Кругман относит открытые финансовые институты, осуществляющие де-факто банковские операции, но формально к категории банков не относящиеся, а потому и не подпадающие под регулирование банковской деятельности. При этом в силу отсутствия или недостаточного регулирования со стороны властей они объединяются в большую часть всех рискованных операций. Рано или поздно это выплывает наружу и начинается череда банкротств этих структур, за которыми следом по цепочке тянутся банки и компании реального сектора экономики.

Таким образом, в основе современного кризиса лежит появление и быстрое распространение финансовых инноваций – производных ценных бумаг (деривативов). Уровень развития финансовых технологий стал таким, что производные ценные бумаги сильно оторвались от своей основы – акций, облигаций, реальных производственных активов, стали слабо отражать состояние производства, «зажили своей жизнью». В современном мире только около 3% всех финансовых операций связано с материальным производством. Остальные деньги, десятки триллионов долларов, обслуживают сами себя. В США, к примеру, реальный сектор экономики, который действительно что-то производит – 15-18% экономики, остальное количество операций на фондовых и валютных рынках носит же спекуля-

тивный характер [3, ст.117].

Новые финансовые и информационные технологии привели к тому, что одни производные ценные бумаги стали выпускаться под обеспечение других, а инвестиционные банки превращались в своего рода долговые машины. Так, к примеру, американский инвестиционный банк Goldman Sachs использовал 40 млрд. долл. акционерного капитала как основу для создания активов в 1,1 трлн. долл. Не случайно, поэтому знаменитый американский финансист У. Баффет еще в 2003 г. назвал деривативы «финансовым оружием массового уничтожения, несущим опасность, ныне скрытую, но потенциально смертельную» [19, ст.23-25].

Специалисты точно не знают, сколько финансовых операций происходит с деривативами в настоящее время. Одни производные ценные бумаги выпускаются под обеспечение других, с ними активно работают банки. Эксперты оценивают мировой рынок деривативов – от 600 до 1500 трлн. долл., тогда как весь мировой ВВП составил в 2007 г. 58 трлн. долл. [20]. Бесконтрольный и непрозрачный выпуск деривативов затрудняет оценку и сравнение рисков различных финансовых операций. Сбой же на рынке деривативов в соответствии с эффектом «домино» отражается на всей экономике.

Кроме того, современному кризису присущ ряд особенностей, как в рамках национальных экономик, так и в мировом хозяйстве.

Во-первых, в условиях глобализации, кризис носит беспрецедентный по масштабам характер. Так, на форуме в Давосе в январе 2009 г. было высказано мнение, что именно глобализация стала переносчиком «вируса», который сначала поразил экономику США, а затем охватил практически все динамично развивавшиеся страны и регионы [5]. По сути дела, он стал первым глобальным кризисом капитализма и стал оборотной стороной глобализации.

Это стало возможным в результате того, что политические институты отстают от экономики, которая давно переросла национальные рамки и требует наднационального планирования, каких-то форм совместного контроля над источниками колебаний финансовых и иных рынков. Так, в последние десятилетия сформировался глобальный рынок, но законов, регулирующих его деятельность, нет. Эффективность многочисленных межгосударственных соглашений, определяющих правила игры на этом рынке, оказалась крайне низкой. Таким образом, экономическая глобализация намного опережает развитие международного права и политическую глобализацию. Во многом это естественный ход событий, но такой «двойной отрыв» – финансовых технологий от реального сектора и экономической глобализации от правовых и политических ее аспектов, неизбежно ведет к кризисам.

При этом стоит также добавить, что кризис сильнее сказывается на тех, кто был наиболее успешен в последнее десятилетие; напротив, застойные страны и регионы пострадали от него в меньшей степени. Сказанное характерно и для внутриэкономической ситуации в отдельных странах, включая Россию, – самые серьезные проблемы наблюдаются там, где был экономический бум, тогда как депрессивные регионы почти не чувствуют изменений. Это резко усложняет процесс выхода из кризиса: неясно, кто сможет стать «локомотивом» восстановления роста.

Во-вторых, современный кризис носит структурный характер, то есть предполагает серьезное обновление структуры мировой экономики и ее технологической базы. Пока трудно сказать, какие структурные изменения произойдут, однако их результатом будет перераспределение сил в отраслевом и региональном аспектах.