Великие экономисты России

Итак, экономический  интерес отдельных хозяйствующих индивидов приводит по мере развития понимания ими этого интереса без всякого соглашения, без законодательного принуждения, без всяких даже соображений об общественном интересе к тому, что индивиды отдают свои товары в обмен на другие, обладающие большей способностью к сбыту, несмотря на то, что для непосредственных целей потребления они в них не нуждаются. Так возникает под мощным влиянием привычки то наблюдаемое всюду при росте экономической культуры явление, что известное число благ и именно те, которые обладают в смысле времени и места наибольшей способностью к сбыту, принимаются в обмен каждым и поэтому могут быть обменены на всякий другой товар. Такие блага предки наши назвали Geld - деньгами от слова "gelten" - "исполнять", "платить", почему "Geld" на немецком языке означает платежное средство вообще [в старонемецком языке в смысле нашего "geld" употребляется слово "scaz", и готском - "skatts", но Ульфила переводит слово (Ев. от Марка 14. 11, где оно употреблено в смысле денег вообще) словом "faihu" (Vieh, Geld.). Старое верхненемецкое "gelt" означает "Vergeltung", "Abgabe", "Losung": в одной библейской глоссе Х столетия отвечает латинскому "aes". На старом нижненемецком оно, наоборот, употребляется уже в смысле современного нашего "Geld". На нерхненемецком средневековом языке "gelt" обозначает обыкновенно "платеж" (в смысле акта и объекта его), "имущество", "доходы", но употребляется не раз уже и в нынешнем значении "Geld". Например, в "Martina" фон Лангенштейна (Base Handschrift. 215), "ze gelde keren" (обратить в деньги), у Сухевиртца (Edit. Premisser, 31, 104 etc., - CM. Graff. Althochdeutscher Sprachschatz IV, 191; Muller-Benecke. Mittelhochdeutscher Worterb. I. 522: Diefenbach, Vergleichen der Worterbuch d. goth. Sprache, II. 1851. 403). Небезынтересно, как обозначают деньги другие народы. Греки, евреи и отчасти римляне называли деньги словом "серебро" ( , keseph, argentum), как и сейчас еще французы (argent); англичане, испанцы, португальцы, как и отчасти евреи, греки и французы, - словом "монета" (money, moneda, moeda, maoth, , monnaie). Итальянцы и русские говорят о монетах (динарии), когда хотят назвать деньги вообще (danaro, деньги), такое же выражение существует и у испанцев и португальцев. Поляки, богемцы и словаки называют деньги пфеннигами (монетами): pienadze, penize, penize - точно так же, как и кроаты, далматинцы и босняки. Датчане, шведы и мадьяры тоже говорят о монетах (пфеннигах), когда хотят обозначить деньги (penge, penningar, penz). Так же поступает и араб, потому что его выражение для денег "fulus" обозначает "монеты". На языке бари (живущих в верховьях Нила) слово "naglia" {бусы) значит в то же время "деньги" (Fr. Muller. Wien. Acad. Schriften, phil. hist. Sect. B. 45. S. 117). а нубийцы называют металлические деньги schangir - "раковины с надписью" (каури, снабженные надписью - чеканка)].

Какое большое  влияние оказывает на возникновение  денег привычка [привычка как фактор в процессе возникновения денег упоминается Кондильяком (Le commerce et le Gouvernement, 1776. Part. I. Сh. 14); Ле Тросне (De l'interet social, 1777. Ch. III)], видно непосредственно из рассмотрения только что изложенного процесса, путем которого определенные блага становятся деньгами. Обмен товаров, обладающих меньшей способностью к сбыту, на товары с большей способностью к сбыту вызывается экономическими интересами всякого отдельного хозяйствующего индивида, но фактическое проведение таких меновых операции предполагает понимание этого интереса со стороны хозяйствующих субъектов, соглашающихся принять в обмен за свой товар благо, само по себе для них, быть может, совершенно бесполезное, только ради большей его способности к сбыту. Никогда сразу все люди не приходят в одно и то же время к этому пониманию. Наоборот, сначала только часть хозяйствующих субъектов начинает понимать преимущество, достигаемое тем, что они во всех случаях, где непосредственный обмен их товаров на потребительские блага невозможен или очень сомнителен, согласятся принять в акте мены другие товары, обладающие большей способностью к сбыту, - преимущество, само по себе совершенно независимое от общего признания какого-нибудь товара деньгами, так как подобный обмен всегда и при всех обстоятельствах сильно приближает отдельного хозяйствующего индивида к его конечной цели - к приобретению нужных ему потребительских благ. Но так как нет лучшего средства просветить людей насчет их экономических интересов, как дать им возможность на примере видеть успех тех, кто для осуществления своих интересов прибегает к правильным средствам, то станет понятным, что ничто так не способствовало возникновению денег, как именно то обстоятельство, что наиболее предусмотрительные и дельные хозяйствующие субъекты практиковали в целях собственной экономической пользы в течение долгого времени прием товаров, обладающих наибольшей способностью к сбыту, в обмен на все другие товары. Таким образом, практика и привычка немало способствовали тому, что наиболее в данное время способные к сбыту товары стали приниматься в обмен за все другие товары не только многими, но и всеми хозяйствующими индивидами [объяснением того своеобразного явления, что с развитием культуры некоторые блага, именно золото и серебро в форме монет, охотно принимаются в обмен на другие товары всеми, даже и такими лицами, которые не имеют непосредственной потребности в подобного рода благах или обладают ими в достаточной степени, занимались уже великие мыслители древности, и вплоть до наших дней длинный ряд исследователей занимался этой проблемой больше, чем каким-либо другим вопросом нашей науки. Что благо отдается владельцем в обмен на более для него полезное, это понятно даже простому человеку; но чтобы каждый хозяйствующий субъект охотно соглашался обменять свои товары на маленькие кусочки металла, которыми обыкновенно только немногие могут воспользоваться непосредственно, такое явление настолько противоречит обычному ходу вещей, что не удивительно, если оно казалось "таинственным" даже такому замечательному мыслителю, как Савиньи (Obligat. II. 406). Задача науки состоит здесь в объяснении общего поведения людей, мотивы которого неясны, и, конечно, естественнее всего было, в особенности ввиду монетной формы денег, свести его к соглашению людей или к выражению общей воли - закону. Такого объяснения придерживаются Платон и Аристотель. Первый называет .(de rep. II. 12) деньги "условным меновым знаком", а Аристотель говорит в часто цитируемом месте (Eth. Hie. V. 8), что деньги возникли путем соглашения, не из природы вещей, а путем закона. Еще яснее выражает он это мнение в другом месте (Pol. I. 6). "Люди, - говорит он, - условились давать и принимать за каждый товар нечто, как эквивалент", и отсюда появление денег. Римский юрист Павел, взгляды которого на происхождение денег сохранились для нас в Юстициановском законодательном сборнике (1. 1. D. de contr. ernt. 18. 1) решает этот вопрос так же, как и греческие философы. Он указывает на затруднения исключительно меновой торговли и полагает, что они были устранены публичным институтом - деньгами. "Было выбрано вещество, общественная оценка которого, освободив его от колебаний, присущих другим товарам, сообщила ему постоянную внешнюю (номинальную) ценность; это вещество было снабжено со стороны общества знаком (его внешней ценности), и употребление и меновая сила его основываются не столько на его субстанции, сколько на номинальной ценности". Таким образом, и Павел сводит происхождение денег к общественному авторитету. Рядом с этим, однако, проявляется уже и в древности стремление свести особое положение, занимаемое благородными металлами среди прочих товаров, на их специальные свойства. Аристотель указывает (Polit. I. 6) на легкость их хранения и перевозки, а в другом месте (Eth. Nic. V. 6) на сравнительно большую устойчивость цен. Ксенофонт же (de vectigal Athen. 4) отмечает даже широкие количественные границы способности их к сбыту, в особенности серебра. Если, аргументирует он, на рынок будут доставлены продукты медника, кузнеца, даже вино и хлеб в очень больших размерах, то они сильно упадут в цене, тогда как серебро и золото (последнее не в такой степени) постоянно находят выгодный сбыт. На сохраняемость и прочность благородных металлов, в особенности золота, обращал внимание уже Плиний (Hist. nat. 33. S. 19, 31).

Необыкновенно богатая литература средних веков  и XVI столетия по вопросу о монетах  и мерах тщательно собрана  в "Biblioteca nurnmaria" Лаббе (ed. Reichenenberg, 1692). "Collectio Budeliana" (1591), Freyer. De remonetaria, 1605 (здесь трактаты Орезма и Биэля) содержат много замечательных сочинений своего времени. Рошер (System I. § 116. 5) отметил некоторые важнейшие из них с усердием тщательного исследователя. Они занимаются большей частью практическими вопросами монетного дела, в особенности вопросом о содержании и границах права государей изменять монету и об имущественно-правовых последствиях таких изменении, вопросом, ставшим очень важным ввиду постоянных злоупотреблений правительств в этом отношении. При этом некоторые не упускают повода исследовать вопрос о происхождении денег, решая его на основании попыток древности, с непременной ссылкой на Аристотеля. Так это у Орезма - ум. 1383 (Tractat. de orig. et jure etc. ed. Freyer. P. 2, append.); Биэля - ум. 1495 (Tract. de monetis, ed. Treyer. P. 33); Молина (Tract, de mutatione monetarum, 1555, edit. Budeliana. P. 485); Куарувиа (Veter. numm. collat. (около 1560), edit. Bud P 648); Малесруа (Paradoxa. Op. cit. 1566. P. 747); Менохий (Consilia. Op. cit. P. 705); Буделий (De monetis et re nummaria, 1591. P. 10). Ход исследования почти у всех писателей этих таков: сначала они излагают затруднения, в которые ставит оборот исключительно натуральная меновая торговля, затем указывают на возможность устранения их путем введения денег, далее они в своем изложении упоминают об особенной приспособленности благородных металлов для служения этой цели и, наконец, приходят с ссылкой на Аристотеля к заключению, что последние действительно стали деньгами путем общественного установления "деньги есть орудие, искусственно придуманное", - говорит Орезм (Op. cit. Р. 2); "или по собственной природе, или по установлению людей", - говорит Биэль (Op. cit. Р. 33); "изобретение и установление денег принадлежит международному праву". Молина (Op. cit Р. 486). Заслуги некоторых из этих писателей велики, так как они выступили против злоупотреблений государей в области монетного дела, но в вопросе о происхождении денег они не пошли дальше взглядов древних. Старые итальянские и английские писатели не представляют исключений в данном случае. Даванзати (Lezioni sulle rnonete, 1588) следует еще строго Аристотелю и Павлу и сводит происхождение денег (Р. 24, ed. Cust.) к государственному авторитету ("per legge accordata"), точно так же и у Монтанари (Della moneta. Cap. I. P. 17, 32, cap. VII. Р. 118, ed. Cust.) и Робертса, широко распространенная энциклопедия торговли которого (Merchants map. of commerce, 1638) лучше, чем всякое другое сочинение XVII столетия, отражает современные ему народнохозяйственные взгляды Англии, указывает (1700. Р. 15) на такой же источник происхождения денег.

Среди финансистов-писателей  первой половины XVIII века выдается Ло своими исследованиями о происхождении денег. Еще Буазар сводит его к общественному авторитету, и Вобан (Dime royale, 1707. Р. 51, ed. Daire), как и Буагильбер - ум. 1714 (Dissertation sur la nature des richesses. Chap. II), ограничивается лишь указанием на необходимость денег как средства облегчения торгового оборота. Ло (Consideration sur le nummeraire. Chap. I, 1720, сначала Trade and Money, 1705; Memoire sur 1'usage des monnaies, 1720. P. I), напротив, решительно отбрасывает теорию соглашения, решается, как никто до него, генетически обосновать особое положение благородных металлов среди других товаров и их характер денег особыми свойствами их и становится, таким образом, основателем правильной теории происхождения денег. Ему следуют Дженовези (Lezioni. Part II, 1769. Р. 2, 4) и Тюрго (Sur la formation et distribution des richesses, 1771, § 42-45) в борьбе с теорией, сводящей происхождение денег на соглашение людей, а Беккариа (Economia publica. Р. IV. С. II, § 7-8), Верри (Delia economia politica, § 2, Riflessioni sulle leggi. P. 1. P. 21. ed. Custodi), Тюрго (Op. cit.; Lettre sur le papiermonnaie P. 97, ed. Daire), Смит (Wealth of Nations., 1776. В. I. Chap. IV) и Бюш (Geldumlauf. II. B. VI) снова повторяют попытку Ло генетически объяснить характер благородных металлов как денег из особой природы этих товаров и проводят этот взгляд отчасти очень удачно. К ним примыкают из новых писателей: Мальтус (Principl. of P. E. Chap. II. Sect. 1); Мак-Куллох (Principl. of P. E. P. I. Ch. 24); Дж. С. Милль (Principl. of P. Е. В. III, (Chap. VII); Джойа (Nuovo prospetto, 1815, I. P. 118); Бодрияр (Manuel. Part. III. Chap. III. 1. 1863); Корньяри (Traite. Chap. XVII. 1868) и из немецких экономистов: Краус (Staatsw. В. I, S. 61, ed. 1808), Зуедер (National-Industrie, 1800. I. S. 48). В общем в первые десятилетия XIX столетия немецкие экономисты не проявляют склонности к историческим исследованиям, и интерес к нашему вопросу почти совершенно отсутствует у таких писателей, как Оберндорфер, Пулитц, Лотц, Захарие, Германн. пока проблемой происхождения денег снова не начинают заниматься с пробуждением исторических исследований в области нашей науки Pay, Айзелен, Рошер, Гильдебранд, Книс, а еще раньше Мурхардт. Мало способствовали уяснению вопроса появившиеся до сих пор монографии. Мюллер (Theorie des Geldes, 1816) констатирует стремление людей к государству и полагает, что деньги способствуют такому общению (S. 156) - это и есть решение проблемы происхождения денег; Хоффман сводит (Lehre vom Gelde, 1838. S. 10) снова происхождение последних к соглашению людей, как и Шевалье (La monnaie, cours III, 1850. Р. 3). Больший интерес для нашего вопроса представляет монография Оппенхейма (Die Natur des Geldes, 1855), хотя он полагает, что главное значение здесь не в объяснении первоначального происхождения денег (S. 4), а в изображении процесса, путем которого товары, ставшие меновым посредником, теряют свой первоначальный характер, обращаясь в конце концов в простой знак ценности. Если мы и должны решительно разойтись с последним мнением, то все же в основе его лежит ясно выступающая из изложения Оппенхейма мысль или скорее наблюдение, которое объясняет, почему мы встречаемся с подобным заблуждением в сочинениях многих выдающихся экономистов. Я имею в виду тот факт, что сознание хозяйствующих людей нередко упускает из внимания вследствие нашего удобного механизма оборота характер денег как полезного металла и как дальнейший результат этого замечается только его характер как менового посредника. Сила привычки, таким образом, обеспечивает деньгам покупательную силу даже и там, где на характер их как полезных металлов непосредственно не обращается внимания. Это наблюдение совершенно правильно. Но ясно, что покупательная сила денег исчезла бы тотчас с лежащей в ее основании привычкой, если бы они по какому-либо поводу лишились своего характера полезных металлов. Можно поэтому допустить, что при высокоразвитом обороте деньги представляются многим хозяйствующим субъектам исключительно как знак. Но несомненно, что это легко объясняемое заблуждение тотчас исчезло бы, как только монеты потеряли бы свой характер определенного количества полезного металла].

Нельзя отрицать того, что известное, хотя и меньшее, влияние оказывает внутри государственных  границ и правопорядок. Но происхождение  денег (их следует отличать от их вида - металлических денег), как мы видели, совершенно, так сказать, естественное, и поэтому только в очень редких случаях можно свести его на законодательные влияния. Деньги не установлены государством, они - не продукт законодательного акта, и санкционирование их государственной властью вообще чуждо поэтому понятию денег. Функционирование определенных товаров в роли денег образовалось, естественно, на почве экономических отношений, без государственного вмешательства.

Но когда какое-нибудь благо в согласии с потребностями оборота получает со стороны государства санкцию в качестве денег, то это ведет к тому, что не только всякий платеж государству, но и все остальные платежи, относительно которых в конкретном случае не указан другой платежный товар, следовательно, и всякий платеж, выступающий как вспомогательное средство вместо первоначально установленного в определенной форме и почему-либо в ней не осуществившегося, могут быть потребованы и произведены с правовым эффектом только при помощи этого блага; государство сообщает ему характер универсального заместителя при платежах - обстоятельство, которое не создает из этого блага впервые денег, но значительно усиливает присущий уже ему характер таковых [Ср. Stein, Lehrbuch der Volksw., 1858. S. 55, в особенности Knies. Tubing. Ztschr., 1858. S. 266; Mommsen. Geschichte des rom. Munzwesens, 1860. Einleit., VII, VIII].

§ 2. ОСОБЫЕ ДЛЯ КАЖДОГО НАРОДА И ЭПОХИ ДЕНЬГИ

Деньги не представляют собой ни продукта соглашения всех хозяйствующих людей, ни результата законодательного акта. Деньги - не изобретение народов. Отдельные хозяйствующие индивиды в народе везде приходили с развитием экономической предусмотрительности к пониманию того, что обмен товаров с меньшей способностью к сбыту на товары, обладающие большей способностью к сбыту, окажет им большую помощь в достижении их специальных экономических целей, и так с прогрессом народного хозяйства возникали деньги в многочисленных, не зависящих друг от друга культурных центрах. Но именно потому, что деньги - естественный продукт человеческого хозяйства, специальная форма явления их была всюду и всегда результатом особенного, изменчивого экономического положения, и у одного и того же народа в разное время и у различных народов в одно и то же время различные блага приобретали то особое значение в обороте, на которое мы указали выше.

В ранние периоды  хозяйственного развития большинства  народов Старого Света товаром, обладавшим наибольшей способностью к  сбыту, стал скот. У номадов и всех народов, переходящих от кочевого состояния  к земледельческому хозяйству, главную часть состояния отдельных лиц составляют домашние полезные животные, их способность к сбыту простирается на всех хозяйствующих субъектов и определяется ввиду отсутствия искусственных путей сообщения и того обстоятельства, что скот сам себя транспортирует (в ранние периоды культуры почти без издержек), более широкими пространственными границами, чем у большинства других товаров. Скот представляет собой товар с достаточной способностью сохраняться, издержки на его содержание всюду, где много лугов и где он содержится не в особых помещениях, чрезвычайно малы, и на той степени культуры, когда каждый стремится обладать как можно большими стадами, вряд ли мыслимо переполнение им рынка, так что все благоприятствует его способности к сбыту и во временном, и в количественном отношении. В период, о котором мы здесь говорим, нет другого товара, по отношению к которому так совпали бы условия широкой способности к сбыту. Если мы прибавим ко всему этому, что при таких обстоятельствах, несомненно, обмен полезных животных был развит больше, чем торговля другими товарами, то, конечно, скот представится нам как товар, обладающий большей способностью к сбыту, чем все остальные, как естественные деньги [в большинстве языков отразилась связь представлений о деньгах и о скоте. На старом нижненемецком слово "naut" обозначает теленка и деньги, на языке фризов слово "sket" - скот и деньги. Готское "faihu", англо-сакское "feoh", нортумберландское "feh" и соответствующие выражения во всех остальных германских наречиях употребляются в значении скота, состояния, денег и т. п. (Wackernagel. Haupt. Zeitschrift. IX. S. 549, Note 101; Diefenbach. Vergleichendes Worterbuch der gothischen Sprache. I. S. 350, 2, 757; см. также интересное примечание у Тренча (A select glossery of english words. P. 30). В lex Fris, add. 11 сказано: "Лошадь или какие-нибудь деньги"; в gl. Cassel. F. 10 - pecunia fihu. Древнеславянское "skotum" - Vieh обозначает в литовском в уменьшительной форме "skatikas" или "skatiks" то же, что и деньги (Nesselmann. Litauisches Worterbuch). На происхождение латинских слов "pecunia, peculiurn" от "pecus" (скот) указывали уже много раз, равно как и на предание, упоминаемое Поллуксом, согласно которому древнейшие деньги афинян назывались , название, сохранившееся в поговорке . Известны также выражения: Dekaboion, Tesse-raboion, Hekatomboion как обозначение денежных сумм. Взгляд, по которому эти названия объясняются не тем, что в древности скот исполнял функцию денег, а тем, что он изображался тогда на металлических деньгах, можно найти уже у Поллукса и Плутарха, а теперь его разделяют Бёле и многие другие. Но мне представляется более правильным мнение, которое находит, что при постепенном переходе от привычной оценки в скоте к оценке в металле ценность головы скота, выраженная в металле, образовала наименование новых оценок, и отсюда выражения, обозначавшие количества голов скота, были перенесены на монеты и денежные суммы. В арабском языке понятия "скот" и "деньги" тоже родственны, за что говорит то обстоятельство, что слово "mal", в единственном числе значащее "владение", "скот", во множественном употребляется в смысле (amual) имущества и денег (Freytag. Arab. Lexik. IV. 221; Maninsky. P. 4225)] народов Старого Света.

В торговле самого просвещенного народа древности - греков, культурное развитие которого мы можем точно проследить, даже в гомеровское время нет никаких следов наших современных металлических денег. Торговля тогда была преимущественно меновой, стада составляли богатство людей, платежи производились скотом, им выражались цены товаров и взимались штрафы. Еще Дракон назначает штрафы скотом, и только Солон ввиду того, что они отжили свое время, переводит их на металлические деньги, приравнивая овцу драхме, теленка - пяти драхмам. Еще яснее следы денег в виде скота у древних италиков, народов-скотоводов. До сравнительно позднего периода овца и теленок служат у римлян в качестве орудия мены. Древнейшие установленные законом штрафы выражаются в скоте (в овцах и телятах): еще в les Aternia Tarpeia 454 г. штрафы положены скотом и только 24 года спустя переведены на металлические деньги [Bockh. Metrologische Unters., 1838. S. 385; 420; Mommsen. Geschichte des romischen Munzwesens, 1860. S. 169; Hultsch. Griechische und romische Metrologie, 1862. S. 124. 188]. Богатство отождествлялось с обладанием многочисленными стадами у наших предков, древних германцев, в то время когда, по свидетельству Тацита, они одинаково высоко ценили глиняную и серебряную посуду. Как и у греков гомеровского времени, на первом плане стоит натуральный обмен, но рядом с этим уже в качестве орудий мены употребляются головы скота, в особенности лошади (часто оружие). Скот - это имущество, которое они предпочитают всякому другому; в скоте и оружии, как позже в металлических деньгах, выражаются судебные штрафы [Wackernagel. Gewerbe, Handel und Schiffahrt der alten Germanen. Haupt Zeitschrift. IX, 548; Grimm. Deutsche Rechtsalterthumer. S. 586; Soetbeer. Beitrage zur Geschichte des Geld- und Munzwesens in den Forschungen zur deutschen Geschichte. I. 215]. Еще Оттон Великий назначает штрафы скотом. У арабов еще во времена Магомета деньгами служил скот [Sprenger. Leben Mohamed's. III. S. 139], а у народов, признававших священные книги Зороастра, Зендавесту, другие формы денег вытеснили скот после того, как соседние народы уже давно перешли к металлическим деньгам [Spiegel. Avesta (deutsche Bearbeitung), I. S. 94]. Надо полагать, что в доисторическое время у евреев [Levy. Geschichte der judischen Munzen. S. 7], жителей Малой Азии и Месопотамии скот был в употреблении в качестве денег; но доказательств этого не сохранилось. Все эти народы выступают в истории на такой ступени культуры, когда время скота в роли денег остается уже позади, если только вообще можно заключить о таком состоянии по аналогии с позднейшим развитием и по тому обстоятельству, что уплата большого вознаграждения металлом и металлическими изделиями идет вразрез с простотой ранних периодов культуры [Ср. Roscher. System. I. § 118. Not. 5].

Развитие культуры, в особенности разделение занятий, и естественное следствие этого-образование  городов с населением, занимающимся по преимуществу индустрией, должны в совокупности повести к тому, что способность скота к сбыту падает в такой же пропорции, в какой она увеличивается у полезных металлов. Ремесленник, вступающий в обмен с земледельцем, в состоянии принять в качестве денег скот, конечно, только в виде исключения, и во всяком случае временное обладание скотом не только обременительно для городского жителя, но и связано вместе с тем со значительными экономическими жертвами. Даже для сельского хозяина сохранение и забота о скоте не составляют сколько-нибудь значительной экономической жертвы только до тех пор, пока в его распоряжении сколько угодно лугов и не исчезло обыкновение держать домашних животных на воле. Границы способности скота к сбыту сужаются поэтому по мере культурного развития как по отношению к кругу лиц, так и по отношению ко времени, в течение которого можно сбыть его экономически, а в смысле пространственном и количественном способность скота к сбыту уступает все больше и больше подобной же способности других благ. Скот перестает быть, таким образом, товаром, обладающим наибольшей способностью к сбыту, перестает быть экономическими деньгами и вместе с этим, в конце концов, и деньгами вообще.