Современный кризис Российской экономики

  Сложнее дело обстояло с "большой приватизацией" -- переходом в частную собственность крупных и средних предприятий и особенно их объединений по технологическому признаку. Здесь идет процесс первичной приватизации, разгосударствления и акционирования. В отличие от "малой приватизации" в "большой" нет четко определенного и ответственного собственника, состоящего из одного или группы владельцев. Здесь еще потребуется многостадийный и длительный переход к действительной частной собственности. Тем не менее, по данным на конец 1997 г., более 3/4 промышленных рабочих уже трудятся в негосударственном секторе. Он производит более 1/2 ВНП. На приватизированных предприятиях спад продукции в среднем на 10% меньше, чем на государственных. Здесь более стабильна численность работающих, выше заработная плата.

  В числе положительных результатов экономических реформ нельзя не сказать и о том, что после наиболее трудного 1992 г. ситуация во многих отношениях стала улучшаться. Уменьшились темпы инфляции, удалось избавиться от импорта зерна, что раньше вообще казалось неосуществимой мечтой. В 1993--1997 гг. достигнуто крупное положительное сальдо торгового баланса, а валютные запасы страны заметно возросли. Наряду с неработающими или плохо работающими предприятиями практически в каждой отрасли имеются высокоэффективные предприятия, производство у которых в условиях общего спада постоянно растет. Даже характер самого спада в 1995--1997 гг. приобрел в известном смысле положительный оттенок. Он стал определяться не распадом прежних межреспубликанских и внутрисэвовских связей, а спросом. Спрос на многие товары уже насыщен, и для увеличения производства требуется его совершенствование на основе развития инвестиционного процесса, НТП, модернизации технологической базы и т. д. Это нормальная ситуация в нормальных рыночных условиях. После спада, как известно, следует оживление и подъем, -- нормальные фазы экономического цикла.

  Спад производства вызывается в значительной мере нарастанием неплатежей. В 1992 г. всплеск неплатежей удалось погасить за счет учета взаимной задолженности. Но с 1993 г. он стал расти вновь и в, 1997 г. составил почти 770 трлн. руб., в том числе свыше 50 трлн. руб. лишь для бюджетной сферы.

  В 1993 г. розничный товарооборот в реальных ценах возрос на 2%, реальные доходы населения -- на 16%. В 1994 г. эта тенденция продолжилась: их рост составил соответственно 0,1 и 12%. Улучшилась общая ситуация на потребительском рынке. В 1995 и 1996 гг. спад производства продолжался, но темпы инфляции уменьшились. В 1997 г. произошел перелом: спад производства прекратился, появились реальные возможности для инвестиций. Похоже, что экономика дефицита, экономика недостач, порожденная "реальным социализмом" с его централизованным планированием и пренебрежением к платежеспособному спросу, осталась позади. Впереди, казалось, нормальный рынок, где все определяется соотношением спроса и предложения, откуда идут сигналы производителю, что производить и по какой цене продавать. Однако 1998 г. привел к иным результатам. Была допущена серьезная стратегическая ошибка в курсе реформ, связанная с отказом страны от взятых на себя долговых обязательств и девальвацией рубля. Причины этой ошибки еще до конца не выяснены.

  Но самое главное: нам удалось избежать осуществления страшных предсказаний, которые сыпались и еще сыпятся из уст представителей оппозиции, а именно предсказаний неизбежного распада России, гражданской войны, голода, страшного неурожая, гигантской безработицы, социального взрыва и т. д. 

  В целом можно выделить 3 этапа в развитии российских экономических реформ после 1992 г.

  Первый этап: 1992--1994 гг. Это этап кризисного развития, отличавшийся большим спадом производства, особенно инвестиций. Составляющие спада: быстрая демилитаризация экономики и резкое сокращение военного производства, прекращение производства товаров гражданского назначения, не пользовавшихся внутренним спросом, развал СССР и СЭВа (Совет Экономической Взаимопомощи), приведший к разрушению важных внешних для России рынков, и, наконец, нарастающие трудности, связанные с реальной системной трансформацией страны.

  По реальному и большому счету никакой "шоковой терапии" для экономики не было (если не считать обвал денежных сбережений населения, которые и раньше не находили товарного покрытия). Социальный мир в обществе нарушен не был, хотя за него пришлось заплатить уступками оппозиции. А цены не только выросли, но и стала меняться их структура, приближаясь к общемировой. Тем не менее, в 1993 г. инфляция оставалась на высоком уровне, что пагубно влияло на динамику инвестиций, поэтому в 1994 г. производство вновь резко сократилось.

  Второй этап: 1994--1996 гг. Стала деформироваться нормальная рыночная инфраструктура, началось кредитование экономики по положительной процентной ставке (раньше она часто была отрицательной). В 1995 и 1996 гг. удалось серьезно ослабить инфляцию. Однако спад производства преодолеть правительство не смогло. Во внешней торговле страны, тем не менее, образовалось устойчивое положительное сальдо.

  Третий этап: 1996--1998 гг. Главным вопросом стал вопрос о возобновлении экономического роста. Была заметно снижена, а затем практически побеждена инфляция. Уменьшена ставка рефинансирования Центробанка, появились первые признаки начинающегося экономического роста, на макроэкономическом уровне достигнута стабилизация. На передний план вышли проблемы реформ на микроуровне, прежде всего на уровне предприятий. Но в августе 1998 г. наступил сбой, знаменовавший переход к следующему этапу реформ.

  Оппозиция продолжает свое наступление и требует радикальной смены курса реформ. Чем объяснить непримиримость оппозиции правительственному курсу экономических реформ, разгул критики с ее стороны?

  Во-первых, ностальгией по старым советским временам, когда был великий Советский Союз, и жили мы лучше, чем сейчас, и производство вроде бы не падало. "Я анализирую то, что есть и что было, -- говорит философ-эмигрант, бывший советский диссидент А. Зиновьев, -- и прихожу к выводу: та система власти и тот социальный строй, что существовали до 1985 года, были вершиной русской истории. Это оптимально. Если бы можно было к тому вернуться сейчас, это было бы величайшее благо".*

  Примерно ту же удивительную мысль высказывает и российский экономист С. Губанов: "С точки зрения критериев конкурентоспособности потенциал советской модели наиболее высок, если сравнивать ее с государственно-капиталистической ступенью. Она вполне позволяет соединить в одно целое процесс увеличения производства товаров, сокращения издержек и повышения качества... В данном отношении советская модель намного опережала любую другую. Будущее принадлежит модели, аналогичной советской".**

  Другой экономист, Э. Васильев, считает, что "в действительности к своему главному достижению в сфере хозяйствования человечество пришло лишь недавно. Это достижение -- централизованная плановая экономика, свободная от расточительной стихии рынка, ее общественно вредных критериев конкурентной борьбы производителей, от барьеров частного интереса. Это достижение было достоянием СССР и других социалистических стран...".***

  Приведенные цитаты показывают, что реваншистские настроения в нашем обществе не только открыто высказываются, но и пользуются поддержкой значительной части населения. Более того, многие высокопоставленные лица в высшем руководстве страны еще не так давно тоже не скрывали свои антирыночные взгляды и открыто говорили о необходимости возврата к централизованному управлению экономикой, возрождения плановых начал, прямого государственного административного вмешательства в экономику (О. Лобов, например). И сегодня эта проблема тоже существует.

  Глубинная причина столь серьезного и опасного положения в том, что в стране не сформировался мощный средний социальный класс, кровно заинтересованный в сохранении реального реформаторского курса, в высокой национальной идее и цели, поддерживаемой большинством сознательного населения страны. В такой атмосфере легко могут процветать поверхностные популистские и националистические лозунги. Представляется, что важнейшей национальной целью должно стать создание современного правового демократического общества со смешанной социально ориентированной рыночной, эффективной и конкурентоспособной экономикой.

  Во-вторых, сопротивление реальному реформаторскому курсу объясняется разгулом обывательских настроений в обществе, усилением политической роли криминальных структур, не склонных к реалистическому пониманию экономических процессов. К сожалению, обывательские настроения не безвредны: они прямо связаны с утратой профессионализма.

  В-третьих, алармистский синдром, которым охвачено общество, основывается не только на ностальгии по прошлому, но и на несовершенстве официальной статистики. Мы живем лучше, а производство падает меньше, чем показывает эта статистика. Кто учитывает полностью продукцию в частном секторе, импорт дешевых товаров "челноками", заметно увеличившееся число деловых и туристских поездок за рубеж, массовое частное жилищное и дачное строительство? До конца 1998 г. беспрецедентное развитие на фоне общего спада производства получили торговля и банковское дело -- реальные анклавы первоначального накопления капитала. Очевидно, настанет то время, когда эти капиталы пойдут в производство. Однако оппозиция использует официальные статистические данные для доказательства того, что реформы безнадежно провалились.

  В-четвертых, сохранение на высоких постах в государстве и в науке многих реваншистски настроенных начальников из прежней советской номенклатуры, которым к тому же в принципе не свойственно рыночное мышление.

  Многие критики экономических реформ опять предлагают не просто медлительность и постепенность их реализации, а частичный возврат назад. При этом, декларируя "новые подходы", они, по существу, предлагают идеи политически обанкротившейся хасбулатовской или гэкачепистской программы. В отличие от последних, где, на наш взгляд, просто отрицался рыночный характер реформ, программа академиков С. Шаталина, Л. Абалкина и др. призывала к полурыночности, частичному, восстановлению планово-распределительных структур. Те, кто раньше стоял у истоков рыночной программы "500 дней", стали призывать к установлению государством фиксированных цен и доходов, усилению прямого государственного вмешательства в экономику вплоть до возрождения какого-то подобия Госплана, государственной плановой поддержки производства, а значит, и к возврату дефицитной экономики. Именно эта полурыночная экономика "рыночного социализма" была разрушена в годы правления М. Горбачева, ее разрушение и породило рыночную программу "500 дней", опираясь на которую ельцинско-гайдаровская программа пошла более радикальным путем и набрала много очков.

  Авторы альтернативных программ сдерживания экономических реформ, по-видимому, забыли, что в силу известных традиций ужесточение государственного регулирования экономики в России тут же превращается в усиление администрирования, командно-распределительного импульса. И что бы ни говорили о "планировании" в Японии и во Франции, там природа его в принципе иная: индикативная, косвенная, и к тому же в рыночной и цивилизованной среде, а не в казарме и не силой.

                                  Программы правительства В. Черномырдина

  С приходом к руководству российским правительством В. Черномырдина в декабре 1992 г. во всем мире были связаны опасения полного прекращения экономических реформ в России. К этому побуждали его заявления о готовности бороться с инфляцией "немонетарными методами", о недопущении впредь "шоковой терапии" и выделении низкопроцентного кредита топливно-энергетическому комплексу в размере 200 млрд. руб. Он даже подписал постановление о прямом контроле над ценами на ряд товаров, которое через две недели отменил. Однако и 1993, и 1994, и последующие годы, показали, что Черномырдин не отошел от эволюционистской практики умеренно реформаторского курса второй половины 1992 г. и, по существу, ввел страну в состояние застоя реформ, не отступая назад. В 1997 г. с приходом в правительство молодых реформаторов реформы стали проводиться более последовательно и активно. Но в марте 1998 г. правительство Черномырдина ушло в отставку из-за неспособности к радикальным реформам, а в августе случился дефолт из-за слабости и непоследовательности самих реформаторов.