Уголовное право в России в первой половины 19 века

Вместе с тем было бы неправильно отрицать и наличие  противоположных взглядов на кодификацию. В правительственных кругах господствовала мысль о достаточности простой инкорпорации. И все-таки обстановка в стране настоятельно требовала определенного компромисса в этом вопросе. Тому способствовал постоянный рост преступности, сопровождавший разложение крепостничества. Наиболее быстрыми темпами преступность росла в тех регионах, где отмечался бурный рост капиталистических отношений, крупного промышленного производства (промышленный центр, Приуралье, Поволжье, юг Украины).¹⁶ Преступность поражала все сословия. Причем одним из самых высоких коэффициент преступности был среди дворянства. Он в два раза превышал соответствующий показатель для крестьянства.

Необходимо отметить и  внешнеполитический аспект проблемы. Под воздействием Уголовного кодекса  Франции 1810 г. и Баварского уголовного уложения 1813 г. к 30-м годам XIX в. практически  во всех странах Западной Европы развернулся  бурный процесс кодификации уголовного законодательства.¹⁷ Естественно, что правящие круги России пытались быть на европейском уровне.

Складыванию компромиссного взгляда на уголовную кодификацию  в значительной степени способствовала официальная наука уголовного права. Если до середины 20-х г. многие ученые пытались последовательно проводить идеи Беккариа и других основоположников буржуазной науки уголовного права (Г. И. Солнцев, К. П. Паулович, A. Куницын, В. Титарев), то в последующем возобладала тенденция компромисса, сочетания новых идей с феодально-крепостнической действительностью. Наиболее яркие представители этого направления — Л. А. Цветаев, М. Я. Малов, С. И. Баршев.¹⁸

Элементы компромиссности проявились и в либеральной программе кодификации, сформулированной в начале 40-х гг. П. Г. Редкиным. Высоко оценивая Уголовный кодекс Франции 1810 г. и Баварское уголовное уложение, он предлагал создать новое российское уложение на принципах буржуазного уголовного права («нет преступления без указания в законе», соответствие и соразмерность преступления и наказания, ответственность только за совершенные деяния и т.д.).¹⁹ Уложение, по мнению П. Г. Редкина, должно соответствовать состоянию общественного мнения и не препятствовать развитию страны. Но к отмене телесных наказаний, сословности законодательства он подходил весьма осторожно, хотя в принципе выступал за их ликвидацию. В целом П. Г. Редкий формулировал отдельные положения своей программы так, чтобы было возможным примирение позиций буржуазии и дворянства.

В правительственных кругах активнейшим сторонником кодификации, был М. М. Сперанский. Уже в период 1802—1803 гг. он предлагал создать кодексы  по основным отраслям права. В это  время Сперанский считал, что в  России нет «всей уголовной части» и настаивал на создании уголовного уложения. Даже в 1815 г., находясь в ссылке, в письме Александру I он говорил о разработке уложения как о первоочередной задаче правительства.²⁰ По инициативе М. М. Сперанского в 1824 г. в Государственном Совете было возобновлено рассмотрение проекта 1813 г. А в самом начале 1826 г. он предложил Николаю I широкую программу законодательных работ, которая должна была завершиться созданием гражданского и уголовного кодексов. Как известно, Николай I отверг последний этап. Но и после этого М. М. Сперанский продолжал напоминать о необходимости разработки уложения.²¹ Еще большую настойчивость он проявил в период завершения работ над Сводом законов. «Законы сии (т. е. уголовные. — И. А.) во всем их составе и особенно в судопроизводстве и следствиях требуют пересмотра и исправления».²²  Необходимость в скором времени заняться разработкой уголовного уложения признавалась в это время и Государственным Советом. В поддержку позиции М. М. Сперанского выступил министр юстиции Д. В. Дашков. Наконец, 29 октября 1836 г. император утвердил их совместный доклад о необходимости «систематического пересмотра» гражданского и уголовного законодательства, предписав начать с «законов уголовных».²³

Реально работы над уложением  начались несколько позднее. Лишь к  середине 1838 г. М. М. Сперанский подготовил «План работ по составлению проекта  законов показательных», который  вместе с семью пояснительными записками 18 июня направил в Министерство юстиции. А уже 8 июля он доносил царю о подготовке «сравнительного изложения разных систем уголовного законодательства» и о завершении работ над принципиальными началами уложения.

Пояснительные записки к  «Плану» были составлены М. М. Сперанским еще в 1824 г., в период, когда Государственный  Совет рассматривал Проект 1813 г., а  ряд положений записок вообще был реализован в т XV Свода законов. Так, определение форм вины, стадий совершения преступлений, обстоятельств, отягчающих или уменьшающих вину, освобождающих от наказания, которые содержатся в записках к «Плану», почти дословно воспроизведено в Своде. Вместе с тем тогда он не мог выйти за рамки императорского предписания — «не создавать ничего нового». И если в большинстве теоретических вопросов общей части М. М. Сперанский пошел на введение новых положений, сделав лишь маскирующие ссылки на прежнее законодательство, изменить санкции статей, ввести лестницу наказаний, пересмотреть существующие меры наказаний было невозможно, поскольку это бросилось бы в глаза даже непосвященным. Именно потому он возбудил вопрос о кодификации сразу после принятия Свода.²⁴

Программа кодификации уголовного законодательства М. М. Сперанского предусматривала создание уголовного уложения, уложения о проступках и двух уставов: уголовного и исправительного судопроизводства. В записках обосновывалась необходимость строгой регламентации уголовно-правовой сферы, и прежде всего четкого определения всех преступлений и наказаний. Другим важным положением явилось признание уголовной ответственности только за «произвольные деяния внешние», а не за внутренние побуждения. Основным критерием определения преступления была избрана степень общественной опасности.²⁵

Система наказаний должна была отвечать трем основным требованиям  — умеренности, постепенности, уравнительности. Однако трактовались они с узкоклассовых  позиций и не ставили под сомнение сословного принципа назначения наказания. Теоретической базой лестницы наказаний  было деление наказаний на три рода соответственно трем сферам человеческой жизни (физические, политические, имущественные). Высшим наказанием в рамках каждого рода считалась смерть — физическая, политическая, гражданская.

Система Особенной части  Уложения отличалась как от т. XV Свода, так и от Проекта 1813 г. Все преступления делились на две большие рубрики  — государственные и гражданские. Государственные, в свою очередь, подразделялись на преступления против законов основных, против законов учредительных, против законов сил правительственных. Гражданские преступления в соответствии с тезисом о четырех состояниях лица в государстве включали преступления против «прав лица физического», против «прав лица как члена государства», против «прав семейственных», против «прав на имущество».²⁶

В целом программа кодификации  М. М. Сперанского предусматривала  доработку т. XV Свода законов с  учетом некоторых положений Проекта 1813 г. Вполне очевидно, что он пытался  завершить свои планы кодификации, предложенные еще в 1826 г. Теоретические  разработки М. М. Сперанского по уголовному уложению свидетельствовали о том, что автор намеревался идти по пути включения элементов буржуазного  уголовного права в феодальное законодательство России. Однако смерть помешала ему завершить эти планы.

Место М. М. Сперанского занял  Д. В. Дашков. Все работы над Уложением он сосредоточил во II отделении собственной его императорского величества канцелярии. Непосредственное руководство ими было возложено на П. И. Дегая, который до этого занимал должность директора департамента Министерства юстиции. Получив звание статс-секретаря, П. И. Дегай возглавил деятельность комитета по разработке уголовного уложения. В комитет вошли как чиновники II отделения, так и специально «прикомандированные для занятий по Уложению» (В. В. Ленц, В. Я. Можневский, К. И. Циммерман, Р. М. Губе и др).²⁷

К маю 1840 г. было разработано  уголовное уложение, объединявшее преступления и проступки. Его объем был  в пределах т. XV Свода. Система Общей  части уложения соответствующий  раздел Свода, за исключением ликвидации специальной главы о лицах, «изъятых от телесных наказаний», меняла незначительно. Уложение восприняло ступенчатую лестницу наказаний, смертная казнь вводилась и за общеуголовные преступления. Предусматривалась новая мера наказания — временная ссылка. Но, как отмечал сам П. И. Дегай, упор был сделан на наказания, сопряженные с «заточением», хотя сохранялись и телесные наказания.

Система Особенной части  уложения не изменяла приоритетов феодальной уголовной политики, но отличалась четкой структурой. Первый раздел составляли государственные и общественные преступления: против религии, государственные, против правительства, против государственного благоустройства и управления. Частные преступления (раздел 2) делились по институционной схеме: лица, вещи, обязательства. Здесь выделялись преступления против жизни, здоровья, свободы и чести, против семейных прав, против прав состояния, против прав собственности, преступления в обязательствах. Санкции статей формулировались как относительно-определенные. Однако проекту П. И. Дегая не суждено было стать законом. Насколько Д. В. Дашков благоволил Дегаю, настолько новый начальник II отделения гр. Д. Н. Блудов не доверял. Истинная причина такого нерасположения крылась, очевидно, в том, что авторство проекта целиком принадлежало П. И. Дегаю, сам главноуправляющий отделением оставался в стороне. К тому же проект не отвечал политическим ориентирам Д. Н. Блудова. В ноябре 1840 г. он полностью забраковал проект и предложил императору утвердить новый состав исполнителей для разработки проекта с самого начала.

Официальная версия разработки Уложения 1845 г. приписывала авторство Д. Н. Блудову. Однако ряд фактических данных позволяет усомниться в этом. Так, большинство его нововведений было предложено еще М. М. Сперанским и П. И. Дегаем. Даже записки Д. Н. Блудова императору о порядке рассмотрения и изложения проекта, о введении новых мер наказания были не чем иным, как докладами П. И. Дегая.²⁸

Для современников не было секретом, что автором большинства  блудовских проектов был Р. М. Губе. Именно он фактически возглавил разработку уложения, а точнее, переработку проекта П. И. Дегая. На правовые взгляды Р. М. Губе значительное влияние оказала историческая школа права, с которой он ознакомился в период обучения в Берлинском университете. Политические реалии заставляли Р. М. Губе, чтобы занять более или менее видное положение, помимо прочего, высказывать полную лояльность режиму, выступать даже более решительным «охранителем» последнего, чем его покровители. Ряд польских исследователей приписывали авторство Уложения 1845 г., а также разработанного одновременно Уложения о наказаниях Царства Польского исключительно Р. М. Губе. На наш взгляд, проект был конгломератом идей, принадлежавших разным лицам. Теоретические основы проекта были заложены М. М. Сперанским, П. И. Дегай разработал на их основе само уложение, а Р. М. Губе с его помощниками оставалось этот проект переработать, что они и сделали с позиций «исторических начал». При этом на последнем этапе превалировала чисто канцелярская работа. Окончательное же редактирование проекта осуществлял Д. Н. Блудов, который весьма болезненно воспринимал критику своего детища, особенно в части редакции. Однако именно пустое многословие Уложения вызывало больше всего замечаний современников.

3. Общая характеристика  Уложения о наказаниях уголовных  и исправительных. Общая и особенная части.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года представляло собой обширный кодекс (2224 статьи), имевший 12 разделов, распадающихся на главы, некоторые главы — на отделения, отделения — на отделы. Группировка составов преступлений была осуществлена более чем по 150 направлениям. Казуальность, характерная для Свода законов, преодолена не была.

Первый раздел Уложения представлял  собой общую часть уголовного кодекса. В нем было дано понятие  наказуемого деяния — преступления и проступка (ст. 4). Закон указывал на противоправность как на важнейший  элемент преступления. Этот же принцип  формулировался в ст. 96, требующей определения наказания за преступления и проступки на точном основании постановления закона. Следует отметить большую по сравнению со Сводом законов (т. XV, ст. ст. 1, 2) юридическую четкость понятия преступления.²⁹

Уложение, так же как и  Свод законов, знало два понятия  уголовно наказуемого деяния — преступление и проступок. Но если Свод законов  устанавливал различие между ними по тяжести наказания, то Уложение — по объекту посягательства (ст. ст. 1, 2). Исследователи Уложения 1845 года, в частности Н. С. Таганцев, отмечали крайнюю нечеткость применения терминов преступление и проступок в особенной части.³⁰ Например, ст. ст. 144—146 говорили только о преступлении, устанавливали общую норму о применении наказаний для несовершеннолетнего в случае совершения последним и преступлений и проступков. Статья 163 предусматривала различные сроки давности во всех первых пунктах только для преступлений (тогда как по тексту закона можно полагать, что речь шла и о проступках). В новых редакциях Уложения (1866, 1885 гг.) различие между преступлением и проступком по объекту посягательства было исключено из общей части уголовного кодекса.

В первом разделе Уложения определялись формы вины (ст. ст. 5, 7) и виновность как необходимое  основание наступления ответственности, стадии совершения преступления, виды соучастия, обстоятельства, устраняющие наступление уголовной ответственности, смягчающие или отягчающие ее. Впервые был установлен возраст наступления уголовной ответственности. Свод законов указывал на малолетство лишь как на обстоятельство, уменьшающее вину и наказание. Статья 125 тома XV Свода законов под малолетством понимала возраст до 17 лет, и для лиц, не достигших этого возраста, устанавливались особые правила смягчения и применения наказания (ст. 126). Уложение, так же как и Свод, кроме определения абсолютного возраста наступления уголовной ответственности рассматривало малолетство и несовершеннолетие (ст. 142) как обстоятельства, уменьшающие вину и строгость наказания.³¹

Уложение более четко  определяло действие уголовного закона во времени и пространстве. В соответствии со ст. 60 тома I Свода законов, Уложение не имело обратной силы. Исключение составляли статьи, смягчающие или отменяющие ответственность. Новый закон исходил из принципа, что никто не может отговариваться неведением закона, если он был в установленном порядке обнародован.³²

Преступления, совершенные  военнослужащими, подлежали военно-уголовному суду в соответствии с Военно-уголовным  кодексом (Военно-уголовный устав 1839 года). Кроме этого, каторжные и ссыльные на поселение в Сибирь подлежали действию особого уголовного кодекса, помещенного в том XIV Свода законов, — Устава о ссыльных. Крепостные крестьяне подлежали суду вотчинной юстиции за многие преступления и проступки. Сельско-судебный устав 1839 года (том XII Свода законов)  устанавливал наказания для  государственных  крестьян.