Латинская империя в системе международных отношений на Балканах: причины создания и падения империи

     В прежние времена венецианцы не проявляли  особого желания участвовать  в отвоевании палестинских святынь, хотя и не могли оставаться вовсе  в стороне от Крестовых походов  западного рыцарства. Однако чем  дальше, тем больше им приходилось  держаться настороже: соперничество  с Пизой и Генуей углублялось  не только в Византии — полем  торговой войны служили и города Сирии и Палестины, в которых (например, в Акре, Тире) венецианцы тоже пользовались немалыми привилегиями. К началу XIII в. рыцарям наживы из республики на лагунах стало очевидно, что, если ее конкуренты будут и впредь столь же напористо проникать на восточные рынки, они смогут вообще подорвать экономические и политические позиции Венеции в восточных странах, в особенности же в Византии. Именно теперь, казалось, настал самый благоприятный момент для того, чтобы венецианское купечество активнее, нежели прежде, включилось в крестоносное движение. Только таким путем можно было покончить с собственным неустойчивым положением в Греческой империи и, нанеся ей, если возможно, сокрушительный удар при помощи крестоносцев, раз и навсегда оградить свои доходы и привилегии как от покушений василевсов, так и от конкуренции пизанцев и генуэзцев.

     Идеи  такого рода вынашивались венецианскими  политиками постепенно и созревали  по мере развертывания событий. Они  приобрели более или менее  законченный вид только к 1204 г. Однако не исключено, что зарождение этих планов относится уже к 1201 г., что уже  тогда «весьма мудрый и доблестный»  дож Энрико Дандоло (по данным итальянского хрониста Марино Санудо, в 1192 г., в год  избрания, ему было 85 лет), многоопытный и неукротимый, замышлял сделать  наковальню для крестоносного молота как раз из Константинополя.¹¹

     Таким образом, наиболее важная причина, обусловившая позднее поворот событий Четвертого Крестового похода, коренилась в экспансионистской  направленности средиземноморской  политики Венецианской республики, политики, подстегиваемой глубокими экономическими противоречиями с другими северо-итальянскими торговыми городами. Эти противоречия порождались и определялись главным образом столкновением торговых интересов в Восточном Средиземноморье. В том заговоре западноевропейских политических сил, что с самого начала стал сплетаться вокруг Крестового похода, первым заговорщиком был венецианский дож.

     Судя  по последующим событиям, первоначальный план вождей крестоносцев заключался в том, чтобы двинуть крестоносное ополчение в Египет, а уже оттуда, сокрушив главную цитадель мусульманского мира, повести войну за Иерусалим.

     Венецию, однако, совсем не устраивала война  с Египтом. У республики св. Марка  были с ним хорошо налаженные коммерческие отношения. Венецианские купцы, изрядно наживавшиеся на перевозке паломников в Сирию и Палестину, на доставке восточным франкам подкреплений и хлеба с Запада, в то же время с выгодой сбывали оружие египетскому султану. Они ежегодно зарабатывали миллионы, продавая Египту, кроме того, лес и железо, а там покупая рабов. Правда, султан взимал с ввозимых и вывозимых венецианцами товаров различные пошлины, но зато венецианские купцы могли торговать по всей стране и без каких-либо ограничений. Чтобы торговля росла и развивалась, гласила одна охранная грамота, выданная султаном, он обязывался не брать с них ничего лишнего. В Александрии венецианцы держали свой торговый двор, где они могли проживать, как сказано в той же грамоте, свободно и благочестно, находясь даже под защитой собственных воинов.

     Денежные  люди Венеции, таким образом, не прочь  были срывать куш и с христиан и с мусульман: их интересовала только прибыль. С точки зрения папства и государств крестоносцев это была торговля с врагом. На франкском Востоке говорили, что для Венеции торговые прибыли несравненно важнее триумфа Креста – не случайно у одного из сирийских хронистов, Эрнуля, родилась получившая затем распространение такая версия насчет Крестового похода, согласно которой его отклонение от первоначальной цели произошло вследствие того, что султан египетский купил у Венеции обязательство направить крестоносцев в другую сторону.

     Таким образом, папская курия была вынуждена  согласиться на любые условия  венецианских политиков, экономические  и политические интересы которых  теперь являлись ведущими во всём этом предприятии, ввиду того, что без  венецианского флота крестоносцы  были бы вынуждены разойтись по домам, а это нанесло бы серьёзный  ущерб авторитету папы. Кроме того, Византия была давней целью экспансии, как для Венеции, так и для  папства. 

     Важным  моментом в развитии нового направления  Четвёртого Крестового похода был Договор  с венецианцами о перевозке крестоносцев. По договору Венеция обязалась предоставить суда для переправы 4,5 тыс. рыцарей и стольких же коней, 9 тыс. оруженосцев, 20 тыс. пехотинцев, обеспечить их кормом в течение 9 месяцев. Кроме того, Венеция принимала обязательство сама (т.е. за собственный счет) снарядить еще 50 вооруженных галер. Крестоносцы же, со своей стороны, брались уплатить республике св. Марка за услуги 85 тыс. марок серебром («с каждого коня четыре марки и с каждого человека две марки»). Уплату следовало произвести в рассрочку, четырьмя взносами, последний платеж — не позднее апреля 1202 г. Венеция добилась для себя также половинную долю всего, что будет завоевано крестоносцами с помощью ее флота и военных сил — на суше или на море. «Половину получим мы, а другую — вы», — гласил соответствующий пункт договора.¹²

     С коммерческой точки зрения эти условия были весьма выгодными для Венеции: венецианские купцы никогда не действовали наобум, все было рассчитано и подсчитано заранее. Годичное содержание войска в 33500 человек и 4500 коней — такие, вероятно, выкладки делали «морские разбойники с Адриатики» — вместе с затратами на строительство флота и амортизационными расходами обойдется приблизительно в 70 тыс. марок. Обычно купцы и арматоры выигрывали на каждой торговой сделке не менее 20%: это была установившаяся тогда у венецианцев коммерческая практика. Сумма в 85 тыс. марок соответствовала привычным для венецианских купцов нормам торговой прибыли.¹³

     Дож Энрико Дандоло, исходя из величины назначенной им оплаты, заранее рассчитывал на неизбежную финансовую несостоятельность крестоносцев. Выдающийся ум государственного деятеля великолепно сочетался у него с проницательностью торговца. Западня, подстроенная крестоносцам «весьма мудрым и доблестным» правителем Венеции, заключалась, прежде всего, в другом, и договор о перевозке не был ординарной коммерческой сделкой. Он воплощал в себе все коварство венецианской дипломатии, обслуживавшей экспансионистский политический курс республики в Средиземноморье. В нем предусмотрительно отсутствовало условие, которое регулировало бы размер платы за перевоз в зависимости от фактического числа крестоносцев. Получалось так, что, сколько бы их ни сошлось в Венецию к намеченному сроку, все равно они должны будут заплатить 85 тыс. марок полностью. Вот здесь и спрятан был подвох, в этом-то пункте дож и обвел французских послов, подписавших договор, вокруг пальца. Послы недооценили те осложнения, с которыми крестоносцам придется столкнуться впоследствии, не приняли во внимание того, что рвение и пыл их соотечественников могут поостыть. Напротив, подписывая договор, послы радовались, что столь успешно выполнили возложенное на них поручение.

     Условия договора со стороны крестоносцев не были выполнены – к апрелю 1202 г. назначенная сумма 85 тыс. марок  осталась невыплаченной – тогда  дож Дандоло получил полную власть над крестоносным войском: им было предложено «отработать долг мечом».¹⁴ 

     Примерно  в то же время вступила в действие еще одна группа причин, которые  затем отклонили крестоносцев от первоначальной цели и обусловили новое  направление похода: политические противоречия между двумя империями — Германской и Византийской. Основой этих противоречий, получивших развитие уже в XII в., послужили  главным образом захватнические устремления в Средиземноморье  тех феодальных элементов Германии (преимущественно ее южных земель), которые консолидировались вокруг династии Гогенштауфенов. ¹⁵

     Продолжателем антивизантийской политики Генриха VI выступил его младший брат и преемник Филипп Швабский (1198–1208). Неустойчивость политической жизни Византии, отражавшая ее внутреннюю слабость в эпоху, когда в империи завершилось становление феодальных порядков, благоприятствовала осуществлению этой политики. В 1195 г., в Константинополе совершился очередной дворцовый переворот: в результате него был лишен власти (а заодно и зрения) император Исаак II Ангел и на престоле утвердился его брат Алексей III (1195–1203).

     Филипп  Швабский еще при Генрихе VI был женат на дочери Исаака II Ирине. Теперь германский король, помышляя о том, как бы довести до успешного завершения дело, прерванное внезапной смертью Генриха VI, — овладеть Константинополем, — установил связь со своим тестем, томившимся в заключении. Впрочем, как передает константинопольский вельможа Никита Хониат, хорошо знавший придворные дела, ослепленный экс-император не находился в чрезмерно строгой изоляции: «всякий желающий имел доступ к Исааку». Историк рассказывает о тайных свиданиях Исаака Ангела с латинянами, где обсуждался вопрос, «как бы отплатить за обиды и низвергнуть Алексея». Бывший император без особых трудностей посылал (в Германию) письма к дочери своей Ирине и, в свою очередь, получал оттуда ответы с наставлениями, как ему поступать.

     Таким образом, штауфенский двор в последние годы XII в. стал центром политических интриг, формальной целью которых было восстановление на константинопольском престоле Исаака II Ангела. В действительности же Филипп Швабский явно стремился захватить власть в Византии.

     Для реализации своих замыслов Филиппом Швабским при помощи французского короля Филиппа II Августа во  главе крестоносного войска был избран Бонифаций Монферратский, который был не меньше заинтересован в антивизантийском направлении развития событий, так как дом маркграфов Монферратских еще в XII в. оказался вовлеченным в завоевательную политику крестоносцев на Востоке и многие из этого рода осели в основанных там государствах. Кроме того, захват Византии сулил Бонифацию немалую добычу.

     В 1201 г. в дело руководства походом на Византию проникли новые политические интересы — Бонифаций должен был стать, прежде всего, исполнителем штауфенских планов подчинения Византии. Вместе с тем он был связан родственными и политическими интересами с капетингской Францией. Есть основания полагать, что и самому Филиппу II Августу не было чуждо желание занять византийский трон. Еще его отец Людовик VII вынашивал проекты на этот счет. Он стремился обеспечить Капетингам права на константинопольскую корону: сестра Филиппа II была выдана в 1180 г. замуж за Алексея II — сына василевса Мануила Комнина.

     К осени 1201 г. в цепи событий, ведущих к «уклонению крестоносцев с пути», образовалось еще одно немаловажное звено: в подготовку тайно замышлявшегося похода против Византии включились капетингская Франция и штауфенская Германия. Пока, однако, все политические нити, протягивавшиеся в константинопольском направлении, оставались изолированными. 1201–1202 годы внесли нечто новое и в этом отношении. 

     Свою  роль в смене направления похода крестоносного войска и в разгроме Византии сыграл и сын Исаака II Ангела, царевич Алексей, который скорее являлся тем козырем, который позволил силам Запада, открыто выступить против византийцев и Алексея III под предлогом восстановления законной власти.

     Царевич Алексей, шурин Филиппа Швабского, бежав из Константинополя и прибыв в Рим, умолял римского владыку оказать ему помощь против дяди, узурпатора Алексея III, т.е. помочь в восстановлении отчей власти в Константинополе. В вознаграждение за эту помощь сын Исаака Ангела обещал папе подчинить греческую церковь римской и обеспечить участие Византии в Крестовом походе.¹⁶

     Иннокентий III получил теперь полную возможность  прикрыть свои истинные намерения в  отношении Византии благовидным предлогом — защитой «справедливого дела», восстановлением в Константинополе власти законного правительства. И папа, конечно, не упустил столь подходящего случая: самые различные источники — известия хроник, данные официальной переписки, даже памятники монументального искусства — свидетельствуют, что в Риме была достигнута полная договоренность между Иннокентием III и Алексеем насчет использования крестоносного воинства для восстановления на византийском престоле Исаака II Ангела. Филипп Швабский, со своей стороны подтвердил в письме папе обязательство царевича поставить православную церковь под начало католической, раз уж скоро, как заявлял претендент на императорскую корону, «Всемогущий Бог отдаст мне или моему шурину Греческую империю».

     В начале 1202 г. дипломатические нити, до тех пор тянувшиеся из разных концов, хотя и близко, но независимо друг от друга, все более сплетаются в один пучок. Иннокентий III, по сути, одобрил замыслы венецианцев (хотя на словах он им противился); взамен обещанной ему церковной унии папа, далее, благословил Бонифация Монферратского и царевича Алексея на то, чтобы двинуть крестоносное войско к Константинополю. Феодальные круги на Западе, ухватившиеся за возможность пограбить, а может быть, и прибрать к рукам Восточно-римскую империю (под предлогом возвращения ее престола Исааку II Ангелу и его наследнику), неустанно плели сеть интриг вокруг затеянного Римом Крестового похода.¹⁷