Крещение Руси

Летопись сообщает, что первоначально  Владимир намеревался использовать в качестве государственной идеологии  реформированное и централизованное язычество. «И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей»⁴. То же было сделано дядей Владимира – Добрыней в Новгороде: «И придя в Новгород, Добрыня поставил кумира над рекою Волховом, и приносили ему жертвы новгородцы как богу»⁵. Некоторые полагают, что Владимир поступил так в пику свергнутому им Ярополку. Последний якобы благоволил к христианам, что было не по нраву языческой части дружины и язычникам-киевлянам, которые будто бы из-за этого не оказали своему князю должной поддержки в его борьбе за киевский престол и быстро переметнулись на сторону пришедшего из Новгорода убежденного язычника Владимира. Таким образом, опора на язычество понадобилась, согласно данной версии, для утверждения Владимиром своего статуса великого князя киевского.

Но, утвердившись на великокняжеском  престоле и продолжив усилия своих предшественников по укреплению внутренней прочности и внешнего могущества Древнерусского государства, князь Владимир понял, что традиционные славянские верования – опора ненадежная, а поэтому нужна радикальная религиозная реформа. И ему самому, и его ближайшему окружению становилось все очевиднее, что пантеон языческих богов, явившийся религиозным отражением условий жизни доклассового общества с его общинно-племенной организацией, не мог быть приспособлен для обслуживания идеологических потребностей формировавшегося феодального строя и сложившегося феодального государства. Не способствовал он и повышению международного престижа Древнерусского государства, которое могло диктовать свои условия даже могущественной Византийской империи и в экономическом и политическом отношениях не уступало соседним державам, но тем не менее воспринималось последними как неполноценное, второразрядное – «варварское», «языческое».

Поэтому и сам киевский князь  и княжеско-боярская верхушка Киевской Руси были поставлены перед необходимостью более радикальной идеологической перестройки, чем реформа язычества, - необходимостью, вызванной социальными потребностями складывавшегося феодального уклада общественной и государственной жизни, а не жаждой «истинной веры», как утверждают церковные историки и современные богословы. Эта-то необходимость и заставила социальные верхи Древнерусского государства приступить к организованной замене язычества христианством – именно христианством, а не какой-либо другой религией.

1.2.3 События на международной арене

Принятие христианства Древней  Русью было результатом не только внутренних причин, но и общеевропейских  событий, происходивших на международной  арене. Рим и Константинополь  как два конкурирующих центра христианства жили своей, порою обособленной жизнью. Социально-экономическое и политическое развитие Византии и Запада часто шло разными путями. Существенные различия наметились между восточной (православной) и западной (католической) церквами. Номинальное церковное единство признавалось и Римом и Константинополем, но фактически в течение столетий между папским престолом и Константинопольской патриархией шла никогда не затухавшая то подспудная, то открытая борьба за религиозное и политическое главенство. Эта борьба изобиловала драматическими коллизиями, страстной догматической полемикой между различными направлениями богословско-философской мысли. Между восточной и западной церквами возникли значительные расхождения как социально-политического, так и догматического и обрядового характера. Эти расхождения, разумеется, во многом отражали различия в общественной структуре и идейной жизни Византии и Запада. Православная церковь Византии, существовавшая в условиях централизованного государства, не являлась носительницей универсалистских тенденций, подобно папству на Западе, а наоборот, проповедовала единение церкви и государства.

Рим и Константинополь постоянно  спорили из-за первенства в христианском мире. Рим считал сферой своего влияния  Западную Европу, Константинополь –  Восточную Европу и Балканы. Борьба между двумя столицами мира, начавшись в IX веке, привела в XI веке к разделению церквей. Борьба между ними за сферы влияния решалась реальным соотношением сил. Сохранив за собой Балканы, Константинополь пытался удержать территорию западных славян и Венгрию. Однако в этих странах Рим оказался сильнее. Константинополь попал в трудное положение, увязнув на Востоке, откуда ему постоянно грозила опасность, сначала со стороны арабов, потом – тюркских народов. В Моравии Кирилл и Мефодий добились было известных успехов, но затем христианство потерпело там поражение. Таким же исход борьбы был в Польше и Венгрии. Константинополь отступал.⁶

Оставалась самая крупная славянская страна – Киевская Русь. Она была последним рубежом, где скрестились  духовные мечи Рима и Константинополя. Княжеская власть в Киеве пыталась лавировать между ними. Христианство стало распространятся в киевской Руси задолго до крещения. Влияние католической религии проникало и сюда. Отзвуком этого служат, в частности, жития, переведенные с латинского и имевшие хождение в русской литературе, - Бенедикта Нурсийского, Анастасии Римлянки, популярного на Западе святого Витта и др. пример княгини Ольги, ведшей переговоры о принятии христианства как с Константинополем, так и с Римом и обратившейся за присылкой католического духовенства к германскому королю Оттону I, показывает, что до Киева дотягивались руки как «первого», так и «второго Рима». Одной из причин, заставивших княгиню Ольгу обратиться к католическому Западу, была неудача переговоров с византийским императором Константином VII Багрянородным во время ее поездки в Константинополь в 957 году. Вряд ли следует сомневаться в том, что эта миссия была предпринята княгиней-язычницей, еще до принятия Ольгой христианства.

Но, в отличие от полабских и западных славян, в Киеве чаша весов склонилась в пользу православия. Борьба Рима и Константинополя в киевской Руси протекала в иных условиях, чем в других славянских землях. На западе Рим нашел союзника в лице германских феодалов и местной знати. Киевская Русь к моменту принятия христианства была уже могущественным государством, с большим числом городов, развитыми ремеслами и торговлей. Иностранные купцы и дипломаты называли ее «страной городов». Внушительными были и военные силы киевских правителей.

Один из древнейших и красивейших городов Европы – стольный град Киев занимал выдающееся место среди других городских центров древнерусского государства, да и всей Восточной Европы. Киев оправдывал свое летописное название «матери городов русских». Это был экономический и политический центр Древней Руси. Исключительно благоприятное географическое и военно-стратегическое положение Киева, расположенного на высоких днепровских кручах, обеспечивало ему господство на водных путях, соединявших юг и север, и открывало доступ к Черному и Азовскому морям и таким богатым странам, как Византия, Дунайская Болгария, Крым и Хазария.

1.2.4 Выбор ориентации: Рим или Византия?

Христианизацию Киевской Руси можно  было осуществить либо с ориентацией  на Рим, либо при посредстве Византии. Надо было выбирать, и выбор этот мог осуществить только сам киевский князь как глава могущественного Древнерусского государства. Но поступить следовало так, чтобы не лишиться опоры внутри страны и избежать угрозы внешней политической зависимости. Между тем ситуация в то время была сложной (особенно международная), и сложность эта носила не столько религиозно-церковный, сколько социально-политический характер.

Рим к концу X века еще не порвал с Константинополем, и западная модификация в вероисповедном отношении мало чем отличалась от восточной. Серьезней были различия языческого характера. Римская церковь признавала богослужебным языком только латынь, тогда как константинопольская допускала возможность использования для культовых целей не только греческого языка, но и местных. Самым существенным различием был взаимоисключающий подход Рима и Константинополя к проблеме взаимоотношения церкви и государства. Папа римский требовал полного подчинения себе королей и императоров христианских государств, принимавших крещение от Рима, и тем самым возвышался над ними  не только в религиозном отношении, но и в политическом. Что же касается патриарха константинопольского, то он был всего лишь высшим церковным чиновником Византийской империи, который признавал свою полную зависимость от императорской власти и ставил церковь на службу императору. Следовательно, в случае ориентации на Рим киевский князь должен был примириться с идеей главенства папы римского и согласиться на прямую зависимость от последнего не только создавшейся церковной организации, но и самой государственной власти. Это сделало бы Киевскую Русь объектом религиозно-политической экспансии Рима – прецедентов такого рода в Х веке уже более чем достаточно. Такое положение не отвечало интересам Древнерусского государства и не могло устроить ни самого Владимира, ни его ближайшее окружение, а значит, делало нежелательным принятие христианства при посредстве римского первосвященника.

Совершенно иная ситуация складывалась в случае крещения Руси при посредстве Византии и по константинопольскому образцу. Согласно византийской традиции новообразованная церковь должна была включиться в структуру Древнерусского государства и признать власть киевского князя как богоустановленное начало, которому должны повиноваться все – в том числе и церковная иерархия. К тому же в рассматриваемое время византийский император Василий II, управлявший вместе с братом Константином IX, остро нуждался в помощи Владимира для подавления восстания своего полководца Варды Фоки. Поэтому предложение о «крещении Руси» по византийскому обряду (равно как и обещание выдать за князя сестру императоров Анну) должно было восприниматься не как оказание милости «язычнику», а как благодарность могущественному государю мощной соседней державы за оказанную им важную услугу.

Именно так Владимир это предложение  и воспринял. Когда же после подавления мятежа императоры замешкались с  выполнением условий предварительного договора, Владимир напомнил им о своей  силе и могуществе. В наказание своего союзника он захватил в 988 году византийскую крепость в Крыму Херсонес Таврический (Корсунь) и возвратил ее лишь в качестве выкупа за прибывшую из Константинополя невесту – принцессу Анну. Князь сам принимает в Корсуни христианство от византийцев и, взяв с собою византийское духовенство, возвращается в Киев с намерением обратить в новую веру своих подданных.

1.3 «Путята крестил  мечом, а Добрыня огнем»

«Повесть временных лет утверждает, что сам Владимир крестился в  захваченной им Корсуни. А в труде монаха Иакова «Память и похвала Владимиру» говорится, что город Корсунь был взят Владимиром на третий год после крещения. На этом основании многие исследователи и некоторые церковные историки считали Корсунскую версию начала христианизации Древней Руси недостоверной. Однако и сторонники и противники этой версии сходятся на том, что реальным началом «крещения Руси» следует считать не корсунское событие, то есть крещение самого князя, а обращение в новую веру киевлян, предпринятое Владимиром уже после взятия Корсуни и возвращения этого города византийцам. Не содержат древнерусские источники и сколько-нибудь детализированного описания самого процесса принятия христианства киевлянами. «Повесть временных лет» сообщает об этом моменте предельно кратко: отдав Корсунь византийцам, Владимир вернулся в Киев. И когда пришел, повелел опрокинуть идолы, - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву извозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами…Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр…Затем послал Владимир по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый или бедный, или нищий, или раб – да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы это князь наш и бояре». На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ».⁷

Еще лаконичнее описал крещение киевлян  автор «Слова о законе и благодати» митрополит Илларион: крестившись сам, Владимир «заповеда по всей земли  своей креститися <…> и все быти крестьяном, малыим и великиим, рабом и свободным, юным и старым, богатым и убогим; и не бысть ни одного же противящася благочестному его повелению, да аще кто и не любовию, но страхом повелевшего крещахуся, понеже бе благоверие его с властию сопряжено»⁸. Из этих повествований, сообщающих о далеко не однозначном отношении киевлян к намерениям и действиям своего князя, современные церковные авторы вырывают лишь фразы о том, что «с радостью пошли люди», «не бысть ни единого же противящася», и заявляют, будто крещение жителей Киева прошло при всеобщем ликовании, не вызвав ни у кого не только противодействия, но и недовольствия. Утверждения такого рода явно расходятся с исторической правдой и тем не менее они повторяются нынешними поборниками русского православия из года в год. Идеологов русской церкви заботит в данном случае не верность исторической правде, а необходимость отстоять очень важный для них тезис о богооткровенности христианства и промыслительности процесса утверждения данной религии на Руси. Отсюда их заведомая тенденциозность в освещении начального момента христианизации древнерусского общества. Им надо во что бы то ни стало представить христианство как социально нейтральную идеологию, одинаково приемлемую для всех сословий и групп Древней Руси, а утверждение этой религии в нашей стране – как чисто мистическую акцию общечеловеческого характера, в осуществлении которой будто были заинтересованы в равной мере и княжеско-боярская верхушка и широкие народные массы. Между тем стоит лишь повнимательнее вчитаться в древнерусские тексты, и картина окажется совсем не такой идиллической, какой изображают ее на страницах современных изданий русской православной церкви. Как не идеализировали авторы этих текстов процесс обращения в новую веру киевлян, они все же были вынуждены признать, что крещение жителей Киева не обошлось без угроз и принуждения со стороны княжеской власти. Нежелавшим креститься прямо заявляли, что их будут рассматривать как противников князя, а поэтому какая-то часть киевлян оказалась в водах днепровских отнюдь не по  доброй воле – «не любовию, но страхом».

Иначе и не могло быть. Как уже  отмечалось, потребность в новой  религии первоначально ощущали  лишь социальные верхи Киевской Руси. Владимиру и его ближайшему окружению  она была нужна для укрепления великокняжеской власти. Формировавшееся сословие феодалов искало в ней оправдание своего привилегированного положения в древнерусском обществе и идеологическую узду для челяди и смердов. Купцам христианизация Руси сулила расширение и укрепление торговых связей с христианскими странами. Все они получали возможность с помощью новой веры насаждать в массах дух покорности, примирять угнетенных с тяготами подневольной жизни и тем самым удерживать народные массы от активных форм социального протеста. Ради таких перспектив можно было изменить многовековой традиции, порвать с языческим прошлым, отказаться от привычных форм духовной жизни. В ином положении находились социальные низы древнего Киева. Ни смерды-крестьяне, ни ремесленники, ни бесправные холопы-рабы не получали от вводимого христианства, давно переставшего быть религией обездоленных, ничего такого, что отвечало бы их социальным потребностям. Идеология Византийской империи воспринималась народными массами Киевской Руси как что-то глубоко чуждое им, принудительно навязываемое ради прихоти власть имущих. Поэтому они принимали новую религию неохотно, по принуждению, уступая не столько уговорам, сколько угрозам. Были среди киевлян и такие, кто протестовал против крещения простейшим и доступным способом – убегал из Киева, надеясь в степной т лесной глуши сохранить прежнюю веру, близкую им, привычную и понятную. И поступали так не одни жители Киева. Судя по летописным и житейным материалам, редко где насаждение христианства обходилось без насилия и принуждения с одной стороны и сопротивления – с другой. Вот лишь несколько фактов.