Исторический анализ событий и времен начала 20-го века

     2. Специфические черты России. 

     К концу века среди образованных слоев  России росло осознание назревающего кризиса. Споры, которые велись тогда, во многом напоминали дискуссии 50-х  и 60-х годов XX в., проходившие в  исследовательских центрах ООН. Однако то время, конечно, было другим. Для царской России вряд ли можно было говорить однозначно и о железном законе спада или же об очевидности продолжения экономического бума 1909 - 1913 гг, т.е., выражаясь языком нашего поколения, о варианте теории зависимого развития или о модернизации. Россия в своем социально-экономическом развитии пыталась угнаться за временем, и никто не мог сказать, каков будет финал этой гонки - и это не просто риторическая фраза или эклектический отказ "подставиться", дав четкий определенный ответ. Это подтверждается статистическими данными. Цифры свидетельствуют, что на всем протяжении рассматриваемого периода Россия ни догоняла, ни отставала все более от своих западных соперников. Между 1861 и 1913 гг. темпы роста национального дохода на душу населения в России приблизительно соответствовали средним европейским показателям и были в два раза медленнее, чем в Германии. Российские показатели роста национального дохода были выше, чем средние показатели неевропейских стран, однако значительно ниже, чем в США и в Японии. Ожидалось дальнейшее ухудшение шансов России в этой гонке, что придавало фактору времени особую важность. В подобной ситуации также имеет значение не только матрица причин, тенденций и объективных факторов, но и фактор сознания, т.е. активный поиск альтернатив властями, силы, на которые они могли рассчитывать, задачи, которые перед ними стояли, и то, каким образом эти задачи понимались и решались.

     Для тех государственных деятелей, которые  считали необходимой "модернизацию", а революцию полностью исключали, будущее представлялось как альтернатива между быстрым экономическим развитием по германскому образцу, с тем, чтобы войти в круг ведущих индустриальных обществ, и политическим и экономическим упадком до положения Китая, т.е. общества бедности и растущих внутренних противоречий, легкой добычи для сильных иностранных империалистов. Ex post factum, когда у нас перед глазами опыт последнего поколения, такое видение альтернатив представляется не вполне адекватным, однако реалистичным. В рамках этих понятий можно рассмотреть основные аспекты российской истории.

     Чтобы правильно относиться к подобным сравнениям, важно отметить, что  Россия вступила в новый век в  то время, когда реальные капиталистические общества все меньше напоминали модель так называемого "классического капитализма" (т.е. обобщенную модель Англии 1780 - 1870 гг.). За исключением нескольких интеллектуальных звезд (чье мнение было подобно гласу вопиющего в пустыне), теория явно отставала от жизни. Понадобилось целое столетие, чтобы теоретики общественных наук осознали тот факт, что социальные черты британской "промышленной революции" больше не повторятся. Практическим политикам и экономистам понадобилось меньше времени, чтобы понять это.

     Первый проблеск нового прагматического понимания этих вопросов появился в среде правящих элит Германии, Японии и России. К тому времени обозначилась третья промежуточная группа стран, помимо удачливых "призеров" (т.е. тех стран, которые воспользовались плодами раннего развития торгового, промышленного и колониального капитализма) и прочих (часто колонизированных) народов. Эта третья группа состояла из стран, которые достигли порога широкомасштабной индустриализации несколько позднее, чем "призеры", но чья экономика не была искажена недавним иностранным завоеванием и колониализмом - прямым или косвенным.

     Этот  список возглавляли США, которые, однако, и в этой группе стран стояли явно особняком благодаря особо благоприятным  условиям. За исключением южных районов, где экономика основывалась на рабовладении и выращивании хлопка, в этой стране не было сильных и укорененных докапиталистических классов, институтов и традиций. Она была достаточно удалена от Европы, чтобы уберечься от политических противоречий и войн, и в то же время находилась достаточно близко, чтобы пользоваться ее рынками, рабочей силой и опытом. Своим "ростом" она во многом была обязана труду независимых мелких фермеров на "открытых границах" (т.е. на землях, населенных малочисленными народами, которые можно было победить, запереть в "резервациях" или истребить). Штатам также благоприятствовало ослабление британского, французского и немецкого контроля, проявившееся в схватке за мировое господство во время первой мировой войны.

     Костяк  третьей группы стран составляли Германия, Япония и Россия, причем Россия обычно стояла здесь на последнем месте по своим социоэкономическим и политическим показателям и достижениям. Несмотря на многие различия, касающиеся прошлого и настоящего этих стран, все они имели ярко выраженные сходства в правительственной политике и идеологии. Их политика и идеология определялись стремлением избежать "зависимости" (как бы мы это назвали сегодня) и "аккумуляции недостатков" путем мощного государственного вмешательства, направленного на обеспечение быстрой индустриализации. Это предполагает сильное, активное и диктаторское правительство, которое бы успешно противодействовало внешним нажимам и в то же время контролировало бы "внутренние политические проблемы", будь то социалистическая агитация, требования этнических "меньшинств" или даже реакционные выступления со стороны "правящего класса" землевладельцев. Цель была одна: прогресс, - "не мытьем, так катаньем", модернизируя армию, способствуя накоплению капитала, индустриализации, отодвигая сельское хозяйство большинства населения на вторые роли в экономике страны.

     На  протяжении трех десятилетий российское правительство упрямо следовало "германским путем". Бунге, Вышнеградский, Витте, Коковцев, сменявшие друг друга на посту министра финансов, проводили политику "направляемого" экономического развития и активного государственного вмешательства, в рамках которого центральная роль отводилась всемерной поддержке национальной промышленности. Правительственная политика способствовала извлечению высоких доходов промышленниками, сохранению низкой заработной платы рабочих и выжиманию соков из крестьянской экономики путем поддержания разрыва цен промышленного и сельского производств ради накопления городского капитала.

     Однако, несмотря на все усилия, наличие примера для подражания и амбиции, за Германией Россия угнаться не смогла. Вначале это проявилось в международных политических и финансовых конфликтах. Из ведущей мировой державы первой половины XIX в. Россия к концу века превратилась в государство второй категории. За поражением в Крымской войне 1854 - 1855 гг. последовало дипломатическое поражение от европейских государств на Берлинской конференции в 1878 г., военное поражение от Японии в 1904 г. и дипломатическое отступление под давлением Австро-Венгрии на Балканах в 1908 г. Все эти удары свидетельствовали о растущей слабости России на международной арене и ослабляли ее еще больше. В то же время жестокий экономический кризис, потрясший Россию на рубеже веков, показал, насколько неустойчивым был ее экономический рост. К внутренним проблемам России добавлялись еще социальные и этнические противоречия и революционный напор. Таким образом, в ситуации, когда нарастал политический и экономический кризис и ослаблялись позиции российского самодержавия на международной арене и внутри страны, политические проекты Витте превратить Россию во вторую Германию вряд ли были достаточно обоснованными.

     С учетом вышесказанного становится яснее  важность второй стороны дилеммы  Витте - "Германия либо Китай". Китай  того времени означал для современников угасание древнего величия, а главным образом являл собой типичный пример жертвы иностранных политических и экономических хищников, подпадая под все большую зависимость и эксплуатацию. Там действовали порочные круги обнищания масс, стремительного роста населения, превышающего наличные ресурсы, и роста "компрадорского" слоя экономических агентов западных компаний. Разделы Китая становились любимым времяпрепровождением имперских генералов и международных конференций. Чем менее походила Россия на Германию, тем образованному российскому слою того времени все реалистичнее казались сравнения с Китаем (т.е. типичной категорией стран, названных позже "развивающимися"). Россия была первой страной, в которой синдром подобных условий и проблем появился в ситуации многовековой политической независимости, успешного в прошлом соперничества с более "передовыми" западными соседями и наличия многочисленной интеллектуальной элиты, европейски образованной, обеспокоенной общественными вопросами и вовлеченной в радикальную политическую деятельность. Вот почему России суждено было стать первой "развивающейся" страной, которая начала осознавать себя в качестве таковой.

     Как это часто случается, новая драма  разыгрывалась в старых терминологических  костюмах. Кроме того, новое понимание проявлялось в основном в политических стратегиях и решениях, а не в академических трактатах. Несмотря на это, смысл этого нового понимания был ясен, а также осознавалась его новизна. Пока теория плелась где-то сзади, фактические правители России начали осознавать, что теория, основанная на "классическом капитализме", даже кое-как приспособленная к условиям России, не годится для того типа общества, которым была или становилась Россия.

     Первая  поправка к классической теории и  соответствующей государственной политике капитализма была отрефлектирована Фридрихом Листом, воплощена Бисмарком и усвоена всей "средней группой" стран капиталистического развития. Лист подверг сомнению основополагающую посылку британской, т.e. классической, политической экономии, касающуюся взаимных выгод свободной торговли. Он полагал, что необходим переходный период "протекционизма", который обеспечит "взросление" германской промышленности, прежде чем она сможет "свободно" конкурировать с британской. Таким образом, он защищал резкое государственное вмешательство в рынки и финансы. Многие российские экономисты-практики пошли по пути, предложенному Листом. Витте лично перевел книгу Листа и приказал своим чиновникам и помощникам изучить ее. Тем не менее, перенесенные на российскую почву, - говоря нашим языком, в "развивающуюся страну" - рецепты Листа не привели к тем же результатам, что в Германии. Кризис общества, как и осмысление его правительством, достигли своего апогея во время революции 1905 - 1907 гг., что отразилось в новом пакете стратегий общественной перестройки. Без него невозможно понять Россию тех дней, как и, наоборот, эта стратегия постигается только в свете опыта современных "развивающихся обществ".

     Именно  в России определилась "вторая поправка" к исходной теории "классического" капитализма, и она нашла теоретическое выражение и полигон для нового типа "революции сверху" в "столыпинских реформах". Революционная эпоха в России оказалась взаимосвязана с концептуальными революциями, принявшими как данное то, что в странах, где индустриализация проходила позднее, она не могла быть стихийной, как в Англии, что уже утверждал Лист. Однако его рецепт дополнили: протекционистское государственное вмешательство в обществе типа России могло сработать только через коренную перестройку социальной ткани. Необходима была "революция сверху", чтобы устранить препятствия, связанные с системой организации общества и государства, на пути развития капитализма. Таким образом столыпинский этап (вторая поправка к классической теории) должен был предшествовать листовскому этапу (первой поправке к классической теории), и лишь после осуществления обоих развитие страны типа России можно было направлять в русло классической теории Смита и Рикардо.

     На  этом эксперименты в российской истории не закончились. За столыпинской "революцией сверху" быстро последовала ее противоположность - в 1917 г. произошла первая "революция снизу", революция нового типа, опять-таки характерная для "развивающихся стран", которая была также замышлена и осуществлена с учетом уроков революционного опыта 1905 - 1907 гг.

     Поэтому не случайно, что, в то время как  многочисленные "западные" интеллектуальные моды приходят и уходят, аналитические  взгляды, выражающие российский опыт начала века, сохраняют удивительную стойкость, когда речь идет о вопросах "экономического роста" и о социальных группах в "развивающихся обществах", будь то крестьяне, "государственный аппарат" или интеллигенция, об элитах или революционных кадрах, об аграрной реформе, накоплении капитала или "скрытой безработице". Поэтому также слова Витте и Ленина, Столыпина и Сталина звучат и сегодня так, словно они обращены к нынешним политикам и борцам по разные стороны идеологических баррикад в "развивающихся странах" во всем мире. В значительной степени этими людьми и был представлен практически весь поныне существующий спектр альтернативных стратегий, теоретических и практических (разве что сюда стоило бы добавить Мао?).

     Итак, специфические черты России как "развивающегося общества" обусловили значительное отличие ее социальной структуры от других "догоняющих" стран в процессе индустриализации (т.е. США, Германии и Японии) и принадлежность ее к иной категории общественного развития. Виднейшие западные историки России обычно придерживаются другой точки зрения. Для Гершенкрона, самого авторитетного американского специалиста по экономической истории России (через работы которого в Гарварде будущие элиты США и узнавали о спорах российских экономистов и реформаторов начала века), "в количественном отношении различия были огромны..." однако "...основные элементы отсталой экономики в целом в России были те же в девяностых годах [XIX в.], что и в Германии в тридцатых годах" [XIX в.]). Позже работы фон Лауэ  развили однолинейную модель истории, отбрасывая не вполне логичные, но интеллектуально продуктивные искания Гершенкрона и утверждая вместо них обусловленность развития России сугубо внешними причинами. Для него Россия представляла "склон" горы, вершина которой была в Европе.

      Заключение 

     Вопросы развития России на рубеже XIX – XX веков всегда вызывали интерес как отечественных так и зарубежных историков. Попытки выделить специфические черты, определить, возможен ли был другой путь развития могучего государства, могла ли Россия выйти из «исторических бурь» начала XX века с меньшими потерями, предпринимались на протяжении всего XX века.