Истоки и смысл русского коммунизма

      Российская  империя заключает в себе очень  сложный национальный состав, она  объединяет множество народностей. Но она не может быть рассматриваема как механическая смесь народностей -она русская по своей основе и задаче в мире. В основу русской идеи легло создание русского человека, как всечеловека. И если русский империализм не будет выражением этого русского народного духа, то он начнет разлагаться и приведет к распадению России. Великая империя, верящая в свою силу и свое призвание, не может превращать своих граждан в бесправных париев, как то было у нас с евреями. Это ведет к распадению империалистического единства. Лишь свободные граждане могут быть опорой империи. Большое количество бесправных, гонимых и всячески озлобляемых, представляет опасность.

      У женщин очень слабо развито чувство  истории, их очень трудно довести  до сознания исторической задачи и исторической ценности, их взгляд на жизнь -безнадежно и безвыходно "частный". Женское частное сострадание может привести к увеличению страданий, ибо оно не видит общей перспективы человеческой жизни, целиком захвачено временно-частным.

      Такое женски-частное и женски-сострадательное отношение к жизни всегда бывает результатом решительного преобладания чувства над волей. Если бы в мире господствовало исключительно женственное начало, то истории не было бы, мир остался бы в "частном" состоянии, в "семейном" кругу. Менее всего можно было бы сказать, что такое частно-женственное отношение к жизни есть результат сильного чувства личности. Наоборот, сильное чувство личности есть в том мужественном начале, которое начало историю и хочет довести ее до конца. Все в мире совершается через истинное соотношение мужского и женского начала и взаимное их проникновение. Но в отношении к жизни русских людей есть как бы преобладание женственного, господства чувства женственного сострадания, женственных "частных" оценок, женственного отвращения к истории, к жестокости и суровости всего исторического, к холоду и огню восходящего ввысь духа.

      Главная беда России -в слабости русской  воли, в недостатке общественного  самовоспитания и самодисциплины. Русскому обществу недостает характера, способности определяться изнутри. Русского человека слишком легко заедает "среда", и он слишком подвержен эмоциональным реакциям на все внешнее.

      Наша  православная идеология самодержавия- такое же явление без государственного духа, отказ народа и общества создавать государственную жизнь. Русская душа хочет священной общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия-земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти- так характерна для русского народа и для русской истории. Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Русский народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования.

      Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность проходит через все русское бытие. Россия- самая не шовинистическая страна в мире. Русские почти стыдятся того, что они русские, им чужда национальная гордость и часто даже -увы! -чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность.

      Таков один тезис о России, который с  правом можно было высказать. Но есть и антитезис, который не менее  обоснован. Россия-самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов  национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единственный призванный. "Русское" и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Церковный национализм характерное русское явление. Им насквозь пропитано наше старообрядчество. Но тот же национализм царит и в господствующей церкви. Тот же национализм проникает и в славянофильскую идеологию, которая всегда подменяла вселенское русским. Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос племен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте. Русская религиозность - женственная религиозность, -религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемой, как теплота мистическая. В ней слабо развито личное религиозное начало, она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности. Такая религиозность отказывается от мужественного, активного духовного пути. Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт. В. В. Розанов в своем роде гениальный выразитель этой русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта. Мать-земля для русского народа есть Россия. Россия превращается в Богородицу. Россия-страна богоносная. Такая женственная, национально-стихийная религиозность должна возлагаться на мужей, которые берут на себя бремя духовной активности, несут крест, духовно предводительствуют. И русский народ в своей религиозной жизни возлагается на святых, на старцев, на мужей, в отношении к которым подобает лишь преклонение, как перед иконой. Русский народ не дерзает даже думать, что святость есть внутренний путь духа, -это было бы слишком мужественно-дерзновенно. Русский народ хочет не столько святости, подобно тому, как он хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть всего бремени. Русский народ в массе своей ленив в религиозном восхождении, его религиозность равнинная, а не горная, коллективное смирение ему легче, чем религиозный закал личности, чем жертва теплом и уютом национальной стихийной жизни. За смирение свое получает русский народ в награду этот уют и тепло коллективной жизни. Такова народная почва национализации церкви в России. В этом есть огромная примесь религиозного натурализма, предшествующего христианской религии духа, религии личности и свободы. Сама христианская любовь, которая существенно духовна и противоположна связям по плоти и крови, натурализовалась в этой религиозности, обратилась в любовь к "своему" человеку. Так крепнет религия плоти, а не духа, так охраняется твердыня религиозного материализма. На необъятной русской равнине возвышаются церкви, подымаются святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий.

      Русской душ не сидится на месте, это не мещанская душа, не местная душа. В России, в душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание неведомого града Китежа, незримого дома. Перед русской душой открываются дали, и нет очерченного горизонта перед духовными ее очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всеобщего воскресения к новой жизни. Она вечно печалиться о горе своего народа, и муки ее не знают утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни. Есть мятежность, непокорность в русской душе. Все дальше и дальше должно идти, к концу, к выходу из этого "мира", из этой земли, из всего местного, мещанского, прикрепленного. Не раз уже указывали на то, что сам русский атеизм религиозен. Героически настроенная интеллигенция шла на смерть во имя материалистических идей. Это странное противоречие будет понятно, если увидеть, что под материалистическим обличием она стремилась к абсолютному. Славянский бунт-пламенная, огненная стихия, неведомая другим расам. Россия-страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженный в материальный быт, страна обрядования, странс интеллигентщины, инертной и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими идеями.

      Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одинаковую верность взаимоисключающих  о ней тезисов? И здесь, как  и везде, в вопросе о свободе  и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности, мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий -в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество -вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри. Отсюда вечная зависимость от иногороднего. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне.

      Россия  национально самодовольная и  исключительная -означает нераскрытость, невыявленность начала мужественного, человеческого, личного рабства  у начала природно-стихийного, национально родового, традиционно-бытового. В сознании религиозном это означает абсолютизацию и обожествление телесно-относительного, довольство животной теплотой национальной плоти. В этом вечный соблазн и великая опасность России. Женственность славян делает их мистически чуткими, способными прислушиваться к внутренним голосам. Но исключительное господство женственной стихии мешает им выполнить свое призвание в мире. Для русского мессианизма нужен мужественный дух, -без него и опять будет провал в эту пленительную и затягивающую первородную стихию русской земли, которая ждет своего просветления и оформления.

      Все своеобразие славянской и русской  мистики -в искании града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия  на землю Небесного Иерусалима, в жажде всеобщего спасения и всеобщего блага, в апокалиптической настроенности. Эти апокалиптические, пророчественные ожидания находятся в противоречии с тем, что град этот- "святая Русь". Противоречие и противоборство духовной сытости и духовного голода - основное для России. Духовная сытость дается пассивный отдачей себя женственной национальной стихии. Это не есть еще насыщение Божественной пищей, это все еще натуралистическое насыщение. Духовный голод, неудовлетворенность натуралистической национальной пищей, есть знак освобождения мужественного начала личности. Так как царство Божие есть царство абсолютного и конечного, то русские легко отдают все относительное и среднее во власть царства дьявола. Черта эта очень национально-русская. Русские постоянно находятся в рабстве в среднем и в относительном и оправдывают это тем, что в окончательном и абсолютном они свободны. Тут скрыт один из глубочайших мотивов славянофильства. Славянофилы хотели оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом. Тут мы с новой стороны подходим к основным противоречиям России. Это все та же разобщенность мужественного и женственного начала в недрах русской стихии и русского духа. Русский дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественной сферой относительного и серединного, он отдается во власть внешних сил. Он хочет святости в жизни абсолютной, и только святость его пленяет, и он готов мириться с грязью и низостью в жизни относительной. Ангельская святость и зверская низость -вот вечные колебания русского народа. Образ родной земли не есть только образ матери, это также образ невесты и жены, которую человек оплодотворяет своим логосом, своим мужественным светоносным и оформляющим началом, и образ дитяти.

      Недостаток  мужественного характера и того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством, -самый  опасный недостаток русских, и русского народа и русской интеллигенции. Сама любовь русского человека к родной земле принимала форму, препятствующую развитию мужественного личного духа. Во имя этой любви, во имя припадания к лону матери отвергалось в России рыцарское начало. Русский дух был окутан плотным покровом национальной матери, он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связана с этой теплотой и влажностью, в ней много еще плоти и недостатка духа. Но плоть и кровь не наследуют вечности, и вечной может быть только Россия духа. Россия духа может быть раскрыта путем мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти. Возрождение России к новой жизни может быть связана лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей. Это-победа огня духа над влагой и теплом душевной плоти.

      Розанов не может и не хочет противостоять  наплыву и напору жизненных впечатлений, чувственных отношений. Он совершенно лишен всякой мужественности духа, всякой активной силы сопротивления стихиям ветра, всякой внутренней свободы. Пленяет в Розанове то, что в писаниях его, в своеобразной жизни его слов чувствуется как бы сама природа-мать, мать-земля и ее жизненные процессы. В Розанове так много характерно-русского, истинно русского. Он- гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он возможен только в России. В самых недрах русского характера обнаруживается вечно-бабье, не вечно-женственное, а вечно-бабье. Розанов- гениальная русская баба, мистическая баба. И это "бабье" чувствуется и в самой России. И Розанов восклицает: "Сила -вот одна красота в мире... Сила- она покоряет, перед ней падают, ей, наконец, - молятся... Молятся вообще" слабые"-"мы", вот "я" на тротуаре... Голова была ясна, а сердце билось... как у женщины. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух... Женственность Розанова, так художественно переданная, есть также женственность души русского народа. История образования русской государственности, величайшей в мире государственности, столь непостижимая в жизни без государственного Русского народа, может быть понята из этой тайны. У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет "сила", он ощущает себя розановским "я на тротуаре" в момент прохождения конницы. Сам Розанов на протяжении всей книги остается этим трепещущим "я на тротуаре". Для Розанова не только суть армии, но и суть государственной власти в том, что она "всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух... ". И он хочет показать, что весь русский народ так относится к государственной власти. Для Розанова: вся русская история есть тихая, безбурная, все русское состояние -мирное, безбурное. Русские люди-тихие. В хороших случаях и благоприятной обстановке они неодолимо вырастают в ласковых, приветных, добрых людей. Русские люди-"славные". Но с не меньшим основанием можно было бы утверждать, что русская душа- мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным. Из этой прославленной и часто фальшиво звучащей "тихости, безбурности и славности" рождается инерция, которая мила вечно-бабьему сердцу Розанова, но никогда не рождается новой, лучшей жизни. Розановское отношение к государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему.