Генеалогическая классификация языков мира

2. Самодийские  языки: ненецкий и др.

VIII. Тюркские: турецкий, азербайджанский, туркменский, узбекский, киргизский, казахский, татарский, башкирский, чувашский, якутский, тувинский, каракалпакский, карачаево-балкарский и др. Мертвые языки — орхонский, древнеуйгурский, а также языки хазар, волжских булгар, печенегов и половцев.

IX. Монгольские: монгольский, бурятский, калмыцкий и др.

X. Тунгусо-маньчжурские: эвенкийский, эвенский, нанайский, удэгейский и др., а также выходящий из употребления маньчжурский.

XI. Чукотско-камчатские: чукотский, ительменский (камчадальский), корякский и др.

XII. Эскимосско-алеутские: алеутский и ряд эскимосских.

XIII. Китайско-тибетские: китайский, бирманский, тибетский и др.

XIV. Тайские: тайский, лаосский и др.

XV. Австроазиатские: вьетнамский, кхмерский и др.

XVI. Австронезийские языки (малайско-полинезийские).

1. Индонезийские:  малайский и возникший на его  базе индонезийский, яванский и ряд других языков в Индонезии, тагальский (на Филиппинах), мальгашский (на о-ве Мадагаскар) и др.

2. Океанийские: гавайский, тайти, фиджи и др.

XVII. Конго-кордофанские  языки.

1. Языки  банту: суахили и др.

2. Бантоидные: фульбе, йоруба, ибо и др.

3. Кордофанские.

XVIII. Нило-сахарские языки (возможно, несколько семей).

XIX. Коисанские языки: готтентотский, бушменский и др.

Некоторые из перечисленных семей иногда сводят в большие единства, предположительно связанные c более отдаленным родством, например III, IV и V — в «кавказскую семью», VIII, IX и Х — в «алтайскую семью» и даже I, II, III, VI, VII, VIII, IX и Х — в «ностратическую макросемью».

Остальные языки мы объединяем по географическому  принципу, причем каждая группа охватывает по нескольку (может быть, десятки) семей.

XX. Американские индейские  (америндейские) языки.

Наиболее  известны: кечуа (в Перу, Боливии, Эквадоре), гуарани (главным образом в Парагвае); майя (в Центральной Америке), ацтекские (в Мексике), навахо, хопи и др. (в индейских резервациях США и в Канаде).

XXI. Папуасские (на о-ве Новая Гвинея).

XXII. Австралийские: аранта и многие другие.

     Наконец, ряд языков стоит в генеалогической классификации одиноко, вне семьи. В частности, в Европе таково положение баскского, мертвого этрусского; в Азии — японского, корейского, некоторых языков в России (юкагирского, нивхского, кетского) и др., а из мертвых — шумерского, эламского и ряда других.

 

3. ПРАРОДИНА ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ ПО ДАННЫМ ЯЗЫКА 

     Прародина народа — это территория, где  данный народ сформировался как  отличный от соседних. Идея прародины  является очень древней: она развивается в мифах и легендах народов, находящихся на очень ранних стадиях развития.

     Аргументы в пользу того или иного решения  вопроса о прародине индоевропейцев очень разнообразны и неоднородны. Чаще всего они основываются на анализе фактов, которые относятся к более поздней эпохе, когда индоевропейское языковое единство распалось или уменьшилось. Это, например, данные о конкретных индоевропейских языках, уже выделившихся из общеиндоевропейского, их отношениях друг к другу и к реконструируемому языку, о местоположении этих обособившихся языков, их миграциях, хронологических характеристиках, контактах с другими языками и т.п.

     На  основании аргументов подобного  типа временные рамки прародины  индоевропейцев относили к III тысячелетию  до н. э., а после открытия хеттского языка — к IV или даже V тысячелетию до н. э.

     В качестве материала, доказывающего  родство различных индоевропейских языков и их общее происхождение из единого праязыка, обычно фигурируют слова, которые обозначают растения, животных, металлы, минералы, элементы ландшафта, формы хозяйственной деятельности и социальной организации и т. п.

     Если  в определении пространственных границ древней родины индоевропейцев основную роль играют «природные указатели», то при установлении временных рамок ее существования аналогичная роль принадлежит «культурным» указателям, прежде всего тем, которые имеют отношение к прогрессу техники и форм экономики. Так, например, хронологически прародину индоевропейцев (во всяком случае, перед ее концом) иногда относят к неолитическому периоду на основании обще европейского    характера    двух  важных   терминов,  этимология   которых

вскрывает технологические мотивы называния — *aies — «медь», потом «бронза» (от индоевропейского ai — «разжигать огонь») и *akmen — «наковальня» и «камень» (от индоевропейского *ak — «острый», в связи с технологией обточки). Такого же типа аргументами считают языковые данные, относящиеся к терминам для пахоты, плуга, боевых колесниц, отдельных видов оружия, утвари и т. п.

     В целом хронологические рамки  прародины индоевропейцев определяются значительно четче, чем пространственные. Большинство специалистов согласны считать V—IV тысячелетия до н. э. тем временем, когда существовала древнейшая индоевропейская цивилизация. В отношении пространственной локализации в настоящее время целесообразно считаться с очень немногими вариантами разной значимости. Один из них рассматривает в качестве прародины индоевропейцев широкое пространство Центральной Европы — от Рейна на западе до Западной Украины, на котором в V тысячелетии до н. э. сложилась достаточно однородная неолитическая культура. Другой вариант реконструируемой прародины индоевропейцев охватывает еще более широкие пространства — от Рейна до Верхней Волги (включая даже Финляндию) — и опирается в своих заключениях практически только на археологические данные, отсылающие к концу III тысячелетия до н.э. (рис. 1.)

     Более перспективны разные варианты локализации  прародины индоевропейцев в северном Причерноморье и Приволжье («курганная», или «древнеямная», культура), где в V—IV тысячелетиях до н.э. формируется единая культура (сравним, в частности, одомашнивание лошади, употребление колесниц, мифологические представления: обожествление солнца,  бог-гро-мовик, культ коня и т. п.). Реалии материальной и культурной жизни «курганного» населения относительно полно соответствуют фрагменту индоевропейского словаря, реконструируемому для индоевропейской цивилизации этого типа. Также существенно, что позже носители этой культуры устремлялись с этой территории по разным

направлениям  — в бал-кано-дунайский ареал (в 1-й половине IV тысячелетия до н.э.) и далее в Центральную и Северную Европу, в Закавказье, Иран и Анатолию (во 2-й половине IV тысячелетия до н.э.); в Восточное Средиземноморье и, возможно, в Египет. Эта концепция, развиваемая М. Гимбутас, бесспорно, обладает рядом преимуществ перед другими точками зрения. Одно из них — в установлении связей культуры южнорусских степей V—IV тысячелетий до н.э. с культурами Балкан, Малой Азии, Закавказья.

 

Рис. 1. Историко-геогрфическая схема прародины европейцев

по данным языка.

     В последнее время новая теория прародины индоевропейцев выдвинута  Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Ивановым. Основанная прежде всего на языковых данных, она отождествляет прародину индоевропейцев с областью в пределах Восточной Анатолии, Южного Кавказа и Северной Месопотамии в V—IV тысячелетиях до н. э. Достоинство новой теории — в полноте лингвистической аргументации, при этом целый ряд языковых данных привлекается учеными впервые.

     Проблема  локализации прародины индоевропейцев по языковым данным, несмотря на гипотетичность всех предложенных до сих пор решений, является и мощным стимулом для дальнейших исследований в области индоевропеистики, в которых языковое и историческое начала взаимно проверяют и поддерживают друг друга. 
 

 

      4. ПРАРОДИНА СЛАВЯН ПО ДАННЫМ ЯЗЫКА 

     Древнерусский летописец, отметив единство происхождения  славянских народов, рассказывает об их прародине: он сообщает легенду о том, что в давние времена единый славянский народ жил по берегам Дуная, где ныне Венгрия и Болгария, а затем разные группы этого народа расселились на новых землях, назвавшись по-разному. Так древнерусские историки XI—XII вв. решали проблему прародины славян.

     Научное решение этой проблемы не может опираться  на древние легенды. Народ, или этнос, осознает свое своеобразие прежде всего потому, что замечает своеобразие своего языка. Но отличается он от других народов еще и физическими (расовыми) и культурно-этнографическими признаками: обычаями и обрядами, особенностями быта, одежды, домостроительства и т. д. А формирование народа — это не только формирование его языка, но и свойственных ему культурно-этнографических признаков.

     Между тем установлено, что история  языка и история этноса не совпадают. Язык современных венгров, например, ближайше родствен языкам ханты и манси, живущих к востоку от Урала (в Ханты-Мансийском автономном округе в Тюменской области); и объясняется это тем, что племена угров (языковых предков современных венгров) пришли в IX в. на средний Дунай из-за Урала. Но физический облик и этнографические особенности венгров не имеют прямого отношения к культуре тех угорских племен, которые ушли с берегов Оби более тысячи лет назад, ибо племена эти растворились среди коренных жителей (автохтонов) Дуная, передав им свой язык и усвоив их культуру.

     Когда современные археологические исследования обнаруживают, что в том или ином районе Европы за тысячи лет не происходило существенных перемещений населения и культурно-этнографические признаки современных жителей исследуемого района — результат развития культуры автохтонов, это не означает, что и язык автохтонов был тем же, что и язык современного населения   этого района.  Вот почему   при строго научном

подходе к проблеме образования современных народов история языка оказывается не равнозначной истории сложения физических и культурно-этнографических особенностей носителей этого языка. Соответственно и проблема прародины должна решаться отдельно для языка и для других особенностей его носителей.

     Сравнительно-историческое  языкознание XIX в., установив факт происхождения славянских языков из единого источника — праславянского языка, выдвинуло проблему славянской прародины как историко-языковую. Праславянский язык должен был оформиться в зоне соприкосновения с балтийскими языками, иранскими, а также германскими, с которыми его объединяют очень древние общие особенности в словаре и в грамматике.

     Географические  выводы в этом случае были очень общими, поскольку точное расположение балтов и германцев в период формирования праславянского языка (II—1 тысячелетия до н. э.) не было определено, и лишь в отношении древних иранцев было известно, что они жили в то время вдоль северного побережья Черного моря (к ним относились скифы и сменившие их позднее сарматы). Славянская прародина определялась в этом случае где-то к северу или северо-западу от северного Причерноморья.

     На  рубеже XIX—XX вв. в разработке проблемы прародины славян особое внимание было уделено ботанической терминологии. Было замечено, что названия деревьев, произрастающих в умеренном поясе Центральной и Восточной Европы, являются общеславянскими (береза, верба, дуб, ель, липа, ольха, сосна, ясень), следовательно, они существовали в праславянском языке до его распада. Названия же деревьев, не растущих восточнее бассейнов Вислы и Днестра, в славянских языках являются заимствованными из западных европейских языков (бук, тис и др.). Отсюда был сделан вывод, что в эпоху своего единства праславяне не были знакомы с этими деревьями: основная часть их прародины находилась к востоку от границы  распространения дикорастущего бука и охватывала лесные районы, изобиловавшие озерами и болотами; терминология именно такой географической

среды является также общеславянской.

     В то же время слова, обозначающие особенности морской среды, в разных славянских языках формировались самостоятельно, т. е. после того, как отдельные группы распавшегося праславянского объединения вышли к морю.

     В начале XX в. было понято, что общеславянские названия объектов окружающей природы не могут характеризовать весь более чем тысячелетний период развития праславянского языка, а отражают лишь географическую среду, в которой праславяне находились накануне распада. Учитывая это, А. А. Шахматов (см. А. А. Шахматов} развивал идею двух славянских прародин: района, в пределах которого праславянский язык сложился («первая прародина»), и района, который праславянские племена занимали накануне расселения по Центральной и Восточной Европе («вторая прародина») и который, по его мнению, находился в бассейне Вислы.