Демократия и тоталитаризм: некоторые итоги XX века

Теперь  ясно, что перед Октябрьской революцией, кроме аграрного, стоял вопрос и  о национально-государственном устройстве. Но большевизм эту проблему не решил. Более того, были воспроизведены многие черты самодержавно-имперского подхода  к нациям. Стояла грозная задача покончить с худшими чертами прежнего государственного аппарата. Однако социализм (или коммунизм) в России воспроизвел все худшие черты старого чиновничьего аппарата, помножив их на тупость, жестокость отсталых слоев народа и на большевистский, якобинско-плебейский экстремизм. Наконец, революции предстояло создать элементарные цивилизованные условия хозяйствования. Но вместо них для «догоняющего» развития экономики и культуры по типу западных стран мы создали систему, которая противостоит современному экономическому и культурному развитию.

Один  из главных уроков для нас состоит  в том, чтобы осознать пагубность смешения демократизма и популизма. Демократия вырабатывается опытом всех передовых народов мира, развитием  массы народа. Это тем более  надо подчеркнуть, что сегодня мы встречаемся с попытками апеллировать именно к этому «нутряному» демократизму масс, неразвитому, невыделанному опытом мирового освободительного движения. Популярность Жириновского — не случайность, а симптом возможности беды.

По сути, демократизм — это такое отражение  интересов масс и народов, наций, которое учитывает как условия  развития страны, так и основные вехи мирового исторического пути. Большевизм, ориентировавшийся на плебейскую демократию, на плебейский якобизм, отразил  специфически российское недоверие  к европейским политическим и  экономическим формам. Если его основатели еще знали о европейском опыте, хотя и не могли оценить его  по достоинству, то для их последователей проблема усвоения мирового политического  опыта практически не стояла. Постановка ее была для них возвратом к  «капитализму». Нельзя, однако, безнаказанно терять основные завоевания европейской  и мировой освободительно-демократической  мысли, чтобы снова изобретать велосипед. Движение методом «тыка», собственных  проб и ошибок обернулось гигантскими  жертвами и потерями.

Если  говорить о проблемах современной  демократии, то острейшая из них  сводится к поиску ответов на новые  вызовы жизни. Это тем более существенно, что волна демократии, поднявшаяся  в августе 1991 года, неизбежно потянет  наше общество к «задней» европейской  истории, к давно пройденным этапам. Любая современная демократическая  партия должна помнить, что действует  в стране, в которой народ еще  не освоил азов демократического, цивилизованного развития. Осваивать их, ориентируясь на современную перспективу, пожалуй, самое трудное, но и самое нужное. Это проявляется уже в отношении рынка, где конкурируют точки зрения рынка начала XIX—конца XX века, а также «дикого» и цивилизованного предпринимательства.

Сегодня мало скорректировать старые воззрения  с поправкой и пользу реализма и демократии. Сегодня перед нами стоит проблема выработки концепции  новой современной демократии, если угодно, экосоциальной. Конечно, у общества слишком много неотложных задач: бушуют национальные страсти, не обеспечены элементарные потребности людей, разрушены  экономические связи, как в эпоху  гражданской войны. Но, решив эти  задачи, мы вновь очутимся перед  вопросом: что делать дальше, куда и  как двигаться? Индустриальное развитие настолько усложнило экологические  условия нашего бытия, что неотложной мерой должно быть изменение технологии производства. Оно в настоящем  своем виде губит нас как общество, грозит вырождением народам и  нациям. Демократия не может серьезно не считаться с этой опасностью. Не менее трудной представляется проблема преодоления векового барьера  между интеллигенцией и народом, когда народ находился вне  мысли, а мысли были вне народа. Демократия — лишь тогда демократия, когда она освещена светом мысли, знаний.

Это все  проблемы нормального существования  любого общества. Трудность заключается  в том, что мы живем в преддверии третьего тысячелетия и поэтому  не можем решать стоящие перед  нами проблемы способами, какими пользовались в течение, скажем, XVII—XIX веков, В  этом смысле современной демократии в России нужно вобрать в себя европейский и мировой опыт, плюс учесть в своей доктрине все парадигмы  и тупики отечественного исторического  развития.

И все  же что такое современная демократия? Не вдаваясь с подробности, можно  назвать такие ее характерные  черты, как экологизм, феминизм, социальное партнерство (отсутствие фатально предопределенного  антагонизма между трудом и капиталом). Для того чтобы эти параметры  реализовать, нужны определенные предпосылки: состояние производительных сил, уровень  общей культуры, уровень демократичности  менталитета общества и другие. В  связи с этим правомерно спросить: реально ли ориентироваться на высокие результаты мирового развития демократии, то есть можно ли построить современную демократию в нашем обществе, есть ли в нем уже сегодня предпосылки для этого? Короче, нет ли тут того самого разрыва, о котором шла речь?

Пожалуй, главной составляющей наших сегодняшних  трудностей является соотношение современности  и наших российских условий. В  истории русской политической мысли  проблема использования мирового, прежде всего западноевропейского опыта  стояла всегда остро. Грубоватый и, тем  не менее, гениальный Чернышевский, убежденный реалист, утверждал, что нужно получать современные европейские проблемы для того, чтобы правильно решать вопросы, чтобы не ехать из Москвы в Рязань через Петербург. Другими  словами, нам нужна демократия, которая  полностью основывается на почве  российской действительности. Но чтобы  не быть слепой, ограниченной, провинциальной, она должна иметь идеалы и разрабатывать  теорию демократии, учитывающей опыт всемирной истории. Надо видеть наши проблемы во всемирно-исторической перспективе. Иначе мы будем и решать их чисто  по-российски, отсталыми способами.

Августовский  путч 1991 года стал уже действительным подведением черты. У А. Ахматовой  есть слова: «Когда погребают эпоху, надгробный псалом не звучит». Вот это  самое погребение эпохи сейчас и  происходит. Рушится система тоталитаризма, одна из самых античеловечных, которые  знала история ХХ века. А что  было непосредственно до событий, начавшихся 19 августа? И какая новая эпоха  наступает с этого рубежа, какие  альтернативы, какие противоречия связаны  с новой эпохой? Путчем завершился тот финальный период перестройки, который условно можно назвать  эпохой разрушения или разложения тоталитаризма.

Говоря  об этом периоде необходимо выделить с одной стороны объективные  задачи, которые стояли перед демократией, а с другой как эти задачи были решены и что, собственно, из этого  вытекает для сегодняшнего дня. Такой  суммой объективных задач являлся  демонтаж (не реформирование) основных структур тоталитаризма, прежде всего  КПСС. Это, конечно, была и ликвидация особой роли репрессивных органов, неподконтрольных обществу, стоящих над ним, включая  КГБ, армию, МВД, и т. д.

Несомненной задачей являлась и ликвидация унитарного, или псев-дофедеративного государства. Перечисленные задачи решались в  поле мощной электрической дуги между, условно говоря, демократией и  КПСС. Эти понятия используются сугубо условно, скорее символически, чем социологически, поскольку ясно, что и внутри КПСС были силы, которые в последние  годы работали на демонтаж тоталитарных структур. Под названием «КПСС» обычно имеется в виду организация, которая  использовалась для консервации  тоталитаризма, а не вся совокупность людей, состоявших в ней. И слово  «Демократия» в нашей стране, по крайней мере до сего дня, не имеет  никакого смысла, в том числе никакого западного смысла, кроме как символическое  обозначение антитоталитарного  консенсуса. Демократии в европейском  значении, включающей уходящий корнями  в гражданское общество плюрализм  политических сил, конкуренцию программ, гарантированность прав и свобод, защищенность оппозиции и т. д. у  нас не было и нет! Существовали антитоталитарный консенсус, который мы обозначили как  демократия, сила, которую мы условно  назовем «КПСС», имея в виду организацию  и ее руководство, а также тот  черносотенный демократизм, который  подпитывал отчасти антидемократическую  роль этой партии, отчасти еще более  правые националистически-популистские течения.

Эта очень  мучительная для общества дуга напряженности  порождала массу коллизий, особенно при проведении реформы. Но в ней  виделись и определенные перспективы, определенные альтернативы, которые  могли быть плодотворными для  развития нашей страны. Ни КПСС, ни то, что мы назвали демократией, конкретно, сознательно не стремились реализовать  эти возможности, не «работали» на эти  альтернативы. Последние объективно вытекали из самого факта возникновения  между указанными силами конфликта  дуги очень высокого напряжения.

Доктор  философских наук Б. Г. Капустин высказал предположение, что этот спектр альтернатив, эта сумма возможностей фокусировались вокруг двух основных вопросов. Первый — о том, к какому рынку мы переходим? Здесь реальная альтернатива связана  не с понятием «социалистический  рынок», а с тем, являются ли смыслом  перехода к рынку демонополизация, создание открыто конкурентного  рынка или же это переход к  монополистически-бюрократическому рынку, то есть: либо демонополизация — цель, а приватизация — средство ее достижения, либо главное – приватизация, а демонополизация допускается лишь постольку, поскольку она выгодна для формирующейся бюромонополистической структуры.

Второй  вопрос, наиболее важный: может ли в  противостоянии демократии и КПСС формироваться  гражданское общество? Иными словами, придем ли мы к реальной политической демократии одновременно с формированием  гражданского общества, или осуществим скачок к политической демократии, в чем-то декларированной, на базе деструктурированного общества, которое было порождено  тоталитаризмом.

Борьба  вокруг этих проблем происходила  в период эрозии и разложения тоталитарной системы. После ее краха реально  начался посттоталитарный этап, который, если слово «демократия» понимать в  западном смысле, нельзя назвать однозначно демократическим. Разгромив путчистов, демократия выиграла архиважный бой, без  которого никакое дальнейшее движение к демократии было бы вообще невозможно. Но сказать, что у нас победила демократия как политическая система, как определенная система взаимодействия общественных сил, крайне преждевременно.

Что, собственно, является нашей приоритетной целью: демократия или рынок? В западной политологии утвердилась мысль: демократии без рынка не бывает! Невозможно строить демократию не строя  рынок, а строить, рынок, не строя  демократию, вполне можно. Если формируется  рынок бюрократическо-монополистического тина, как во многих странах «третьего  мира», то в этом случае он и предпосылок  для демократии не создает. Поэтому  было бы в высшей мере опасным, если бы в сознании нашего общества формирование рынка представилось как ключевая, приоритетная задача, в отношении  которой все остальное является чем-то подчиненным и производным.

Ни о  какой «левизне» в старом, коммунистическом смысле слова речи быть не может. В  действительности была крайняя «правизна», если говорить общепринятым языком. Роль левых сил должна быть ролью корректирующей. Это должка быть функциональная позиция, а не защита своих положений, однозначно противопоставленных тому, что стремится  реализовать возникшая посттоталитарная власть. Поле такой деятельности есть, и оно достаточно широкое. К примеру, каково должно быть отношение левых демократов к ущемлению законодательной власти под предлогом повышения эффективности власти исполнительной вместо их параллельного совершенствования как единственно возможного способа формирования реальной демократии? Как относиться к тому, что по-прежнему в тумане перспективы образования независимой судебной власти и, более того, есть немало признаков торжества «революционной целесообразности» над правом? Что, скажем, представляет «полная от законодательства свобода» действия В. В. Путина? Понятно, когда это необходимо для демонтажа старых структур и проведения конкретных реформ, но вызывает вопросы неопределенность их правового статуса и полномочий, не говоря уже о том, что должны быть ясны правовые критерии для выбора тех областей, куда назначаются представители российского Президента. Видимо, левые силы должны были как-то реагировать на все эти (и другие) проблемы. Здесь и должна проявляться их корректирующая функциональная роль в процессе становления нашей демократии.

История показывает, что современная демократия не может быть демократией одного класса, плебейской или пролетарской, научный социализм вырастает  не из классовой борьбы пролетариата, а из общих тенденций социального  и научного прогресса, из логики развития и взаимоотношений всех классов  и социальных групп. Пролетариат, противопоставляя себя всем другим общественным слоям, не может породить социализм, демократию. Слишком долго мы полагали, что  высшее достижение общественной мысли  — в классовом понимании демократии. Считалось, что нет демократии вообще, а есть демократия определенного  класса: рабовладельцев, буржуазии, пролетариата. Высшая форма демократии — «демократия  для трудящихся». В постановке вопроса  «демократия для кого?» содержится идея избранности, привилегированности  каких-то социальных групп, что противоречит, самой сути демократии как равных возможностей для всех. Формула «демократия  для кого?» превращается на практике в «демократию ни для кого». Сегодня  уже очевидно, что подлинная демократия универсальна. Она для всех.

Вот почему встала так остро проблема перехода от недемократии к демократии, от тоталитаризма  к демократии. Трудность состоит  в том, что тоталитарные и демократические силы, тоталитарное мышление и демократическое — несовместимы. Они не могут бесконфликтно сосуществовать в рамках одной общественно-политической формации. Их отношение друг к другу — это всегда конфронтация. Но проблема и состоит в том, как демократам преодолеть тоталитаризм, не переставая быть демократами.

Демократия  стремится устранить тоталитаризм, но поскольку в условиях тоталитарной системы ненасильственные, демократические  способы борьбы кажутся невозможными, возникает непростая альтернатива: либо откладывать победу над тоталитаризмом на далекие времена, либо не ограничиваться только демократическими методами борьбы.

В чем  состояла суть периода, предшествовавшего  путчу? В чем заключалась тогда  задача демократических сил? Были поставлены конкретные цели: в переходе от номенклатурно-бюрократического тоталитаризма к демократии. В  области экономики — плюрализм  собственности, рынок: не монополистический, не мафиозный, не коррупционный. В политике – демонополизация политической жизни, демонтаж КПСС — стержня прежней  тоталитарной структуры, деидеологизация, департизация, национализация имущества  КПСС, размежевание в КПСС и формирование на этой основе нескольких новых партий.

Однако  скоро стало очевидным, что невозможно разбить тоталитаризм, тоталитарную систему, возможно осуществить ее демонтаж только чисто демократическими способами  и методами. Политическое насилие, организация  народа, поощрение и поддержка  забастовочного движения были необходимостью, постоянно выходившей за рамки только парламентарных норм. Главным противником  и оппонентом были тоталитарные структуры  КПСС и связанные с ним государственные  структуры.