Специфика соотношения морали и права в юридической деятельности

     Объём и конкретное содержание законов у разных авторов не совпадали полностью. При этом большинством авторов естественный закон трактовался, как правило, утилитарно, он содержал в себе обязательный минимум нравственных правил, необходимый для существования общества – самосохранения индивида и сохранения человечества. Указывалось также, что и сама добродетель полезна.

      У Гроция есть любопытное замечание, которое имеет, по-видимому, двоякий смысл. Он указывал, что распространение термина «естественное право» на то, что разум признает достойным или наилучшим, хотя и не обязательным, является злоупотреблением этим понятием. Здесь важно не только признание обязательности характерным признаком закона, но и отделение от обязательного минимума, требуемого законом, от того, что представляется «достойным или наилучшим».

     В отличие от естественного закона, предусматривающего обязательный минимум моральных (нравственных) велений, установленный Богом христианский закон,  по мнению Гроция, содержит требования высшей нравственности. Он дан в Откровении с тем, чтобы сделать «эти начала более доступными, даже для людей со слабыми умственными способностями». Об этом же писал Локк: собственно божественный закон морали «установлен для человеческих действий богом и … бывает обнародован людям … голосом откровения». Важнейшее этическое значение данного закона состоит в том, что «этот закон есть единственный подлинный пробный камень строгой нравственности». Монтескьё также выделял божественный закон, постановления которого относятся к высшему, единому для всех и неименному благу.

     Естественный и божественный законы не пересекаются друг с другом. Естественный закон определяет минимум нравственности, божественный – максимум. Естественный закон не вмешивается в вопросы веры и высшей морали. В свою очередь, божественный закон не может разрешить то, что запрещает естественный закон, но зато может содержать дополнительные, более высокие требования к поведению человека, вплоть до самопожертвования.

     Веления христианской морали, требующие высшей нравственности, также как и веления естественного закона, не обеспечены принудительной силой государства. Но если естественный закон оказывается целиком и полностью (с большей конкретизацией и т.д.) воплощённым в законах гражданских (позитивном праве), и получает гарантии исполнения от государства, то этого нельзя сказать о законах божественных.

     Итак, естественный закон и божественный писаный закон признавались моральными законами неодинакового происхождения (природа человека и его разум или божественное Откровение), разного уровня (необходимый житейский уровень или высшие моральные требования), формальной выраженности (неписаный естественный или писаный божественный) и нацеленности (достижение мирного и безопасного существования или стремление к высшему благу). Конкуренция между христианской  моралью и естественным законом разрешилась разграничением сфер влияния. Задачей естественного закона объявлено обеспечение нормальной жизни на земле, а за моральным законом, который по инерции всё ещё сохраняет религиозную оболочку оставлено достижение высшего блага. Две нормативные системы не конкурируют, а взаимодополняют друг другом притом, что их границы не могут быть нарушены. Веления и естественного закона и закона морального (христианского) не могут быть взаимно отвергнуты.

     В то же время обе нормативные системы, и естественный закон и нравственные божественные законы, обращены к совести человека и не обеспечены принудительной силой. Естественный закон может приобрести обязательную силу только став законом гражданским (будучи выражен, оформлен как гражданский закон). И здесь следует отметить, что естественный и позитивный законы отнюдь не противопоставлялись другу. Скорее наоборот. Наиболее активно отстаивал содержательное единство естественного и гражданского законов Томас Гоббс. Он указывал, что естественный и гражданский законы не различаются по содержанию. По его мнению «естественный и гражданский законы совпадают по содержанию и имеют одинаковый объем», это «различные части закона, из которых одна (писаная часть) называется гражданским, другая (неписаная) – естественным». «Ведь закон природы хотя и отличается от гражданского в том, что касается воли, но в том, что касается действий, совпадает с гражданским». Гражданский закон – это «писаный» и более конкретный естественный закон. «Ведь когда государственный строй установлен, то даже естественные законы становятся частью законов государственных».

     Гражданские законы не могут нарушить велений естественного закона. Гоббс указывал: «То, что запрещается божеским  законом, не может быть позволено гражданским законом, но и то, что повелевает божеский закон, не может быть запрещено гражданским законом». По другому решался вопрос о соотношении гражданских законов и естественного права. Гражданские законы могут сами ограничить естественную свободу (естественное право). «Ведь низшие законы могут ограничить свободу, не оговоренную в высших, хотя и не могут расширить ее». Право же есть естественная свобода, не установленная законами, а оговоренная в них».

     Именно веления позитивного закона становятся единственным действительным критерием не только правомерности и неправомерности поведения, но и его справедливости. Но, если «…в естественном состоянии и справедливое и несправедливое следует оценивать не по действиям, но исходя из мыслей и совести действующих», то в гражданском состоянии рассматриваются как справедливые или несправедливые внешние действия человека «в зависимости от обстоятельств и требований гражданского закона». По мнению Гоббса, только в государстве существует общая мера для добродетелей и пороков. И такой мерой могут, поэтому служить лишь законы каждого государства. В итоге оказывается, что «закон есть совесть государства, следовать руководству коего он признал для себя обязательным. Иначе различие, существующее между совестью отдельных людей, которая является лишь личным мнением, должно было бы внести смуту в государство, и всякий стал бы повиноваться верховной власти лишь постольку, поскольку ее повеления встречали бы его личное одобрение». Свобода судить о том, какие действия хороши или дурны, существует лишь в «условиях естественного состояния, когда нет гражданских законов, а при наличии гражданского правления – в таких случаях, которые не определены законом».

    Гоббс, в конечном счете, фактически отказал морали в праве на самостоятельное существование. Мораль, во-первых, была сведена к естественному закону. Во-вторых, он свёл естественный закон к позитивному, привязав тем самым мораль к позитивному закону. Само общество никоим образом не может определять для себя правила морали. Следует обратить внимание также на то, что, в отличие от Гроция или Локка Гоббс, как несколько позже и Спиноза, свёл писаный божественное право (данное в Откровении) к закону, данному еврейскому народу и государству Израиль. Ни Гоббс, ни Спиноза не рассматривали библейские законы в качестве норм высшей нравственности обязательных для всех.

Спиноза также решительно разорвал с религиозным (божественным обоснованием) морали. У  него божественный писаный закон, как  и у Гоббса, относится к одному лишь народу, но основан он не на воле Бога, а на договоре, обязательстве. Однако естественный закон Спинозы  не сводится к элементарному удовлетворению инстинкта самосохранения в общении  с себе подобными. Спиноза попытался  вывести высший нравственный закон, не прибегая к религии. Его естественный закон (отнесённый им к человеческому  праву) сам, без всякой религии, содержит нормы высшей (истинной) морали. Естественный закон «имеет целью только высшее благо, т.е. истинное познание Бога (Бог, природа, субстанция – одно и то же в философии Спинозы) и любовь к нему». Этот закон не утилитарен, он весь заключается в заповеди «делать  добро и отыскивать его с точки  зрения добра, а не поскольку оно  противоположно злу, т.е. отыскивать добро  из любви к добру, а не из боязни перед злом».  А «высшая награда  за божественный закон есть сам закон, именно: познание Бога и совершенно свободная, постоянная и от всего сердца любовь к нему; наказание же состоит в лишении этого блага, в плотском рабстве или в душевном непостоянстве и колебании». Спиноза стремился утвердить приоритетность моральной философии и моральных законов при одновременном признании объективной природы индивидуализма и эгоизма. Именно разум у него выступает как основание высшей морали, а плотская природа человека – как основание эгоизма, и в частности, стремления к самосохранению. Природный эгоизм сам по себе не аморален, он лишь может быть недостаточно разумен. Недостаточность знания приводит к тому, что человек руководствуется лишь первым, природным (плотским) уровнем детерминации своего поведения.

    Позицию Гоббса нельзя целиком свести к позитивистскому истолкованию права в духе юридического позитивизма. Естественный закон, как бы он не был сам по себе недостаточен, представляет собой первичный безусловный критерий нашего поведения. Однако, проявляется это свойство естественного закона лишь постольку, поскольку безмолвствует закон гражданский. Так Гоббс писал, что поскольку и гражданские законы не могут «перечислить все общие правила, на основе которых можно было бы решать все будущие тяжбы, число которых почти бесконечно, то, очевидно, что во всех случаях, упущенных писаными законами, нужно следовать закону естественной справедливости, который требует воздавать равным равное, и таково же требование гражданского закона, который налагает наказание на тех, кто сознательно и добровольно нарушил своими действиями закон естественный».

    Опасность сведения всего права (закона) к позитивному праву, пусть даже и совпадающему (теоретически) с естественным правом (законом), видел Локк, который, вопреки этатизму Гоббса, развивал своё учение на либеральной платформе. Локк попытался избежать субъективизации нравственных правил, с одной стороны, и сведения их к велениям государства – с другой. В итоге, чтобы утвердить объективную природу нравственности, ему пришлось провозгласить её источником волю Бога: «некоторые нравственные правила могут получать от человечества лишь самое общее одобрение, без знания или принятия истинной основы нравственности, а ею может быть только воля и закон божества…» . Но некоторый, чуть больший, чем у Гоббса или у Спинозы и др., крен в сторону божественного обоснования естественного закона в философии Локка – не  главное в его системе. В «Опыте о человеческом разумении» Локк выделяет: «1) законы божественные; 2) законы гражданские; 3) законы общественного мнения, или доброго имени, если можно их так назвать. Обращаясь к первому роду законов, люди судят о том, являются ли их действия грехом или исполнением долга; обращаясь ко второму роду законов – преступны они или безвредны; обращаясь к третьему роду законов – являются ли они добродетелями или пороками».

Считается, писал Локк, что «добродетель»  и «порок» – это слова, обозначающие действия, по самой своей природе  правильные или неправильные». И  в той мере, в какой эти слова  действительно так употребляются, т.е. обозначают действия по природе  правильное и неправильное, они совпадают  божественным (естественным) законом.

На практике, однако, «мерилом того, что везде  называется и считается добродетелью и пороком, являются те одобрение  или нерасположение, восхваление  или порицание, которые по скрытому и молчаливому согласию устанавливаются  в различных человеческих обществах, племенах и компаниях и благодаря  которым различные действия приобретают  хорошую или дурную славу сообразно  суждениям, принципам или обычаям  данной местности. Хотя люди, соединяясь в политические общества, отказываются в пользу государства от права  распоряжаться всею своею силою, так что не могут пользоваться ею против своих сограждан больше, чем позволяет закон страны, однако они все же сохраняют право  быть хорошего или плохого мнения о действиях людей, среди которых  живут и с которыми общаются, одобрять или не одобрять эти действия. В  силу этого одобрения или неприязни  они и устанавливают между  собой то, что они намерены называть добродетелью и пороком».

    В отличие от Гоббса, у которого нормы справедливости и морали фактически оказываются производными от государства, Локк сохраняет за самим обществом возможность определять для себя, что считать добродетелью, а что – пороком. Есть законность, а есть добродетель и порок, первое устанавливает государство (ему переходит это право), второе остаётся у людей.

    Весьма любопытна и позиция Монтескьё, который полагал, что в интересах сохранения добрых нравов в обществе «можно применять принципы гражданского права, видоизменяя при этом принципы естественного права», «должно следовать гражданскому закону, который разрешает, а не закону религии, который воспрещает».

    Руссо, в свою очередь, выделив четыре рода законов, также  указывал что «наиболее важный из всех» родов закона – «нравы, обычаи и, особенно, мнение общественное». Однако этатистская составляющая его теории (демократический абсолютизм) настолько сильна, что вряд ли можно говорить о какой-либо самостоятельной роли нравов, обычаев и общественного мнения самих по себе, без их выражения в актах общей воли. Если общая воля (решения которой приравниваются фактически к естественным законам) не может ошибаться, то какое значение в таком случае могут иметь нравы и обычаи? Весьма показательный ответ на этот вопрос дала якобинская диктатура, лидеры которой, как известно, были увлечены идеями Руссо. 

     Право, возникающее на определенном этапе  исторического развития, как регулятор  человеческого поведения, как бы «вырастает» из норм нравственности. Более того, на разных этапах своего развития правовые регуляторы почти сливались с моральными. И продолжалось это в течение довольно длительного периода. Только со временем право оформилось в законодательство и писаную судебную практику. Иными словами, право заключает в себе элемент нравственности, морали. 
 

     Связь права и морали - процесс, характеризующийся  многообразием проявлений: во-первых, единством и общностью; во-вторых, различием; в-третьих, взаимодействием и взаимообогащением. 

Глава II. Специфика соотношения морали и права в юридической деятельности.

     В каждой области человеческой деятельности большое место отводится моральным аспектам, однако, они особенно важны в профессиональной деятельности юриста, связанной с судьбой, здоровьем, честью и достоинством человека. От моральных качеств юриста-специалиста (честности, неподкупности, верности духу и букве закона, соблюдения равенства всех перед законом) зависит судьба другого человека - его клиента, подследственного, подсудимого. Поэтому каждый человек, решивший стать юристом-профессионалом должен четко осознать ту сумму профессионально-этических требований, которая предъявляется к нему обществом. Эта сумма этических требований входит в понятие "этическая культура юриста", которая составляет основу, стержень правовой этики.