Введение.

     Проблема  взаимосвязи сфер духовной жизнедеятельности  общества и, в частности, единства и  различия права и морали, - одна из самых актуальных и широко обсуждаемых в наши дни на страницах общественно-политических и юридических изданий. Такой интерес далеко не случаен. Сегодняшнее российское общество только начинает выходить из того глубокого кризиса в котором оно оказалось в 90-е годы ХХ века. Криминализация экономики, коррупция в структурах власти, утрата подлинно культурных традиций - вот далеко не полный перечень реалий сегодняшнего дня. Среди наиболее острых - проблемы соотношения духовности и правопорядка права и морали. 

     Глава 1.Мораль и право в истории философской мысли. 

     Особое  место в формировании духовного  мира личности, ее сознания и культуры принадлежит праву и морали, которые  являются важнейшими социальными регуляторами, включенными в систему общественных отношений, целенаправленно воздействующими на их развитие и совершенствование и тем самым на преобразование сознания личности.

     И это не случайно: право и мораль - важнейшие элементы человеческой культуры, всегда выступающие в тесном взаимодействии, характер которого определяется конкретно-историческими условиями и социально-классовой структурой общества. Такое взаимодействие объективно обусловлено, так как генезис и реальное бытие права и морали определяются едиными связями общественных отношений, в которых развертываются сложные и подчас противоречивые связи данных социальных регуляторов. Критериями моральных норм и оценок и убеждений в обществе выступают добро, честность, благородство, порядочность, совесть. С таких позиций дается моральная интерпретация и оценка всех общественных отношений, поступков и действий людей.

     Право - совокупность общеобязательных государственных  предписаний и  принципов, выражающих общую (согласованную) волю различных групп  людей в обществе, выступающих мерой (регулятором) свободы и ответственности  их поступков и  действий.

     Таким образом, право - это явление не только политико-юридическое, но и социально-этическое.

     Правовая  жизнь гражданского общества не может развиваться вне моральных категорий гуманизма, справедливости, совести и чести, добра и человеческого достоинства, свободы и ответственности. Органическая связь нравственных идеалов и принципов, воплощающихся в реальные правовые связи и отношения, - свидетельство повышения моральной ценности права. Нравственное измерение права - неотъемлемое условие его дальнейшего развития и совершенствования, условие его личностной гуманистической ориентации. Возрастание нравственных начал права - одно из проявлений социального духовного прогресса, который невозможен без упрочения этических аспектов общественных отношений.

     Соотношение права и нравственности издавна  занимало умы многих мыслителей, данная проблема была объектом многочисленных философских, правовых, социологических  исследований.

     Вопрос  о взаимосвязи морали и закона получил определенное, освещение  уже во многих трудах философов древности (Сократ, Платон, Аристотель), которые, разрабатывая правовую идеологию,  пытались связать этику с  законодательством.  Например, римскими  юристами  был  сформулирован  постулат, гласящий: «Право рекомендует то, что одобрено обычаем», т.е. продиктовано нравственностью. Применительно к закону это как раз и означает, что запрет того или иного поступка должен естественным образом вытекать из моральной его оценки.

     Кроме того, непосредственное влияние этического начала на уголовное право римские  юристы выразили четкой формулой: «обычай  есть лучший толкователь закона». Примечательно, что в латинском языке - языке  Древнего Рима - слова «закон» (jus) и «справедливость» (justitia) - одного корня и что вообще сам термин «юстиция», охватывающий всю систему права, являет собой воплощение одного из важнейших нравственных принципов - принцип «справедливости».¹

     В Средние века феодальное право провозглашалось  свободным от морали, поскольку последняя  рассматривалась как врожденная, независимая от условий человеческого  бытия.

     В Новое время мораль неразрывно связывалась  с правом, при этом крайне абсолютизировали и идеологизировали законодательство, полностью растворяли мораль в праве. «Этику и законоведение, - утверждал Гельвеций, - я рассматриваю как одну и ту же науку»².

         Немецкая классическая философия также предприняла попытку определить связь между правом и нравственностью. Например, Кант стремился осуществить эту связь путем подчинения права нравственности.

         Гегель рассматривал проблему взаимодействия нравственности и права как форму проявления воли человека. Различие между нравственностью и правом он, подобно Канту, видел в том, что нравственность не допускает какого-либо внешнего принуждения. Как диалектик, Гегель считал, что правовое и нравственное не могут существовать сами по себе.

В Новое  время право и закон (как естественный, так и волеустановленный) получили чёткое разграничение. Уже Гроций выделил  несколько значений права, а  в  философии Гоббса, и следом за ним  – Локка, право и закон оказались  вполне определённо противопоставлены, как свобода и обязательство. С учётом соответствующего разграничения  необходимо говорить о соотношении  права, закона и морали.

         Концепция естественного права базировалась на безусловном признании изначальной свободы и равенства, порой с некоторыми оговорками относительно физических и душевных качеств, заслуг и даже происхождения и выгод.Свобода и равенство, отсутствие собственности и правительства, характерные для естественного состояния, означали, с другой стороны, и отсутствие справедливости и вообще каких бы то ни было моральных представлений и соответствующих ограничений. Справедливость, по общему правилу, определялась как соответствие предписаниям закона, а естественный закон в «тесном смысле», как писал уже Гроций, «состоит в том, чтобы предоставлять другим то, что им уже принадлежит, и выполнять возложенные на нас по отношению к ним обязанности». Гоббс продолжил данную идею: «обязательная сила соглашений начинается лишь с установления гражданской власти, достаточно сильной, чтобы принудить людей к выполнению своих соглашений…»³.

         Аналогичной позиции придерживался Локк. Моральные категории, такие как нравственное добро и зло есть «лишь согласие или несогласие наших сознательных действий с некоторым законом»⁴. Общепринятое определение справедливости использовал и Спиноза:  «О добре и зле, – писал Спиноза, – можно говорить только относительно, так что одну и ту же вещь можно назвать хорошей и дурной в различных отношениях»;  «хорошее и дурное не что иное, как отношения, … они должны считаться мысленными сущностями, ибо нечто никогда не называют хорошим, кроме как в отношении к чему-нибудь другому…»; «хорошее и дурное не находятся в природе».⁵

         Руссо также отмечал, что в естественном состоянии люди не имели «какого-либо действительного понятия о справедливости». Лишь общая воля «есть источник законов» является «мерилом справедливого и несправедливого». В работе «Об общественном договоре» Руссо связывает справедливость с наличием государства и позитивного права: «Если рассматривать вещи с человеческой точки зрения, то при отсутствии естественной санкции законы справедливости бессильны между людьми; они приносят благо, лишь бесчестному и несчастье – праведному, если этот последний соблюдает их в отношениях со всеми, а никто не соблюдает их в отношениях с ним. Необходимы, следовательно, соглашения и законы, чтобы объединить права и обязанности и вернуть справедливость к её предмету».⁶

    Монтескьё, в свою очередь,  указывал, что «законам, созданным  людьми, должна была предшествовать  возможность справедливых отношений». Однако приведённые им конкретные  проявления справедливых отношений  свелись к тому, что справедливость  состоит в следовании естественным  законам. Аналогичную сентенцию  можно найти и у Руссо, который  провозглашал, что «всякая справедливость  – от Бога... Несомненно, существует  всеобщая справедливость, исходящая  от лишь разума». Однако, Руссо  не в меньшей степени, чем  Гоббс и другие, связал фактическое  существование справедливости с  государством, заявив далее, что  «эта справедливость, чтобы быть  принятой нами, должна быть взаимной».

         Таким образом, с точки зрения представителей естественно-правовой теории, в естественном состоянии моральные ограничения либо не существовали, либо не обладали какой-либо значимостью, не будучи обеспечены принудительной силой государства. Более того. Для естественного состояния оказывается характерной своя собственная мораль, происходящая из стремления к самосохранению и опирающаяся на силу каждого отдельного индивида. Само стремление к самосохранению либо определялось как закон природы (Спиноза), либо объявлялось источником и права и закона природы (Гоббс). Но как бы то ни было, именно стремление к самосохранению являлось основной доминантой поведения индивида.

        Наиболее ясно мысль о единстве стремления к самосохранению и моральной добродетели была выражена Спинозой. Реализация велений собственной природы (оговоримся, что в данном случае у Спинозы право природы совпадает с законом природы и мощью индивида), а именно, стремление к самосохранению, и составляет истинную добродетель ибо «стремление сохранять своё существование есть самая сущность вещи». Исходя из чего, Спиноза делает общий вывод – «стремление к самосохранению есть первое и единственное основание добродетели».

       Но если справедливость и другие этические добродетели не могут существовать в естественном состоянии, то это означает, что они имеют социальные и даже, более того, – политическое  звучание. У представителей естественно-правовой парадигмы этические нормы выводятся из социальных отношений и обеспечиваются «жизненной» силой с помощью государства (у Гоббса последнее обстоятельство настолько важно, что он не считает возможным говорить о морали и т.п. в отрыве от государства).     Специфические высказывания Монтескьё и Руссо, колебания Гоббса относительно того, куда именно поместить «Этику» –  в «Физику», как это сделано в «Левиафане», или в гражданскую философию, как в работе «О гражданине», его же стремление вывести естественные (моральные) законы непосредственно из природы человека и, в то же время, заявление о том, что моральная философия может быть построена только как учение о человеке в рамках государства, свидетельствуют о внутренней противоречивости самой естественно-правовой парадигмы и даже осознании этого самими её авторами. Исследование социально-политических и правовых категорий на основе анализа сущности абстрактного единичного человека оказывается  неосуществимым.

    Рассмотрим подробнее вопрос о соотношении закона и морали в истории этической мысли. Характерное для Средневековья различение закона и более высокой христианской нравственности отчасти сохранилось и в Новое время. При этом сам естественный закон также трактовался как моральный закон.

     Общий подход к определению естественного закона может быть сведён к следующему: Моральные нормы, выведенные человеческим разумом априорным методом из природы человека, могут быть условно определены как естественные законы, не имеющие формального выражения. Так как всякий закон необходимо предполагает законодателя и кару за неисполнение закона, выявленные (выведенные) разумом веления природы называются законом  условно, а их «авторство» приписывается, также условно, Богу. Но хотя естественный закон – это закон не в собственном смысле слова, тем не менее, он выступает как абсолютный критерий поведения: «Законы природы неизменны и вечны: то, что они запрещают, никогда не может быть разрешено; то, что они повелевают, никогда не может быть непозволительным».⁷ Естественный закон обращен к совести человека (относится лишь к внутренней сфере человека), он требует не действий, но желания исполнить законы. Как веление разума он противоречит естественным страстям и не будет исполняться без страха перед силой. Приобрести действительную силу естественный закон может, только превратившись в гражданский закон.

    Гроций отмечал также, что помимо силы, обязательность закона подкрепляется также совестью индивида, общественным мнением и благоволением или неблаговолением Бога. А Локк и Руссо выделили специально общественное мнение как важнейший вид человеческих законов.

     Специфика правопонимания Спиноза состояла, в частности, в том, что он выделил собственно закон природы, (т.е. природную необходимость – необходимые причинно-следственные связи) «которые не могут быть нарушены» и человеческое право (закон в переносном смысле), к которому отнёс и божественный естественный закон – закон человеческого разума.

Монтескье, и Руссо, в целом, не вдаваясь в  философские тонкости, под законом  природы подразумевали не выведенные разумом правила, а основные свойства и наклонности, стремления человека. Это следует из приведённых ими  естественных законов.  Человеческий разум, таким образом, не определяет содержание естественных законов. Именно на неразумности (недостаточной разумности) естественного (первобытного) человека  Монтескьё строил свою критику естественно-правовых законов Гоббса. Так, по его мнению, «идея власти и господства, настолько  сложна и зависит от такого множества  других идей, что она не может  быть первой во времени идеей человека». В свою очередь, концепция Руссо  вообще представляет собой определённый вызов общераспространённой в то время вере в разум. В век Просвещения  Руссо выступил  против если не разума, то, по крайней мере, против преувеличения  роли разума, потребовав обратить внимание на чувства человека. Отрицательный  ответ, на вопрос – способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов? – предложенный в качестве конкурсного задания достаточно хорошо характеризует и его отношение  к роли разума в выстраивании морального закона.