Онтология Парменида и Гераклита

    «Супротив различили по виду и приняли знаки 

    Врозь меж собою: вот  здесь – пламени  огнь эфирный,

    Легкий, тонкий весьма, себе тождественный всюду,

    но  не другому. А там - в себе и противоположно

    Знанья  лишенную Ночь –  тяжелое, плотное  тело» [В 55]³⁰ 

    Для того, чтобы спасти положение, Пармениду  пришлось дополнить учение об истинном бытии учением о «мнениях смертных», в котором он изложил космологическую  концепцию. 

    «…мненья смертных отныне учи ты,

    Лживому строю стихов моих нарядных внимая.

    Смертные  так порешили: назвать  именами две формы,

      Коих  одну не должно – и в этом их заблужденье» [В 50]³¹ 

    Полемизируя с Гераклитом, который абсолютизировал  всеобщность движения в своем учении о вечной изменчивости Космоса, Парменид разводит реально существующее, данное, прежде всего, в потоке чувственных ощущений, и мысль о существовании как таковом, т. е. о бытии. Космос как нечто реальное был, есть, но может как быть в будущем, так и исчезнуть. Понятие же истинного бытия неотделимо от истинного и доказательного мышления, поэтому оно несовместимо с представлениями о прошлом или будущем³².

    Такое понимание бытия позволило Пармениду  предвосхитить ряд открытий, связанных  с категориями пространства и времени. Задолго до Канта Парменид утверждает, что нет пространства и времени в качестве автономных и независимых сущностей. Это — атрибуты бессознательно сконструированного нами чувственного образа мира, который нас постоянно обманывает и не дает «пробиться» к истинному умопостигаемому бытию, тождественному нашей истинной мысли.

    Аристотель  однако, критикует Парменида, утверждая, что тот трактует бытие слишком  однозначно, а это понятие, по мнению Аристотеля, может иметь несколько  смыслов, как, впрочем, и любое понятие. Бытие, с одной стороны, может обозначать то, что есть, т. е. множество существующих вещей. А с другой — то, чему все причастно, т. е. существование как таковое.

    По  мнению Аристотеля, ошибка Парменида, приведшая его к метафизической трактовке бытия вне становления и развития, заключалась в том, что он свел бытие лишь к бытию как таковому, т. е. к существованию в чистом виде, не заметив возможности бытия вещей³³. Его логика рассуждений была такова, что если допустить существование множественного бытия вещей, то это будет отрицанием абсолютного бытия и его единства. И Аристотель замечает по этому поводу, «что если нет ничего помимо бытия, то ни его нельзя приписать чему-либо, ни ему нельзя что-либо приписать, и тем самым оно есть ничто»³⁴. В результате онтология Парменида является самопротиворечивой, несмотря на им же введенный принцип недопущения противоречий.

    A. Итоги.

    Когда греки открыли философское умозрение, они, прежде всего, спросили себя: из чего сделаны все вещи? В одном этом вопросе уже выразилась важнейшая потребность человеческого разума. Понять и рационально объяснить некоторую вещь – значит уподобить еще неизвестное уже известному; иначе говоря, значит мыслить ее тождественной по своей природе чему-то, что мы уже знаем. Следовательно, знать природу реального вообще – значит знать, что каждое из сущих, в совокупности составляющих вселенную, независимо от внешних отличительных признаков, по своей природе тождественно любому другому сущему, действительному или возможному. Именно это убеждение побуждало первых греческих мыслителей последовательно искать первооснову реальности в воде, воздухе, огне, пока один из них не отважился предложить радикальное решение проблемы, заявив, что первой материей, из которой как бы изготовлены все вещи, является бытие³⁵.

    Коль  скоро любой элемент реальности мыслимый в общем виде есть сущее, то существенные свойства бытия должны принадлежать всему существующему. Сделал это открытие Парменид Элейский, чем занял безупречную метафизическую позицию, неуязвимую для любого мышления, следующего тем же путем. Описание бытия, данное Парменидом, еще и сегодня заслуживает внимания.

    Бытие, каким оно предстает в первой части философской поэмы Парменида, наделено всеми свойствами, присущими  представлению о тождестве. Прежде всего, сама сущность бытия требует, чтобы все причастное к природе бытия было, а всего не причастного к ней не было. Но коль скоро все сущее есть, и наоборот, то бытие едино и одновременно универсально. По той же причине бытие не может иметь причины. Для того, чтобы вызвать появление бытия, его причина сперва должна быть. А это значит, что если единственно мыслимой причиной бытия может быть то, что есть, то у бытия нет причины. Нет у него и начала. Далее, любая мыслимая причина уничтожения бытия должна бы сначала быть, чтобы затем иметь возможность уничтожить бытие. Значит бытие неуничтожимо. Нерождаемое и неуничтожимое, бытие вечно. О нем нельзя сказать, что оно было в прошлом или будет в будущем; но только то, что оно есть. Будучи утверждено в вечном настоящем, бытие не имеет истории, так как по своей сути не подвержено изменению. Любые изменения в бытии предполагали бы, что нечто сущее в определенный момент времени могло не быть, что невозможно. Кроме того, каким образом могла бы измениться структура бытия? Бытие не имеет структуры, оно однородно, и ничего более. В нем невозможно помыслить никакой дискретности, никакого внутреннего разделения, так как любые разделения, если бы мы попытались ввести их в бытие, должны быть, то есть тоже будут бытием³⁶. Вывод: о бытии нельзя сказать ничего, кроме того, что оно есть; а что не есть бытие, то вообще не есть.

    Но, даже буквально воспроизводя формулировки Парменида, нужно остерегаться исказить его мысль. В самом деле, Парменид ставил проблему бытия настолько  конкретно, что придал ей скорее наглядную, нежели мыслительную форму. Он не говорит именно о «бытии», а скорее о «том, сто есть». Это уже позже стали переводить его выражения на язык более развитой онтологии, приписывая Пармениду постановку проблемы абстрактного бытия, бытия вообще. Но «то, что есть», о котором размышляет Парменид, напротив, есть конкретнейшая из реальностей. Очевидно, что Праменид именует бытием вселенную, мир в целом; причем он мыслит его ограниченным, «законченным со всех сторон, похожим на глыбу совершенно круглого шара, везде равносильным от центра». Качества, которые Парменид приписывал бытию, представленному в образе законченной, однородной, неподвижной сферы, приложимы к любому бытию вообще, в каком бы виде его ни представляли. Парменид был еще одним из тех «фисиологов», которые в поисках последней «природы», или последней реальности, пытались определить материю, из которой состоит все сущее. Однако решение, предложенное Парменидом, оказалось шире границ самой проблемы. Каково бы ни было бытие, о котором он размышлял, он мыслил его как просто бытие, бытие как таковое. И поэтому то, что он высказывает о бытии, с необходимостью приложимо к любому бытию вообще. В мышлении Парменида есть нечто неподвижное, характерное и для его представления о реальности. В V веке до нашей эры Парменид, не сознавая этого, поистине основал онтологию.

    В самом деле, если попытаться расширить  выводы Парменида, распространить их со всего конкретного на бытие, взятое в предельно абстрагированном виде, то мы получим общую онтологию, которая сводится к утверждению, что бытие есть, и о нем нельзя высказать более ничего. Но первоочередной смысл этого тезиса отнюдь не в том, что бытие существует, скорее он в том, что сущее есть именно то, что оно есть, и не смогло бы стать чем-то иным – разве что вообще перестало бы быть. Бытие определяется здесь как тождественное самому себе и несовместимое с изменением. Таким образом, с момента своего рождения онтология «того, что есть» приходит к отрицанию движения. Движение противоречит самотождественности бытия, а потому исключается, как одновременно нереальное и немыслимое. Отсюда следует вывод, что весь мир чувственного опыта, с его непрерывными изменениями, должен быть исключен из плана истинного познания (ибо мыслить можно только то, что есть) и сведен к мнению. Это означает отрицание причастности к бытию всего, что рождается и умирает, является причиной или следствием, подвержено становлению и изменению; всего, что представляется как наделенное эмпирически достоверным существованием (existence).Сопоставив учение Парменида с данными чувственного опыта, мы обнаружим в нем противопоставление бытия существованию: то, что есть, не существует, или – то, что существует, не есть.

    Это была первая постановка вопроса истоков  бытия как такового, первая онтология. Конечно, в ней не могло быть все идеально и логически выстроено, на то он и первый опыт. После учения Парменида сразу же возникла его критика, появились другие взгляды на проблему. Наисильнейшей оппозицией воззрениям Парменида стало учение Гераклита, «первая диалектика».

    III.  Бытие и Небытие тождественны: Гераклит Эфесский.

    В то время как на западной окраине  греческого мира Пифагор и элейцы развивали свои умозрительные учения об умопостигаемой природе вещей, на крайнем востоке, в Эфесе, ионийская стихийная философия получила новое развитие в лице Гераклита.

    Элейцы, исходя из определения истинно сущего, как неизменного и неподвижного вечного единства, отрицали всякий генезис, движение, происхождение и  уничтожение вещей, доказывая невозможность какого бы то ни было процесса в абсолютном. Всякое видимое изменение, движение или происхождение они признавали мнимым, все видимое множество явлений – призрачным и ложным. Гераклит, напротив этого, изобразил абсолютное сущее как безусловно подвижное, находящееся в процессе абсолютного изменения, становления – генезиса. Абсолютное Гераклита есть этот самый генезис; истина есть путь и жизнь, а жизнь есть вечно текущий процесс: она вечно рождается, происходит, исходит из себя. Элейцы со своим понятием неизменной сущности, субстанции, представляют статическое начало в древней метафизике. Гераклит, глубоко проникнутый религиозной идеей греческих материй, разрабатывает метафизическую динамику³⁷.

    Гераклит  Эфесский положил начало сознательному  диалектическому учению, когда форма и материя, с одной стороны, трактовались как нечто полностью раздельное, а с другой стороны, как нечто полностью слитное. Понять, что именно это и было уже зарождением античной диалектики можно по тому, как говорится здесь о сочетании формы и материи – единство противоположностей. Это единство противоположностей в ранней классике тоже было представлено двояко. Именно, становилось понятным превращение этого единства и множества в единый и уже нерасчлененный поток, в котором они хотя и разделялись, но реально существовали только в виде общего и непрерывного становления³⁸.

    Чрезвычайно оригинальная по содержанию и образная по языку, сжатая, изложенная, возможно, в афористической форме, во многом трудная  для понимания (отсюда прозвище Гераклита – «темный»), книга Гераклита высоко ценилась поздними античными писателями и часто цитировалась ими. Ни пессимизм, ни аристократизм не ослабили проницательность, с которой Гераклит наблюдал и постигал непрерывную изменчивость в общественной жизни и в природе. Оценка результатов этой изменчивости была у него отрицательной, мрачной, но огромную роль изменчивости и борьбы в человеческой и природной жизни Гераклит понял очень глубоко.

    Мнения  об общем, как доносит до нас Диоген Лаэртский, у Гераклита таковы: «Все составилось из огня и в огонь разрешается. Все совершается по судьбе и слаживается взаимной противобежностью (enantiodromia). Все исполнено душ и демонов. Высказался он обо всем, чему подвержен мир, например, что солнце по величине таково, каким видится. Еще он говорит:  

    «Пределов души не отыщешь, по какому пути не иди, – так глубок ее

    Разум» [fr. 71]³⁹ 

    Самомнение  называет он падучей болезнью, а  зрение – ложью. И подчас в сочинении  своем выражается он светло и ясно, так что даже тупому нетрудно понять и вознестись душой. А краткость и вескость его слога несравненны»⁴⁰.

    Основное  положение философии Гераклита  передает Платон в своем диалоге  «Кратил». Платон сообщает: «Где-то говорит  Гераклит, что все движется, и  ничто не покоится и, уподобляя сущее  течению реки, он говорит, что невозможно дважды войти в ту же самую реку» [Kratylus, 402 A], (в последствии обе эти части отрывка соединили в одну формулу «все течет», которой в текстах самого Гераклита нигде нет).

    Основная  идея Гераклита заключается в  том, что в природе нет ничего постоянного. Погруженный, как его предшественники, в созерцание потока явлений, Гераклит признал высшим законом сущего самое изменение, самый процесс вечного изменения и течения. Все вещи изменяются, каждый момент чувственного бытия есть уже момент протекший; и как время течет неустанно, так и все сущее в сфере времени, которое объемлет собою все. «Движется небо, движется воздух и вода, движется все вещество. Наши чувства движутся, и сами восприятия суть движения; движется, изменяясь, наше сознание, и сама речь наша, чтобы выразить истину и жизнь, течет сообразно им, неустанно. Наши тела текут как ручьи, и материя вечно возобновляется в них, как вода в потоке»⁴¹. И как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так нельзя дважды, то есть в два различных момента времени быть в одном и том же теле, находиться в одном и том же состоянии. 

    «На того, кто входит в ту же самую реку текут новые воды» 

    [B 49a. 91 и A 6.15]⁴². 

    Быстрота  неустанного изменения то расточает, то вновь собирает бренное естество; и в одно и то же время это естество составляется и уничтожается, приходит и уходит. Таким образом, то, что становится в этом процессе, не может даже достичь бытия, ибо генезис, процесс становления, никогда не прекращается и не останавливается: все есть и не есть, все течет и ничто не пребывает. Движение – наиболее общая характеристика процесса мировой жизни, оно распространяется на всю природу, на все ее предметы и явления. Тезис об универсальности движения относится одинаково и к вечным вещам, которые движутся вечным движением, и к вещам возникающим, которые движутся временным движением. Вечное движение есть вместе с тем и вечное изменение. По свидетельству Аристотеля, Гераклит говорил: «Не только ежедневно новое солнце, но солнце постоянно, непрерывно обновляется» [Meteorologica, B, 2.355 a 13; 37, т. 1, с. 148]⁴³.