В книге "Об общественном идеале" Новгородцев  в высшей степени  скрупулезно, на многих страницах разбирает  различные сочинения, которые документируют  марксистскую доктрину в ее эволюции. Речь идет о восприятии марксизма на русской  почве, о внутренних спорах, которые адепты этого учения стали  вести друг с другом. Как философа права  Новгородцева принципиальным образом интересовали противоречия марксистской концепции государства. Новгородцев показывает, что марксистская доктрина, особенно на раннем этапе развития, покоилась на разрушении самой идеи государственности. В этом пункте Новгородцев  продемонстрировал  коренное различие между  марксизмом как антигосударственной  доктриной и той  теорией правового  государства, которую  он, несмотря на многие оговорки, считал важнейшим  достоянием интеллектуальной истории России.

  "Теория  правового государства,  — говорил он, — принципиально  исключает утопию  безгосударственного  состояния". ³Она учит, что правильно организованное государство может стать воплощением начал справедливости, что в хорошо устроенном государственном порядке справедливость способна найти для себя твердую опору. Таким образом, теория обязана устранить вражду по отношению к идее государства. Связь между марксистско-анархистскими идеями отрицания государства, которые были так распространены в России, и периодами слабой государственной власти — вот что беспокоит "государственника" Новгородцева. Но дело не только в этом. Новгородцев справедливо отмечает, что марксистская концепция не могла удержаться на анархистской антигосударственной идее. В тех случаях, когда марксистам нужно было ставить вопросы о завоевании власти, о борьбе со своими противниками, их учение не могло не становиться прогосударственным. Вот слова Новгородцева: "Представляя собой по своему конечному идеалу доктрину утопическую, марксизм хотел быть в то же время и учением реалистическим, развивающимся на почве действительного рабочего движения в связи с его конкретными нуждами и задачами. Но реальные задачи и нужды не могут быть отложены до наступления социалистического строя; уже теперь, в рамках современного государства, они требуют своего удовлетворения, а это не может быть достигнуто иначе, как на почве соглашения с другими классами"⁴ И далее Новгородцев предсказывает, что марксизму, когда он станет доктриной правящего класса, нужно будет выбирать одно из двух: "Или идти в ногу с другими классами, совершать с ними общую историческую работу и добиваться своих целей путем компромисса", или же, "отрываясь от общей исторической почвы, резко противопоставлять себя другим классам, отрицать современное общество и государство и стремиться к их разрушению". Это противоречие, пророчествует Новгородцев, послужит одним из оснований последующей гибели и разрушения социализма. "Высказывая взгляд на будущее нереформистского социализма, — пишет Новгородцев, — мы должны с не оставляющей сомнения резкостью подчеркнуть, что историческое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма. Не следует забывать, что классический марксизм верит не в реформы, а в реформу — единый, всесторонний, безусловный переворот всех общественных отношений, полную, совершенную, всеисцеляющую рационализацию всей человеческой жизни". Неспособность марксизма положиться на частичные и постепенные реформы, надежда только на "последний и решительный" переворот и должны в конце концов привести его к краху.⁵ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                  3. Демократия и правовое государство.

  Важную  роль в концепции  Новгородцева играют размышления о  демократии и правовом государстве. Новгородцев  справедливо считается  одним из представителей философии либерализма  и демократизма на русской почве. Однако следует заметить, что для Новгородцева философское учение о демократии имеет  главной своей  задачей анализ того кризиса, в котором  демократия оказалась  именно в XX в. Одна из его статей так  и называется — "Демократия на распутье". Эта  прекрасная работа прежде всего напоминает читателю о традициях  анализа демократии, идущих еще от античности. В то же время подчеркивается, что новая политическая мысль должна была нарушить и нарушила простоту греческих  определений, значительно  усложнив их. Согласно Новгородцеву, древний  мир знал только непосредственную демократию, в которой  правит сам народ  посредством народного  собрания. Но времена  непосредственного  народоправства давным-давно  прошли, хотя еще  в новое время  встречались мыслители, которые на него уповали. К их числу принадлежал, например, Руссо. Вместе с тем уже Руссо  исходил из того, что народ может  проявлять свою волю как непосредственно, так и через  своих представителей. В XX в. демократическая  идея должна принимать  в расчет очень  сложное устройство и раздробление общества. "Демократической  идее одинаково противоречит, — писал Новгородцев, — всякое классовое  господство, всякое противопоставление одних классов  другим, все равно, какие бы это классы ни были, высшие или  низшие. Классово-демократическая  теория, какой ее пытались сделать  социалисты, есть contradictio in adjecto"⁶. Вот почему реализация идеи демократии на основе одной классово-определенной концепции, например марксизма, невозможна в принципе. Здесь всегда будет неразрешимое противоречие, ибо демократия тем и отличается от других политических систем, что она предоставляет возможность свободного участия в жизни государства всякой личности, независимо от ее классовой принадлежности.

  Демократия, отмечал Новгородцев, означает "возможно полную свободу личности, свободу ее исканий, свободу состязания мнений и систем. Демократия — возможно полное и свободное  проявление жизненных сил, живая игра этих сил, простор для различных возможностей, открытость и широта для всяких проявлений творчества".⁷ Демократическая идея требует свободы для всех без исключения и лишь с теми ограничениями, которые вытекают из условий общения. Свобода — основание демократии. Наряду со стремлением к свободе демократию отличает стремление к равенству. Задача современной политической теории заключается, по Новгородцеву, в том, чтобы развенчать фетишистский, догматический образ демократии, показать, какими наивными и поверхностными порой бывают представления о демократическом обществе. Новое учение о демократии должно снять с нее "ореол чудесного, сверхъестественного", ввести ее в ряд "естественных политических явлений, в ряд других политических форм". Теория эта указывает на "чрезвычайную" трудность осуществления демократической идеи и на чрезвычайную легкость ее искажений". На самом же деле, когда демократия претворяется в жизнь, она часто оказывается, смотря по обороту событий, то олигархией, то анархией. Анархическая подделка под демократию исключительно опасна и, к сожалению, широко распространена.

  Зрелость  убеждений и действия народа — вот что  очень важно для  прочности демократии. Конечно, демократия есть самоуправление народа, но для того чтобы это самоуправление не стало пустой фикцией, народу нужно суметь создать зрелые, хорошо продуманные формы  демократической  организации. "Демократия невозможна, — отмечает Новгородцев, — без  воспитания народа, без поднятия его  нравственного уровня" и, не в последнюю  очередь, без глубокого  религиозного и нравственного  народного чувства. При фактическом  же осуществлении  народовластия часто  бывает так, что власть и сам народ  берут на вооружение отнюдь не самые существенные признаки демократии. Демократия вообще не должна восприниматься, продолжает Новгородцев, с некоторым наивным  политическим оптимизмом. Нельзя думать, что  сама демократия есть нечто высшее и  окончательное; "...демократия — не столько путь, сколько распутье, не достигнутая цель, а проходной пункт". Это "система открытых дверей и неопределенных возможностей"⁸, однако она может утомить людей и не удовлетворить их. Вкусив политической свободы, которая стоит на грани анархии, люди настолько устают от нее, что ожидают других, более авторитарных, более жестких форм правления.

  Неверно понимать Новгородцева так, будто он, критикуя недостатки и противоречия демократии, становится ее противником. Философ  категорически расходится с марксизмом в  оценке значения, возможностей, форм и перспектив демократии. О Марксе Новгородцев пишет: "Он отвергал демократию во имя нового порядка, освобожденного от колебаний  свободы и поставленного  на почву норм твердых  и непреклонных, связей безусловных и  всеобщих. Тут очевидно движение от демократического распутья, от духа критики  и терпимости, от широты и неопределенности релятивизма к  твердому пути социализма, к суровой догме, к абсолютно рациональной экономической организации". ⁹И пусть всегда есть, за что критиковать демократическое реформирование общества, нужно объективно исследовать и его преимущества, и его противоречия. Это цель современной концепции социальной философии, философии права. Все в жизни противоречиво — противоречива и демократия. Но если постепенному и свободному, хотя и противоречивому, развитию противопоставляется революция, то Новгородцев решительно на стороне реформаторской демократии — при условии, что она опирается на религиозные и национальные святыни. Об это говорит одна из его работ, которая называется "Восстановление святынь". В ней Новгородцев отмечает, что бедность и оскудение демократических идей на российской почве в значительной степени проложили путь ложному народничеству, разожгли огонь, который, пророчествовал мыслитель, грозит поглотить Россию. "Те, кто этим целым не дорожил, те, для кого революция была все, а Россия ничто, те, для кого Россия была лишь костром для мирового пожара, совершенно последовательно настаивали на продолжении завоеваний революции...".

  Новгородцев был решительно настроен против революции. Он требовал отказаться от революционной  психологии, от устремления  все революционизировать  и пересматривать. "Вначале  стремились к народовластию, но достигли только безвластия"¹⁰. Произошло крушение народнических идей, которые были связаны с идеей бунта, "...сам по себе, в своей естественности и непосредственности, народ может быть и плох и хорош, и поэтому не надо самому народу поклоняться, а только идеалам и святыням его. Новгородцев ссылается также на слова Достоевского: народ "грешит и пакостится ежедневно, но в лучшие минуты, во Христовы минуты он никогда в правде не ошибется". Все прошлое свидетельствует, что в душе русского человека уживаются рядом и тоска по воле, и тоска по Богу, и вот "тоска по воле разрывает иногда все связи и законы божеские и человеческие, переходит все грани и меры и условные, и естественные". Тогда разражается революция. С точки зрения Новгородцева, народ, пережив кровавую бурю революции, должен пробудить свой дух, придти к тем своим святыням, которые связывают настоящее с прошлым, живущие поколения с давно ушедшими, и весь народ с Богом, как жребий, возложенный на народ, как талант, данный Богом народу. Это и есть главное, что завещал своему народу замечательный социальный философ России Новгородцев. Осознание и утверждение национального начала должно проходить не через революцию, не через подавление личности, не через веру в некий будто бы достижимый, но на самом деле так никогда и не реализуемый утопический идеал. Самое важное — личность в системе правового государства, в контексте глубокого нравственного религиозного переворота, ее права и обязанности. "Необходимо, — писал философ, — чтобы замолкли инстинкты революционных домогательств и проснулся дух жертвенной готовности служить общему и целому". "Нужно, чтобы все поняли, что не какие-то механические выборы, какие-либо внешние формы власти выведут наш народ из величайшей бездны его падения, а лишь новый поворот общего сознания". Этот завет выдающегося мыслителя России актуален и сегодня.¹¹ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

4. Социология и аксиология  П. И. Новгородцева

Теоретические поиски П.И.Новгородцева вывели его на одну из центральных проблем  русской общественной мысли - проблему общественного  идеала. К исследованию ее он подошел опираясь на неокантианскую аксиологическую  теорию. Значительная часть его творчества оказалась подчиненной  разработке как общих  проблем аксиологии, так и частных  и прикладных. В  частности, много  внимания он уделил поиску новых принципов  правового устройства общества. С этого  и начнем более  конкретное рассмотрение его творчества.

Естественно-правовая теория у Новгородцева не была простым продолжением теории XVII-XVIII веков, в которой естественный закон и естественное право понимались как первоначальные нормы, закрепленные в результате общественного  договора. Она понималась им как вечное неотъемлемое право личности, имеющей  нравственную природу  и руководствующейся  абсолютными ценностями. Естественное право  он определял как "совокупность моральных (нравственных) представлений о  праве (не положительном, а долженствующем быть)", как "идеальное  построение будущего и нравственный критерий для оценки существующей независимо от фактических  условий правообразования" ¹². Новгородцев был убежден, что жизнь должна определяться высшими нравственными законами, иначе она подлежит суду и осуждению. Такой максимализм характерен Новгородцеву во всем.

Для отстаивания своей  теоретической позиции  он апеллирует к социально-философским  воззрениям И.Канта. Следуя ему Новгородцев  отстаивает независимость  идеи должного от данных внешнего и внутреннего  опыта. Необходимо, по его мнению, преодолеть дуализм этических  норм и теоретических  суждений о действительности, нравственности и  науки. "Наука характеризуется  точностью своих  заключений, а этика (или  мораль) безусловностью своих перспектив".¹³

Этический идеал Новгородцева позволяет по-новому посмотреть на процесс  правотворчества. Следуя идеализму стало  возможно преодоление  тупика историзма  и вульгарного  социологизма превративших в "служанку" действующее  законодательство. Как  либерально настроенный  человек, с активной гражданской позицией он требовал свободы  лица. Новгородцев  восстал против формально-юридической  науки, поклоняющейся  позитивному праву. Он настаивает на мета-праве, основывающемся на моральной  философии.

Кантовские  постулаты практического  разума помогли Новгородцеву обосновать значимость нравственности как  закона личной и общественной жизни. Идея естественного  права позволила  выработать критическую  позицию по отношению  к социальной жизни. Естественное право  Новгородцева противопоставило себя существующему  праворегулированию и устремилось  в будущее юридической  науки. Будущее право, считал он, может  быть только идеальным. "Когда  наше сознание обращается к будущему, оно  ожидает не каких  бы то ни было форм, а  идеальных и лучших" ¹⁴.

Новгородцев считает, что включение  естественного права  в существующую правовую практику необходимо, поскольку только таким образом  можно преодолеть засилье государства  в правовом регулировании. Он настаивал на том, что над государством стоят некоторые  высшие нормы. " Которым оно должно подчиняться, из которых оно черпает и свое оправдание, и свои руководящие начала" ¹⁵. Естественное право предполагает этическую ному, которая должна стоять над государством и не является таким образом продуктом его воли. Такою постановкой вопроса Новгородцев настаивает на нравственной обязанности власти перед обществом и личностью, но ставит тем самым власть в сложное положение, поскольку цели государства не всегда совпадают с целями всего общества и отдельной личности.